О чем не думают экономисты

– По возрасту он подлежит демобилизации, но попросил оставить его на сверхсрочную службу. Оставлять его в прежней должности я не могу по ряду причин, а на другую он не соглашается. Поэтому мне очень нужен для его замены честный человек.

В общем, они вдвоем меня уговорили. А еще через несколько месяцев, когда на Склярова пришел вызов из Германии, меня назначили временно на его место. И тут случилось ЧП: кладовщик основного продуктового склада Георгий Уваров заявил, что у него крупная недостача. Пошли на склад разбираться. Он показал мне, что воровали так, чтобы внешне было незаметно. Кража обнаружилась случайно. При выдаче дополнительных пайков к майским праздникам 1947 года не хватило шоколада и бекона. По моему представлению командир полка разрешил взять часть этих продуктов из неприкосновенного запаса (НЗ) с последующим их возвратом в месячный срок. Воры действовали расчетливо: с внешней стороны коробка была полной, а с той, что у стены, вместо 4 банок – пустое место. Те же махинации и с шоколадом. Кража в крупных размерах. Такое количество можно увезти только на машине. Что делать? Заявлять?

– Давай, – говорю, – подумаем, как это могло произойти?

Склад размещен в бывшей конюшне. Стены каменные, высокие, вверху маленькие зарешеченные окна для света, значит, утащить могли только через двери. Но днем невозможно сделать это: дверь выходит на центральную площадку для построения полка перед разводом. На противоположной стороне – трехэтажное здание штаба полка. Рядом с дверью склада примерно такая же дверь – вход в клуб полка, самое оживленное место от подъема и до отбоя. у вечером и ночью у склада часовой с автоматом. Обновление НЗ производилось полгода назад. Уваров лично устанавливал полные ящики. После долгих обсуждений пришли к выводу: надо по очереди ночевать на складе, взяв на всякий случай мой пистолет, и держать это в строгом секрете. В 18 часов один из нас оставался в складе, а другой, опломбировав дверь, шел в караульное помещение, расписывался в приемо-сдаточной ведомости и возвращался с разводящим и часовым для сдачи складских дверей. День работать, а ночью прятаться на мешках с крупой было очень нелегко, да и не покидали сомнения в успехе операции. Но неожиданное происшествие в полку прибавило нам сил. В размещавшемся в этом же здании рядом с нами вещевом складе тоже обнаружилась кража, причем тоже совершенно случайно. Накануне заместитель командира полка подполковник Шарипов выбрал себе сапоги, китель, брюки, фуражку, ремень – то, что положено было по срокам носки. За этими вещами должен был зайти с накладной через день его адъютант. Когда тот появился, выяснилось, что отобранные Шариповым вещи исчезли. Кладовщика взяли под стражу: днем он работал, а на ночь отправлялся на гауптвахту. Проведенная ревизия выявила крупную недостачу. Началось следствие, а мы с новой надеждой продолжили свою вахту.

Однажды заходит ко мне Уваров. Совсем убитый.

– Что еще случилось? – спрашиваю его.

Молча подал газету и сказал: читай. В газете напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР от 25 мая 1947 г. об отмене смертной казни и продлении срока заключения с 10 лет до 25 лет (вскоре жизнь заставила отменить этот указ).

– Лучше быть невинно расстрелянным, чем маяться 25 лет по тюрьмам, – грустно сказал он, когда я прочитал указ.

