3. НКО (т. Уборевич):
а) Пятый боевой поход отменить,
б) штат военных советников доставить через Францию (пассажирской линией Ленинград-Бордо) и далее по железной дороге в Испанию
4. НКИД (т. Литвинов)
а) согласовать доставку советских дипломатов по железной дороге из порта Бордо в Испанию с правительством Франции»
*
Из всего перечисленного итальянцы оказались особенно обеспокоены перспективой лишиться советского мазута для своего военного флота, и в конце сентября через своего посла Россо пытались прозондировать этот вопрос. Во время встречи последнего с замнаркома иностранных дел СССР В.П.Потемкиным, он получил уклончивый ответ: «… Возможно, что, вследствие все возрастающего потребления нефтепродуктов внутри страны, Нефтеэкспорту не всегда удается получить нужные ему количества мазута для поставки в Италию». Ситуация оставалась острой, эмбарго на поставки нефти действовало несколько месяцев и было вскоре приостановлено, так как договор Союзнефтеэкспорта с Морским министерством Италии предусматривал поставки оговоренного количества мазута итальянской «Марине» вплоть до начала 1939 года, и за нарушение контракта приходилось платить штрафы.
{РИ}
08.09.37 Иероним Уборевич
Четыре боевых похода отряда крейсеров ВМС РККА в период с 1936 по 1937 год в Испанию, а также анализ боевых действий республиканского флота, на каждом боевом корабле которого проходили службу советские военные советники привели ВМС РККА к ряду практических выводов в области перевооружения крейсеров Черноморского флота.
Наркому Обороны Маршалу Советского Союза тов. Уборевичу
РАПОРТ
Корабельный состав Черноморского флота (как текущий, так и перспективный с учетом выполнения программы кораблестроения 1933 года) позволяет ВМС РККА превосходить всех потенциальных противников в бассейне Черного Моря. Партия и Правительство могут уверенно ставить перед Черноморским флотом как задачи надежной обороны советских границ, так и задачи наступательного характера против Румынии, Болгарии, Турции и иных причерноморских стран. При этом состояние и перспективы строительства флотов, оперирующих в бассейне Средиземного моря (в первую очередь Италии, Франции и Великобритании) не позволяет Черноморскому флоту ни сегодня, ни в десятилетней перспективе без коренного изменения судостроительной программы бороться за стратегическое превосходство над лидирующими морскими державами на Средиземноморском театре военных действий.
Уже сегодня, после принятия в строй Черноморского флота значительного числа подводных лодок и эсминцев, торпедное вооружение крейсеров является в дальнейшем не актуальным. В составе Черноморского флота крейсера фактически являются основой корабельного состава, а не разведчиками при линкорах и не рейдерами. Линкор же «Парижская Коммуна», напротив, является скорее броненосцем береговой обороны, нежели кораблем, который можно было бы поставить в линию боевого соприкосновения с линкорами противника. Следовательно, для всех крейсеров Черноморского флота представляется целесообразным демонтировать торпедные аппараты, как не отвечающие боевым задачам флота с одной стороны, и создающие угрозу кораблю при воздушной атаке, как это было в ходе бомбардировки фашистской авиацией в порту Картахены, с другой стороны.
Считаем целесообразным снять план минных постановок из перечня задач крейсеров, сократив штат минеров и специалистов торпедной стрельбы в пользу наращивания численности зенитчиков и противолодочников. При этом для минных постановок использовать исключительно специализированные подводные минные заградители типа «Ленинец» и надводные минные заградители, предпочтительно по типу балтийского минного заградителя «Марти».
Противовоздушная оборона крейсеров нуждается в существенном усилении: необходимо на один крейсер иметь минимально четыре спаренные установки Минизини при наличии системы управления зенитным огнем, пулеметы системы Максим необходимо заменить на крупнокалиберные пулеметы, по мере освоения в промышленности 37-мм..45-мм автоматических зенитных пушек считаем целесообразным довооружить крейсера этими установками в максимально возможном количестве.
Просим оснастить крейсера средствами обнаружения подводных лодок и средствами борьбы с ними.
В программе боевой подготовке крейсеров вдвое увеличить время, выделяемое на тренировки стрельбы главного калибра по морским и береговым целям, а также на противовоздушную и противолодочную оборону.
Командующий Морскими силами Черного Моря Юмашев
{АИ}
19.09.37 Сад
Под вечер полк переправился в город. Впереди, с высокого берега реки, спускались яблонные сады, коричневые яблони с могучими кронами, узловатые кривые стволы многорожавших деревьев. Все было полно тонкого запаха плодов, осеннего приношения земли, ее зрелости.
Медные звуки рожков протяжно поплыли в чистейшем воздухе осени – маневры были закончены. И маленький городок всеми тремя сотнями своих старых домов и яблонными садами принял жаркое, шумное и уставшее за неделю походов племя. Запахло табаком, конским потом, дымом походных кухонь, сложными запахами жизни, движения, привала бойцов, – всплеснулась гармоника.
Красноармейцу Глушкову, бывшему садовнику московского парка Культуры и Отдыха, достался ночлег у старухи-бобылки. Ветхий ее домишко стоял на горе, и к реке спускался яблонный сад, полный старых, криво разросшихся и запущенных яблонь. Глушков, круглоголовый, хозяйственный и деловой паренек, привел еще односельчанина, Егора Грачева, работавшего с ним вместе по садовому делу.
