Больница скорой помощи

Маша покачала головой. Таня оживилась.

– Я тоже не слыхала. Она прямо на улице упала.

– Да ну!

Машино удивление было неспроста. Точно так же двенадцать лет назад умер старый директор. Только не на улице, а в автобусе его хватил удар, и он умер. Люди думали, что он спит, и покойник сделал не один круг, пока все-таки до кого-то не дошла, наконец, истина. Маша тогда, как отличница даже стояла в почетном карауле на похоронах. Поэтому она так удивилась, услышав про Алену. И остальные лежащие в этой палате навострили уши. Истории про десятую школу им были уже хорошо известны.

– Да-да! – продолжала Лосева-Карапетян. – Привезли ее в больницу без сознания.

– А в какую больницу? – спросил кто-то. – Уж не сюда ли?

– А не знаю! – Танька отмахнулась. – Может и сюда. Так вот, у нее оказался менингит. Она две недели в больнице провалялась, в сознание так и не пришла.

– Умерла?

– Ага. Но это еще не все. Вы же знаете, что у нее никого в этом городе нет? – Это знали все. История про Алену, которая была такая железная баба, что сумела мать свести в могилу, дочку довести до самоубийства, а муж от нее, так просто сбежал куда-то так далеко, что и полиция не может до сих пор найти, а может и сгинул где, потрясла всех не меньше чем история про то, как в семьдесят пятом в подвале, где была раздевалка, во время образовавшейся давки погибли дети. – Так вот, она все свои деньги вложила в один банк, – все сразу посмотрели на Заболотину Олесю, которая работала в банке. Таня махнула рукой. – Да нет, не в ее! В этот Волжскийзаволжский. Алену хоронить то надо. Денег нет. Сунулись в этот банк, а там не дают. Не наследники, не положено! Так ее и пришлось школе хоронить. А больно шикарные похороны школа может устроить! Так, купили гроб самый дешевый. Не в мешке же хоронить? И закопали Алену. Поставили деревянный крест. Это ей-то? Атеистке такой?

– Значит, все-таки наказал ее Бог! – злорадно произнесла одна беременная, самая молчаливая в палате, которая все время читала Библию и постоянно молилась.

Все тут же стали горячо обсуждать новую сплетню. Даже когда сестра принесла градусники, девчонки все еще обсуждали историю про Алену, директрису десятой школы. От этого температура у двух беременных повысилась на полградуса.

Эту ночь Маша провела в беспокойстве. Сон ее был тревожный и постоянно прерывался. Она вообще плохо спала, с тех пор как оказалась в больнице. Также как и ее муж она страдала от одиночества. Они спали с мужем вместе всего несколько месяцев, но за это время она так привыкла к тому, что рядом лежит муж, и в любую минуту можно к нему крепко прижаться, что теперь спать в одиночестве, да еще на ужасной кровати было просто невыносимо. Еще конечно мешал живот. Она так и не привыкла к нему. На спине спать было просто мучительно, но повернуться было нельзя. В конце концов, она проснулась среди ночи и уперлась глазами в темный потолок, не имея возможности заснуть. Ей было не по себе. Что-то беспокоило ее, но что, она понять не могла. Просто лежала и не могла уснуть.

Ее беспокойство передалось и ребенку. Он зашевелился внутри нее, и сразу стало больно. И тоскливо. Почему все ее подруги не имели никаких неприятностей, когда вынашивали детей? Никого из них не упекли в больницу и не разлучили с мужем! Почему она такая невезучая? Вместо того, чтобы быть рядом с Женей она вынуждена томиться здесь и выносить адские мучения, душевные прежде всего. Физические ее уже не волновали. К уколам она привыкла и только ойкала, когда вынимали иголку. А ведь раньше она смертельно как маленькая девочка боялась уколов. Теперь ради того, чтобы родить она терпела все. Даже одиночество. Впрочем, она была не одна. С ней был он. В этом отношении женщины могут быть счастливее мужчин. Им есть с кем разделить печаль.