Я его подбодрил, тем более что, как мне казалось, появилась «ниточка». Дело в том, что, внимательно просматривая постовые ведомости, я обнаружил такую закономерность: когда третий батальон заступает в караул, один и тот же солдат охраняет во вторую смену один из складов. Несколько раз он стоял у нашего продовольственного, затем у вещевого, еще раньше у склада вооружения. В ночь с 10 на 11 июня 1947 г., оставаясь в складе, я сказал Уварову: «Сегодня заступает в караул третий батальон. Если “подозреваемый” во вторую смену дежурит у нас, дай мне знать стуком сапога в дверь. Значит, на посту. Это условный сигнал». А буквально через час после того, как Уваров сдал склад, его вызвали к замполиту, полковнику Мамаеву. Он человек в полку новый. Высокий, стройный красавец. По слухам, занимал в Москве генеральскую должность. Но за амурные дела, что тогда строго каралось, он оказался в Баку с серьезным понижением. Мамаев спросил его: «Где Валовой?» Уваров ответил: «Я не знаю, он уже уехал». – «Бери машину и ищи его». В такой ситуации Уварову нельзя было не ехать. Когда Уваров вернулся, у Мамаева сидели заместитель командира полка Шарипов и начальник штаба Казначеев. Уваров доложил, что меня не нашел. «Ну, хорошо, тогда садись и слушай, – недовольно заявил Мамаев. – Мы располагаем сведениями о том, что вы с Валовым занимаетесь хищением продуктов, ведете развратный образ жизни. В последнее время Валового вечерами в полку никто не видел, никто не знает, где он, чем занимается. Да и вы тоже… В общем, завтра начнем ревизию склада».

Между тем, ничего не ведая об этом, я продолжал сидеть в «засаде». Но, видимо, вымотавшись за день, я уснул. Проснулся от шума: кто-то бегает с фонариками, вытаскивают что-то. Пригнув голову за мешки, я начал стрелять в полной темноте. На минуту-две все стихло, а затем послышалась автоматная очередь. Слышу, прибежал начальник караула, и часовой ему что-то объясняет. Тогда я обнаружил себя и предложил вызвать Уварова и вскрыть склад. Но тот, как выяснилось, сам прибежал на выстрелы и через дверь сообщил мне, что пломба и замок на месте. Я предложил посмотреть повнимательнее, как они могли пролезть в склад. Лаз обнаружили сразу. Дверь легко выходила из паза и с помощью ломика, висевшего рядом на пожарном щите, ее снимали с навеса и отводили назад. В результате внизу образовалась большая дыра, в которую можно было вытаскивать все, что угодно.

Часовой так объяснял ситуацию: «Я на минутку отошел к другому караульному, но услышал шорох, тотчас вернулся и, увидев эту дырку, понял, что туда кто-то проник, поэтому стал стрелять». Как только началась стрельба, дежурный по полку объявил тревогу, и к моменту вскрытия склада появилось начальство. Когда включили свет, увидели убитого. Одна из моих пуль настигла преступника в тот момент, когда он присел за барьером перед выходом. Что касается пуль часового, то они «прошили» мешки с крупой, из-за которых я стрелял. Убитый был в комбинезоне и майке. Начальник штаба Казначеев его сразу узнал. Наш сверхсрочник механик-водитель из третьего батальона. На его квартире обнаружили и украденное обмундирование, и остатки шоколада и бекона, и вещественные доказательства посущественнее: два пистолета ТТ, числившиеся по описи на оружейном складе.

После завершения экспертизы на месте происшествия я ушел к себе в комнату отдохнуть. Где-то около часа вызвали меня к следователю, в здание штаба. Я его сразу узнал по особым приметам: низкого роста, толстый, с большой лысиной и длинным носом. Я видел его на проводах Склярова. Мы уже собрались расходиться после прощального обеда, когда появился этот следователь – подполковник, чтобы договориться о покупке автомашины у Склярова. Войдя к следователю, я представился. Он, не отрываясь от бумаг, предложил присесть. Пауза длилась несколько минут. Затем он, пронзив меня взглядом, издевательски заметил:

– Значит, выходит, товарищ Сталин смертную казнь отменил, а Валовой применил…

Он имел в виду недавно опубликованный указ. Я не мог сдерживать себя и отчеканил:

– Товарищ подполковник! Видимо, вы не знакомы с результатами экспертизы, о чем нам с вами в таком случае говорить… До свидания.

Отдав честь, я развернулся и вышел. Добравшись до своей кровати, лег, не раздеваясь. Примерно через полчаса в моей комнате появились полковник Мамаев и адъютант командира полка старший лейтенант Городецкий.

