Трое суток в аду

Мы наблюдали в бойницы и смотровые щели за действиями союзных сил. Танки вязли в болоте, немецкие артиллеристы подбивали их. Пехота ползла по грязи, как облако ядовитого тумана. Мы ждали, что сейчас англичане настигнут нас. Я волновался, наши боевые товарищи остались без поддержки. Из-за крена танка пушка правого спансона не могла ,навестись на противника. Лобовой пулемёт был уничтожен осколками. Мы не могли ничем помочь. Это чувство бессилия не давало мне покоя. Наша судьба была предоставлена пехоте. Но очереди немецких пулемётов заставляли их снова и снова прижиматься к земле.

Вдруг меня осенила идея. Я рассказал о ней другим членам экипажа. Они поддержали её. Мы сняли пулемёты с кармы и правого спансона и начали стрелять из них через бойницы для личного оружия. Это не принесло плоды. Очевидно, вражеский пулемёт находился в защищенной огневой точке и стрелковым оружием его было не достать. Более того, его поддерживали отступающие части ведя фронтальный огонь на подавление.

На крыше танка располагались балки для самовытаскивания. Роберт решил воспользоваться ими. Он начал вылазить из левой спансонной двери, но заметил немца, целевшегося в него. Он нырнул в танк и вылез через правую дверь, спрятанную в воронке. Тем временем Ернст решил помочь ему. Он вылез через левую и тут же был застрелен. Времени для скорби не было, а пулемётный огонь не позволял даже добраться до его тела. Пришлось оставить его там.

В одиночку, под огнём и по колено в грязи Роберт не смог установить балку и залез обратно в танк.

Примерно в 7 часов утра войска повернули назад и засели в занятых траншеях, оставив нас на произвол судьбы. Вероятно, потери были слишком велики. Многих убегающих догнали пули, несмотря на то, что мы продолжили стрелять по позициям немцев и по пулемётной точке.

Бой был окончен, но не для нас.

«Не стрелять, пусть думают, что мы подбиты», – скомандовал Дональд.

Мы так и сделали, стали ждать. Пошёл дождь, и вода сочилась изовсех щелей танка. Более того, ещё 31 июля 1917 года в результате 24-дневного обстрела была уничтожена Британская дренажная система. Ничто не боролось с обильными грунтовыми водами. Танк начал медленно тонуть.

Все занялись своим делом. Дональд и Бреди наблюдали за происходящим вокруг через смотровые щели. Перси и Джеймс сложили боекомплект от пушек в одно место, принесли туда горючее в канистре. Также они слили топливо с двигателя в пустую канистру из-под воды. Всё это лежало рядом, чтобы в случае чего поджечь снаряды и взорвать танк. Уильям решил подсчитать, что у нас есть. Того было 5 винтовок, 3 револьвера 8 штык-ножей, еды на 4-5 дней осады, воды на 3-4 дня. Я оказывал первую помощь Джорджу. Он не был серьёзно ранен, однако, парацарапин средней глубины имелась. Их необходимо было промыть, поэтому мы израсходовали много чистой воды. В таких условиях даже лёгкое ранение могло привести к гангрене и стать смертельным. Поэтому было не до экономии.

Внезапно Бреди поднял тревогу и открыл огонь из Льюиса. Выяснилось, что немцы решили окружить наш танк с целью захвата. Огонь открыла и наша пехота, поэтому попытка врага перекрыть нам отход к основным силам провылилась.

Однако немцы смогли подобраться к нам почти в плотную, расположившись в старой траншее. Углы наводки нашего пулемётна не позволяли достать их, однако мы прекрастно разили их из винтовки через приоткрытый люк. Этот огонь очень быстро дал им понять, что такая позиция совершенно не выгодна, и немцы отступили.

Прошло два часа. Дождь и не думал прекращаться, поэтому воды уже было по щиколотку. Мы старались сидеть на возвышенностях, например, на двигателе, чтобы не отморозить стопы. Был час ночи. Кромешная тьма окутывала поле боя, и только трассеры освещали тела погибших в недавнем штурме. Среди этих тел лежал и Ернст Бреди. Ещё вчера он говорил с нами. А сегдня он лежит в этой грязи. Мы даже не можем похоронить его. Тело Ернста отделяют от нас всего 2-3 метра, но сковь них не пройти.