– Ну, мамаша, мы у тебя здесь в шалаше заночуем. И тебе не беспокойство, и нам хорошо, – сказал он хозяйке.
Красноармейцы деловито осмотрели шалаш, натаскали сенца, исхлопотали самоварчик, приготовились к роздыху.
– Сад у тебя, мамаша, большой, но запущенный, – говорил Глушков в благодушии. – Ты присаживайся, однако, попробуй нашего варева.
Он разлил из котелка суп на три человека, хозяйственно нарезал хлеб, достал из тряпицы деревянную ложку. По привычке садовода бережно хранить семена, были в его вещевом мешке аккуратно завернуты в холщовые тряпочки сахар, соль и табак, и даже кривой садовый нож, который всегда должен быть под рукой у хорошего садовода. Старуха, тощая и болезненная, с коричневыми пятнами на длинном лице, сидела прямо, дичилась, издалека протягивала ложку за супом. Ей было пятьдесят девять лет, жила она одна, старик ее умер год назад от простуды.
– Ты, мамаша, должна знать, – говорил между тем Глушков, – яблоня, которая без присмотра растет, – пустая яблоня.
Что толку, если она сучья во все стороны выгонит? Будет она родить один кислый дичок, какая человеку от этого радость?
Ты что же, одна, что ли, здесь управляешься?
– Одна живу, – сказала старуха.
– И сыновей нет?
– И сыновей нет. Был сын, да помер.
– И внуков нет?
– И внуков нет. Никого нет. Одна живу.
Глушков поднес ложку ко рту и задумался.
– Да, – сказал он затем, – одной тебе с садом не обернуться.
Ему стало жаль этой высокой костистой старухи, молчаливо предававшейся вдовьей судьбе, были коричневые пятна на ее лице похожи на два родимых пятна на лице матери. И он сейчас же, как только покончили с едой и чайком, отправился осмотреть сад. Он с сокрушением обходил эти три десятка непомерно разросшихся яблонь, осматривал поврежденные стволы, дичающие побеги, посвистывал сквозь зубы. И так же молчаливо, как длинная тень, следовала за ним старуха, оставшаяся одна со своими кривыми дичающими яблонями, похожими на ее оскудевшую жизнь.
– Твой старик кем работал? – спросил Глушков на ходу.
И старуха рассказала, что старик работал бондарем на заводе, потом служил сторожем при лесном складе, в лесу же на сплаве простудился и помер.
– Нет, мамаша, – сказал Глушков вдруг решительно, – доброе дерево не хуже сына там или дочери на старости поддержку должно оказать. Яблони эти кормить тебя могут.
Вечер уже наступил, и над яблонными садами домовито тянуло дымками человеческого роздыха и первыми негромкими песнями, еле шевелящими тишину городка. Потом Глушков вернулся к шалашу возле самой старой и раскидистой яблони.
– Ну, Грач, – сказал он горбоносому, любителю походных приключений, Грачеву, – тебе охота, конечно, в город сбегать, пошуровать… только я тебя не пущу. Я тебя на рассвете разбужу, будешь нужен.
И он не отпустил Грачева. Они вскоре легли в шалаше, и сразу сильный и свежий сон налетел на обоих, как порыв ветра. Глубоко и утолительно пахла антоновка, наваленная грудой в углу шалаша. И маленький городок, заполнившийся вдруг людьми, автомобилями, походными кухнями, с белым древним монастырем на горе, тоже отдался глубокому сну.
На рассвете Глушков разбудил Грачева. Он успел уже сполоснуть лицо водой из ведра, его круглые щеки блестели.
– Вот что, Грач, – сказал он обстоятельно, – без мужской руки этому саду пропасть. Ты, милый человек, рассуди – может ли старуха со всем этим справиться? Мы с тобой и приведем все в порядок. Я уже и ельник припас, и инструмент добыл.
И он показал на целую груду ельника, нарезанного им в прибрежном леску. В хозяйстве старухи, под насестом, закапанным курами, он нашел поржавевшую садовую пилку, в его мешке был завернутый в холщовую тряпочку и теперь пригодившийся садовый нож. Грачев поворчал, сон еще туго лежал в его уставшем за дни переходов теле. Но Глушков так и не дал ему вторично уснуть, и тот выбрался следом за ним в утренний сад, синий, дремлющий и отродивший. Нашел Глушков в ветхом хозяйстве бывшего садовода еще жестянку с высохшей масляной краской, развел ее керосином, и красноармейцы принялись за деревья. Они отпиливали лишние ветви, дичающие побеги, сухие сучки, смазывали краской повреждения на коре, старые раны, в которых гнездятся личинки вредителей, окапывали на зиму стволы.
К утру поредел, стал прозрачнее разросшийся сад. Туман, как весенний цвет, лежал на яблонях, и сильно и стойко пахла навороченная земля, ее винные соки, ее густое тепло, которое должно сберегать от морозов нежные и пущенные близко к поверхности корни. Потом Глушков стал обвязывать стволы заготовленным ельником, чтобы зайцы не объели за зиму кору. Лица у красноармейцев были в поту, черные от приставшего древесного сора.
– Вот так и зайчику здесь будет нечего взять, – говорил между тем Глушков любовно. – Тебе, Грачу, два часа не доспать, а старухе на этом, может, цельную жизнь строить.