Я хотел было встать, но Мамаев опередил мои намерения:

– Лежите, лежите…

Он взял стул и подсел ко мне. Пока обдумывал, с чего начать неприятный разговор, я как-то непроизвольно жалобно произнес:

– Товарищ полковник, мне очень плохо, помогите.

Он дотронулся ладонью до моего лба:

– Да у вас высокая температура…

Отправив адъютанта за дежурным врачом, поинтересовался, что у меня болит. Я рассказал о жутких болях в правом боку, мучавших меня уже более двух недель. На вопрос, почему же я не обратился в медсанчасть, пришлось объяснить, что это сорвало бы нашу засаду на складе. Недостача была бы еще больше, а в итоге невинные кладовщики получили бы солидный срок. А вчера, как мне стало известно, вы говорили Уварову о моей «развратной» жизни. Думаю, и для меня нашлась бы статья Уголовного кодекса…

– Теперь эти клеветники у меня попляшут, – прервал меня Мамаев.

Появившиеся вскоре медики поставили диагноз: запущенный плеврит. Температура 39,6.

– Сколько же ночей вы провели на складе? – поинтересовался полковник.

– Полтора месяца по очереди с Уваровым валялся на мешках с крупой. По ночам было сыро и холодно.

По распоряжению Мамаева меня срочно отправили в госпиталь. Здесь меня регулярно навещали Уваров и кладовщик вещевого склада, видевшие во мне своего спасителя. Наведался и посланник Мамаева, который сообщил, что по выписке мне предоставят месячный отпуск. Но самым неожиданным был визит довольно пожилого азербайджанца в сопровождении лечащего врача. Он оказался директором крупного военторговского магазина в Сальянских казармах. Вот что он рассказал:

– Услышав о вашей успешной засаде, я тут же нанял милиционера на скрытые ночные дежурства. Дело в том, что в последние полгода росла недостача. Днем у всех на виду воровать не могли, ночью магазин охранял сторож, располагавшийся в стеклянном тамбуре перед входом. Уже на втором своем дежурстве милиционер стал свидетелем такой сцены: глубокой ночью сторож открывает магазин, заходит, выпивает рюмочку коньяку, закусывает, по-хозяйски медленно обходит «владения», наполняя довольно приличную кошелку, естественно, самыми дорогими товарами. Затем опять выпивает рюмку, закусывает, и уже собрался уходить, как милиционер остановил его, включил свет: «Теперь сиди, а я буду охранять».

– Сейчас в магазине все в порядке. И вот узнав, что вы в госпитале, решил навестить, лично познакомиться. Привез кагор, коньяк и всякую снедь. Кушайте с напарником, на здоровье.

Но беда, как говорится, не приходит одна. Вернувшись из отпуска, я узнал, что у нас новый начальник продовольственного снабжения – капитан Сироткин. Поскольку полк подчинялся округу, мы отправились с ним на поезде в Тбилиси для сдачи очередного отчета; он, кроме того, должен был предстать перед заместителем командующего округом по тылу. По дороге в Тбилиси в нашем открытом «купе» ехали незнакомые капитан и майор. Я залез на верхнюю полку и улегся. Сосед – капитан – спросил у своего майора:

– Вы успели прочитать новый приказ по округу?

– Нет, – ответил тот.

И тогда капитан начал пересказывать приказ командующего округом о ЧП в танковом полку. Сидевший напротив Сироткин не выдержал и заметил, что это произошло у нас. И, пересказав коротко «сюжет» событий, объявил: «Да, на верхней полке тот, кто был в засаде». Попутчики предложили пригласить меня к столу и выпить за знакомство. Сироткин объяснил им, что я не пью вообще и на эту тему не люблю говорить. Они пили всю дорогу и почти не спали.