Обе стороны и не думали преращать огонь по нам. Хотя их тактика сменилась: они перестали забрасывать нас градом пуль и начали выцеливать движение и бить точно в него. Очевидно, британцы думали, что нас уже захватили, а немцы решили не игнорировать шанс заполучить наш танк малой кровью. Это исключало возможность выбраться. Поэтому Роберт вызвался рискнуть: добраться в одиночку до позиций Антанты и предупредить их о нас, а может быть даже вызвать подмогу. В случае успеха, мы получали хоть какой-то шанс на спасение. Он выбрался через правую спансонную дверь, прикрытую сводами воронки и пополз в сторону английских позиций. Я не могу знать, как сложилась его дальнейшая судьба, но огонь по нам со строны Антанты прекратился. Трудно предстваить, как тяжело было ему ползти сквозь грязь к дружественным траншеям, но ему удалось.

—Джеймс, – обратился капитан, – выйди наружу, осмотрись, подозрительно мало пуль ударяют нашу броню со стороны Бошей. Да и пушки замолчали. Не к добру это.

Джеймс вылез через правую спансонную дверь и увидел немцев в нескольких метрах. Те открыли огонь из револьверов по нему. Винтовок за их спинами не было. Он, как молния, запрыгнул в танк и захлопнул дверь.

По крыше раздался топот ног. Немцы решили взять нас голыми руками в ближнем бою. Я посмотрел на верхний люк и прислушался. По звуку скрипа металла о металл стало понятно, что в щель пробирается монтировка. Я сообщил всем, и мы приготовились к бою. Я вместе с Дональдом направил винтовку и револьвер прямо на люк. В следующую секунду немцы вырвали замок и открыли себе путь внутрь танка.

Я увидел прямо перед собой немецкого солдата с гранатой в руках. Он бросил её в бевое отделение танка, и в туже секунду я застрелил его. Дональд, стоявший рядом, схватил гранату и выбросил наружу. Я уже видел, как один из нападавших собирался спуститься в танк, но его убило осколками их гранаты.

– Выходим наружу, – прокричал капитан что было сил,– боши могли заминировать нас.

Он рванул в люк и, выскочив, сделал 2-3 выстрела из револьвера. Я последовал за ним. Когда я высунулся из танка с винтовкой в левой и штыком в правой, я увидел, как надо мной немец замахивался на спину Дональда дубиной. Я вонзил клинок в икру врага и тот упал с танка в грязь. Оказавшись наверху, я молниеносно убрал штык-нож в ножны и взял винтовку в боевое положение.

В следующее мгновение краем глаза я увидел движущийся на меня сверху кинжал. Остановил его серединой винтовки и прикладом ударил в челюсть немца. Тот упал с танка лицом в грязь, попытался встать, но две мои пули настигли его в спину.

Я сделал ещё 5 выстрелов, но ни разу не попал. Краем глаза я заметил идущего на меня вражеского офицера. Он гордо убрал левую руку за спину, вскинул новый, по тем временам, Люггер Парабеллум, прицелился мне в глаз и уже собрался выстрелить, но я опередил его. Моя пуля прошила его голову снизу вверх, раздробив череп. Падая, он успел нажать на курок, и я услышал свист около уха. Когда он достиг земли я произвёл ещё один, контрольный выстрел.

Над Уильямом навис немец, я захотел его убить, но щелчок дал мне понять, что патронов у меня нет. Не было времени перезаряжаться, поэтому я кинул винтовку внутрь танка и обнажил штык. В один прыжок я добрался до Уильяма и остановил руку немца с сапёрной лопаткой.

Он пытался отбиться от меня, и мы закружились как вальсирующая пара, держа друг друга за запястья. Ему было лет 18, но телосложением он был слабее. Немец щурил напуганные глаза. Вероятно плохо видел и носил очки. На безымянном пальце было обручальное кольцо. В глазах врага виделся ужас.

