150 часов до встречи

Она поворачивается ко мне лицом, глядит на меня всего секунду и вновь отворачивается. Я совершенно теряюсь. Может, спросить у неё что-нибудь ещё?

– Ты из этого дома?

Помедлив, она качает головой. «Нет».

– Ты здесь в первый раз?

Снова качает. Видимо, не хочет разговаривать.

Мне становится очень неуютно в её компании, но уходить мне всё равно не хочется. Ещё пару минут мы сидим молча, но волшебный эффект после дождя уже испарился, и теперь тишина угнетает.

– Это моя традиция, – внезапно говорит она. – Я прихожу сюда каждый день в девять часов вечера

– Ого, – я больше удивляюсь не тому, что она сказала, а что она вообще заговорила. Но на этом наш диалог и прекращается. Я совершенно без понятия, как раскрыть эту тему.

– Меня зовут Паша, – наконец решаюсь я на знакомство.

– Меня зовут Аня, – холодно отвечает она, отчего мне становится ещё неуютнее. Может, она и вправду не хочет со мной разговаривать? Тогда зачем заговорила?

Я достаю из-за пазухи батон, ломаю горбушку и протягиваю ей:

– Хочешь?

Она медленно поворачивает голову, осторожно, будто трусливый зверёк, берёт кусок батона и аккуратно кладёт его в рот. Сам хочу откусить прямо так, но решил всё-таки тоже надломить. И только сейчас понял, как сильно я проголодался.

– Так ты ходишь сюда каждый день… – задумчиво повторяю я, стараясь разогнать угнетение. – И почему тебе нравится сюда ходить?

– Я люблю одиночество.

– Хм, я тоже.

– Правда?

– Ну…

Я жую новый кусок, чтобы дать себе время подумать.

– Я люблю то одиночество, к которому стремлюсь сам, а не на которое меня обрекают другие.

– Это разные вещи, – сухо проговаривает она, болтая ногами. Интересно, ей страшно? Я здесь хоть и сижу уже полчаса, но всё равно чувствую, как сердце дрожит. И мурашки – явно не от холода. – Ты любишь одиночество, но боишься быть одиноким.

– О-о, – протягиваю я, поразмыслив над её словами. – Ты права…

– Но разве ты можешь стать одиноким? Тебе же легко даётся общение.

– Что? – Я вскидываю брови, смотрю на неё, а она – на звёзды. – Почему ты так решила?

– Со мной ведь ты смог заговорить.

– Это не то… Я… не знаю, как решился с тобой заговорить… В основном я со всеми молчу.

– Как именно?

– В смысле?

– Есть три вида молчания, – говорит Аня. – Первый – когда ты с человеком плохо знаком: вы не можете найти общих тем для разговора, и поэтому молчите. Второй, наоборот, когда ты с человеком очень близок, и вы понимаете друг друга без слов. Третье – когда вы с человеком были близки, но потом разошлись, и теперь оба боитесь что-то сказать, чтобы не усугубить ситуацию.

Я поражаюсь ходу её мыслей. Вспоминая все ситуации, когда между мной и кем-то затягивалось молчание, осознаю, что каждый раз подходит под первый тип.

– Мне очень сложно открываться перед людьми, – выпаливаю я. – Я никогда не начинаю разговор первым и редко получается поддержать диалог, потому что… стесняюсь сказать что-то не так. Боюсь изначально создать о себе плохое впечатление, и поэтому молчу… Да и трудно раскрываться перед людьми, к которым нет доверия. А я вообще мало людям доверяю. Часто бывало, что меня звали на встречу, на которую сами не приходили – лишь бы посмеяться. Даже в детстве, бывало, когда с кем-то гулял, они сговаривались между собой и сбегали от меня… И, рассказывая что-то о себе, я боюсь, что они будут обсуждать это с другими и смеяться надо мной… Откровенность наказуема…

– Но ты сам себя наказываешь, вгоняя себя в рамки, – перечит Аня. – Тебе нужно перестать прятаться. Перестать стесняться или бояться мнения со стороны. Нужно быть проще – быть собой.

– Но… это сложно, – возражаю я. – Сложно быть собой, когда сам не знаешь – какой ты есть на самом деле. Я постоянно сам себе противоречу: ненавижу людей, поэтому люблю поздними вечерами сбегать из дома в заброшенные районы города, чтобы побыть в одиночестве, но и ненавижу одиночество, поэтому всё время пытаюсь с кем-то познакомиться и завязать общение. Только, опять же, я не способен на общение, потому что хочу быть в одиночестве. А от одиночества я бегу… Понимаешь? Я – нет.

– Мне кажется… Это абсолютно нормально. И свойственно многим людям. Ни один человек не может постоянно находиться в социуме. Он срывается, создает конфликты, сбегает, прячется. Удаляется из соцсетей, не выходит из дома. Но ни один человек не может постоянно находиться вне социума. И наша цель – найти золотую середину. А золотая середина достигается путем взаимопонимания: «Тебе нужно побыть одному? Я пойму», «Мне нужно побыть рядом? Хорошо».

Эти слова меня ранят. Больно становится от того, что она мне раскрыла самого себя. Я будто всю жизнь ходил по тёмной комнате, жалуясь на темноту, а Аня подняла мою голову к потолку, и глаза защипали от такого яркого света. Мне становится больно, но и от этого же приятно.

– Пора уходить, – неизменным тоном говорит Аня, перебрасывая ноги на крышу.

– Да, – шепчу я, всё ещё пребывая в некотором шоке от нашей беседы.

Я прячу полусъеденный батон в пакет и иду за Аней. Мы молча доходим до люка, молча спускаемся вниз, молча выходим из подъезда. Всё это время молчит и моя голова, будто все мысли остались на крыше. Выйдя на улицу, мы останавливаемся напротив друг друга.

– Может, тебя проводить? Темно же.

Качает головой.

Конечно, мне самому хочется поскорее добраться до дома, но… мне не хочется расставаться с Аней. Хочется говорить с ней всю ночь, о чём-то рассуждать, делиться своими мыслями. Надеюсь, у нас ещё будет время.

Я тяжело вздыхаю.

– Ну что, тогда пока?

Она делает короткий кивок и уходит обратно.

Всю дорогу домой я думаю то об Ане, то о разговорах с ней. Почему она так странно себя вела? То молчала, то чуть ли не философски рассуждала?

Она сказала, что приходит на крышу каждый день в девять часов. Значит, завтра мне с ней обязательно нужно встретиться.

Я неохотно захожу в квартиру.

– Ну наконец-то! – раздаётся голос мамы. – Ты за хлебом в Узловую ходил, что ли?

Она начинает верещать о забытом телефоне и промокших кроссах, а я вновь наполняюсь ненавистью к этому дому.

Богородицк