Маша стала успокаивать себя и ребенка. Она стала с нежностью поглаживать живот и мечтать о будущем, в котором ничего кроме счастья не будет. Она стала представлять, как они будут счастливы втроем: она, ребенок и Женя. Как они будут любить друг друга, и как все будут завидовать их счастью. Все впереди виделось в розовых светлых красках. Никаким неприятностям, проблемам и недугам в ее мечтах делать было нечего.

Это помогло. Маша стала успокаиваться, и сон снова стал навевать на нее свои чары. Малыш тоже затих. Мысли матери передались ему и успокоили лучше любого лекарства. Он знал, что он любим, что его ждут, а значит надо просто набраться терпения и сил, и скоро все будет прекрасно, как музыка, которую так любит слушать его мама, и которую он тоже очень любит. Только вот почему-то он давно уже ее не слышал. Но это ничего. Он все равно ее помнит и всегда может сам услышать ее уже без посторонней помощи.

Они уснули оба. Мать и дитя. Пока они вместе одно целое. И им хорошо везде.

2

Как древнее исполинское животное с множеством конечностей и корявым, свернувшимся в кольцо, туловищем Больница Скорой помощи погрузилась в сон. Было три часа ночи – время, когда не в силах бороться со сном ни те, кто на дежурстве, ни те, кто не может спать, потому что не позволяет этого боль. А больница просто наполнена болью. Боль царит на всех ее этажах, во всех уголках и подвальчиках. Боль царица больницы. Если бы не было ее, не было бы и этого здания. Но она была, и люди бессильны бороться с нею и поэтому весь мир покрывают такие больницы Скорой Помощи. Где они дорогие и многосильные, чистые и просторные. В них работают прекрасные люди, перед которыми боль иногда пасует, но тем сильнее ее торжество, если победу одержит она, а не человек. Другие больницы поскромнее, есть и вовсе маленькие и бессильные, где только и могут, что констатировать результат. Ну бывают и исключения. Как и во всем.

Эта больница была скорее из второй группы больниц. Прошло то время, когда она пользовалась уважением людей. Давно прошло. Теперь они приходили сюда, потому что больше идти было некуда. Другие больницы были не лучше.

Вот и царит здесь боль. И никакие лекарства ей не страшны.

Она боится только людей.

Есть такие люди, которые могут побеждать ее. Их немного. Раньше было больше. Намного больше. Они побеждали ее одним лишь только взглядом, двумя-тремя словами и теплой улыбкой. Стоило им только приблизиться к человеку, которого ломает боль, и та, почувствовав их приближение, вынуждена отступить. Сильные и великие это были люди. Теперь их почти не осталось. А здесь в больнице и вовсе нет. Два-три человека. В таком количестве они не опасны. Их можно обойти, обмануть, обезвредить. Потому что слишком много у нее, у боли союзников. Очень много. Они ей верно служат, и одним только словом, взглядом могут ударить, обидеть, убить. И их очень много. Особенно сейчас. Вот и обрела боль невиданную доселе силу и царит в Больнице Скорой помощи.

Но в это время даже она отступает, потому что у нее есть еще один страшный враг. Сон. Перед ним она чаще всего бессильна, и в полной злобе уползает в те места, куда сон еще не добрался. Например, в реанимацию. Здесь у нее еще много работы.

Есть в больнице еще одно место, где нет места для боли. Но она сюда и не стремится. Здесь находятся те, с кем она уже разобралась и справилась, и они ее больше не интересуют, как не интересует гурмана давно съеденный ужин.

Это морг.

Здесь тишина и покой. И по своему очень уютно. Потому что тихо. Даже лампы дневного света своим гулом только увеличивают эту тишину.

Ночью тут только дежурный медбрат. Он сидит за столом перед старой лампой и читает книгу. Он молод, но уже не юн. Сквозь стекла очков видно, как бегают по строчкам его глаза. Который раз он прочитывает книгу о французской девушке по имени Эммануэль. Ему мало понятны ее чувства, и он не чувствует к ней никакой симпатии. Просто книгу давным-давно принес его напарник, который уже здесь не работает, и он читает ее, потому что больше тут делать нечего. На нем белый, давно не стираный халат, на нагрудном кармане которого нитками вышиты корявыми буквами два слова:

«Решетников Виталий».

Это его инициалы.