В один момент я выкрутил руку и уже замахнулся, но чья-то железная хватка остановила меня. Я обернулся. Там был другой боец, лет тридцати пяти. Он был гораздо крупнее не только первого врага, но и меня. Мне показалось, что эти два немца были похожи. Через секунду моя левая нога оказалась буквально в капкане. Третий солдат тянул меня назад. Я извернулся, подскочил правой ногой, повис на врагах и всей тяжестью тела ударил пяткой стопу здорового немца. Пользуясь замешательством в долю секунды, я вырвал руку и ударил молодого солдата штыком прямо в горло. И тут же оказался на земле.

Как будто предвидя удар ногой, я отодвинул голову в сторону и пяткой «лягнул» вставшего врага в челюсть, как конь копытом. Видимо, он держал меня снизу. Немец закричал, схватился за челюсть и, падая, оставил на броне танка кроваво-красный след. Я снова сдвинул тело, уклоняясь от удара ногой. Но на этот раз она попала ещё ближе и грязь забрызгала мне лицо. Я наощупь схватил её и массой тела свалил немца в грязь. Падая, он выронил кинжал и уже потянулся за ним. Я настиг его и, ударив кулаком по лицу, начал душить двумя руками. Нападающий тоже обхватил моё горло да ещё и обнял меня ногами. Мы кувыркались в грязи, и я снова оказался наверху. Немец сжимал мои рёбра ногами, будто пресс, и я не мог дышать. Но и голова его оказалась полностью под водой. Хват немца слабел, и жить ему оставалось пару секунд, как вдруг удар по моей голове чем-то тяжёлым отправил меня в небытиё. Ну, вот и всё, подумал я…

Я стоял около своей двери. На мне была чистая форма и опознавательные знаки лейтенанта. Я держал в руках цветы. Ключ почему-то не подошёл к замку, поэтому я просто постучался в дверь. Мне открыла мама. Она в своём обычном домашнем облачении. Мама посмотрела на меня и сказала:

–Кто ты такой? Убирайся вон отсюда! Gunter, töte diese Briten. [нем. "Гюнтер, убей этого британца."]

В комнату вошёл тот немец, которого я заколол. Он был в форме застреленного офицера. Немец достал такой же новый Люггер, убрал руку за спину, прошёл ко мне почти маршевым шагом, на вытянутой руке поднёс пистолет к моему глазу и, гордо держа голову, выстрелил.

Я проснулся в холодном поту в нашем танке. Жутко болела голова. На ней был намотан бинт. Часы показывали два часа дня. Напротив меня сидел Дональд и точил штык-нож. Рядом с ним чистил винтовку Уильям. Джордж отмечал уровень воды. Её было уже больше чем по колено.

– Что случилось? – спросил я.

– Ударили сапёрной лопаткой по голове, если бы не шлем, фильтровали бы мозги от грязи,– ответил Джордж, не отрываясь от своего дела.—Фридерик высунулся из люка наполовину и расстрелял фрицев из пулемёта. Они и так были напуганы нашими действиями, поэтому кинулись бежать. Тут ещё человек 10 расстреляли в спину, и наши из окопов их накрыли. Того человек 30 здесь осталось.

– В любом случае, – подхватил Уильям, не отвлекаясь от своего занятия, – расслабляться некогда.

Я молча кивнул. По танку градом со всех сторон били пули. Немецкая артиллерия не оставляла нас в покое. Осколками брони танка, пока я спал, ранило Перси и Уильяма. Но они не отходили от своих позиций.

Перси и Джеймс стреляли из винтовки и пулемёта по позициям противника. Из-за непрекращаюшегося огня жара стояла невыносимая.

Один из пулемётов вышел из строя из-за грязи. Вода кончилась. Я допил последний глоток.

Вдруг Уильям крикнул:

– Вижу движение!