Поезд прибывал в Тбилиси поздно ночью. Поскольку с гостиницами были проблемы, решили до утра просидеть в воинском зале ожидания на вокзале. Подобрали подходящее место, Сироткин остался, а я вышел прогуляться. Вернувшись, застал его беседовавшим с высокой худощавой грузинкой неопределенного возраста. Она предложила переночевать у нее. «Я женщина бедная, спасибо скажу, если немного заплатите или дадите продуктами. Вчера племянник из деревни привез крепкую чачу, угощу вас». Мы зашли во двор вместе с хозяйкой и спускались по крутой лестнице в явно нежилое помещение, где стоял полумрак. Она, болтая с Сироткиным, начала готовить чай, поставила на стол чачу. Я подошел к стоявшим кроватям, очень жестким, застланным старыми простынями и каким-то тряпьем. Все это не могло не вызывать подозрений. В самом подвале никаких признаков обжитого помещения. Тем временем Сироткин уже попробовал чачу: «Ох, и жжет, крепкая». Вдруг в верхнюю дверь постучали, и женщина ринулась открывать. Но я преградил ей путь и, угрожая пистолетом, приказал сидеть. Сироткину говорю: «Собирайте быстро свой чемоданчик и уходим». Когда мы поднялись по лестнице наверх, я сделал два предупредительных выстрела и тут же открыл дверь, от которой убегали три «племянника».

Мы пошли в Дом туриста, где я прежде несколько раз останавливался, и там нашлись для нас места. Так прошла эта ночь. В штабе округа я занялся сдачей отчетов, а Сироткин направился к начальнику тыла, куда вскоре звонком вызвали и меня. Когда я представился, начальник кабинета спросил:

– Вы можете показать арку двора, где был тот подвал?

Я ответил утвердительно. Позвонив в комендатуру и рассказав о нашем ночном приключении, начальник тыла попросил прислать человека, чтобы с моей помощью найти и взять под наблюдение злополучный подвал. А нам пояснил, что в городе исчезло несколько приезжих офицеров интендантской службы. Видимо, на них кто-то прицельно охотится в это голодное время, полагая, что у них есть что-то в запасе.

На следующий день меня пригласили к командующему Закавказским округом маршалу Советского Союза Ф.И. Толбухину.

– Сколько вам лет? – спросил он, когда я представился.

– В мае, во время засады на складе, исполнилось двадцать.

– А сколько прослужили?

– Три года.

Во время душевного разговора он посетовал, что и в мирное время приходится рисковать своей жизнью. Явно имея в виду тот случай на складе. Я ему объяснил, что иного варианта разоблачить грабителей не было. Далее маршал заговорил о военном житье-бытье. «Вот вы уже прослужили три года, а юноши 1928 года рождения будут призваны только осенью, когда им исполнится 20 лет. Такой порядок предписан Конституцией для мирного времени. Получается, что у нас три года не было призыва. Солдаты и сержанты 1925 и 1926 годов еще ждут демобилизации. Видимо, вам придется служить еще 3–4 года». И тут же заметил, что есть приказ присваивать звание лейтенантов в связи с нехваткой младших офицеров сержантам, прослужившим три года и хорошо себя проявившим. «В полку вас характеризуют положительно. Проект приказа у меня на столе. Если согласны, я его подпишу тотчас же, и вернетесь в Баку лейтенантом».

Я поблагодарил за доверие, но не стал скрывать, что мечтаю получить высшее образование и мне уже разрешили поступить заочно в институт, и я буду совмещать службу с учебой. Маршал похвально отозвался о моем стремлении и пожелал успехов. К сожалению, он оказался прав: служить мне пришлось еще более четырех лет, а в общей сложности почти восемь годков. Это время равно сроку учебы в институте и аспирантуре.

Месяц спустя после нашего возвращения из Тбилиси командиру нашего полка пришло письмо от коменданта Тбилиси с просьбой объявить Сироткину и мне благодарность за содействие в разоблачении банды, на счету которой значилось немало жертв.

В начале 60-х годов в Москве я случайно встретил своего бывшего замполита полка Мамаева и уверенно окликнул:

– Товарищ Мамаев?

Он пристально рассматривал меня, пытаясь вспомнить. Я помог:

– Баку, танковый полк, Валовой…