Виталий не спал. Он уже успел выспаться. Никто ему тут этого делать не мешал. А теперь он бодрствовал. Он был один из немногих медбратьев в этой больнице, который не спал в это время суток. Наоборот он даже любил эти ночные дежурства. Они самые спокойные и длинные. Не надо было носить носилки, и выполнять множество других неприятных работ. То, что он делал днем, Виталий Решетников не любил. Но делал не без неприятия. Чаще всего здесь днем толпились студенты да родственники его подопечных.

А вот покойничков Виталий любил. Они никогда не доставляли ему беспокойства. Только радость. Они были его друзьями. Очень хорошими друзьями. Ради дружбы с ними он и пришел работать в морг. И для них он готов был сделать все на свете, потому что ближе их у него не было никого. Так продолжается уже семь лет. И он счастлив. Ему больше ничего не надо.

* * *

Десять лет назад он был обыкновенным подростком и даже не помышлял о морге. Был как все. Ничем от людей не отличался. Любил повеселиться на дискотеках, пофлиртовать с девчонками и так далее. Но в один прекрасный день все это для него кончилось.

Вернее в один прекрасный вечер. Он пошел в кино. Он не просто пошел в кино, а намеренно отправился, чтобы посмотреть фильм Федерико Феллини «Восемь с половиной». Это был фестивальный показ, и билетов, конечно же, к его приходу уже не было. К тому же было воскресенье. Виталий расстроился. Уходить было обидно. Он так давно мечтал посмотреть этот фильм. Столько о нем слышал.

И тут ему повезло. Его унылая физиономия привлекла внимания группы молодых людей.

– Лишний билетик не нужен? – спросил один из них, светловолосый худощавый парень в очках с очень тонкой оправой.

Другие смотрели на Виталия весело и хитро.

– Нужен, – обрадовался тот.

– Рубль, – сказал парень.

– Ладно, – не сомневаясь, сказал Виталий, хотя и отлично знал, что билет стоит семьдесят копеек.

Это удивило парня в очках, и он даже словно растерялся. Виталий быстро всучил ему рубль и забрал из рук вожделенный голубенький билет.

До сеанса оставалось еще полчаса, и Виталий побродил по окрестным улицам. Когда он зашел в кинотеатр и пробрался к своему месту, то на соседнем кресле увидел парня в очках. Увидев Виталия, тот почему-то сильно смутился и виновато с ним поздоровался.

Виталий, который уже начисто успел забыть этого парня, так как у него была отвратительная память на лица, тоже сказал ему:

– Привет.

– Слушай, – поспешно произнес парень, – мы пошутили. Ты просто очень быстро исчез.

И он протянул удивленному Виталию тридцать копеек. Тот деньги взял, и тут начался фильм, который полностью захватил Виталия, и на парня в очках он больше внимания не обращал.

Виталий смотрел фильм с огромным вниманием, потому что очень любил Феллини и считал себя большим интеллектуалом. Зато публике он явно не понравился. Она в этот воскресный вечер хотела смотреть явно не это, поэтому широкий поток покидавших зал, не иссякал все два часа. Когда занавес закрылся, Виталий покинул зал потрясенный. Финал картины его окрылил. Он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Может, так оно и было. Виталий был не единственный, кого потряс этот фильм. Он вышел на улицу и, вздохнув полной грудью холодного январского воздуха, наполненного снежинками, пошел к остановке. Очень долго ждал свой маршрут, но времени не замечал, все еще находясь под впечатлением от фильма, и видел перед собой мальчика, который играл на флейте, а за ним шли клоуны и всякий другой сброд. Душа Виталия пела, а в ушах звучала музыка Нино Роты. Наконец автобус все-таки пришел и раздвинул двери.

Он уже проехал больше половины пути, как за несколько остановок до той, которая была ему нужна, повернул голову. Так без внимания. Он почти ничего вокруг себя не видел. Но тут вдруг резкость в его глазах сфокусировалась на одном лице. Лицо ему улыбнулось. И тут Виталий Решетников снова вернулся в этот мир и не сразу, но узнал улыбнувшееся ему лицо. Это опять был все тот же светловолосый парень в очках, у которого он купил билет, и с которым вместе смотрел фильм.

– Это опять ты? – весело спросил парень.

– Я. – Виталий улыбнулся.