Мы все схватили винтовки и револьверы. На этот раз немцы решили использовать штурмтруперов. Это были элитные части, сформированные по указу самого кайзера. Они вооружались укороченными и облегчёнными винтовками Mauser Karabiner 98a, которые были лучше приспособлены для ближнего боя, чем их «братья» 98k. Основное отличие заключалось в меньшей длине ствола и облегченной конструкции. Это позволяло лучше вести бой в условиях узких пространств траншей. Торс штурмтрупера прикрывался броненагрудником, выдерживающим попадания осколков, холодного оружия и пистолетных калибров. Для ближнего боя у них были заводские дубины и окопные кинжалы. От стандартного штык-ножа "Seitengewehr 98" с длиной клинка около 500 мм, больше походившего на шпагу, кайзеровские генералы отказались. Эти новые траншейные клинки представляли собой кортик с лезвием всего около 150 мм, но рукояткой, совмещенной с кастетом, что давало больший спектр действий, особенно в условиях ограниченного пространства. Штурмтруперов специально обучали для ближнего боя, поэтому шансов победить их в рукопашную не было.

Мы прильнули к бойницам и начали стрелять. Враги прильнули к земле. Вдруг пламя объяло носовую часть танка. Они использовали огнемёт. По корпусу забарабанили пули из карабинов. Они явно целились в бойницы. Свинцовые брызги залетали в боевое отделение.

Мы отхлынули от позиций, сквозь которые прорывались огненные языки. Температура внутри начала стремительно расти. Но вдруг раздались крики, и пламя стихло. Мы снова прильнули к бойницам. Видимо, сработал британский или французский снайпер. Одним выстрелом он поразил огнемётчика.

Мы начали перестрелку со штурмтруперами. У нас хватало патрон, была защита. Снова идти в ближний бой немцы не хотели, поэтому они стреляли где-то с пятидесяти метров. Более того, враги подогнали к нам миномёты. Снаряды падали сверху, попадая в самое уязвимое место танка – крышу. Пробить броню им не удавалось, зато создать ужасный грохот и засыпать всё боевое отделение отколами собственной брони – вполне. Но надо отметить, что из-за конструктивных особенностей миномёта точность немцев оставляла желать лучшего. Из 10 снарядов в цель попадал только один. Но этого снаряда хватало, чтобы оставить чудовищную вмятину и заставить броню трещать по швам.

Вскоре подоспело подкрепление – на этот раз уже простая пехота. В нас летели гранаты, пули, мины, но что из этого не пробивало защиту.

Так продолжалось несколько часов. Я не знаю, скольких немцев настигли мои пули, сколько боеприпасов враги потратили на нас. Фредерик и Уильям сняли рычаги управления, а так же какие-то трубы и забаррикадировали ими все входы в танк.

Воды было уже по пояс, но пить её было нельзя. Вокруг танка лежало несколько тел убитых. Из-за нехватки воды Джордж пробил штыком резервуар охлаждения двигателя. Мы пили оттуда. Вода была отвратительной на вкус, но только она могла спасти нам жизнь. Отдыхали мы по очереди.

Всё дно танка было усыпано гильзами. Казалось, этому не будет конца.

Так продолжалось до самого вечера. Ещё две винтовки и один револьвер вышли из строя. Примерно в девять часов ночи немцы наконец-то отступили. Неизвестно, кончились ли у них патроны или измотался личный состав.

Мы спали как убитые, но посменные караулы сохранились. Ночью температура в танке упала до нуля. Мороз пробирал до костей. Чтобы согреться, мы попытались завести двигатель. Бесполезно, вода стояла слишком высоко.

Этой ночью мне приснился сон. Я снова оказался в том бою, после которого меня повысили и назначили в этот танк. Тогда я видел всё как азартный хищник, не ведающий страха или сожаления. Но этой ночью я будто разглядел обратную сторону. Передо мной предстал рукопашный бой. Вот на меня летит клинок, я разворачиваюсь и бью дубиной наотмашь. Враг упал, сжимая руку, каска слетела, и он перевернулся на спину. Я только сейчас смог разглядеть его. Это был парень примерно 17 лет, на его лице ещё был юношеский пушок. Из места удара струилась кровь, скорее всего кость была раздроблена. Он смотрел на меня с испугом, что-то бормотал, надеялся на пощаду. Сейчас он был неопасен. Нельзя было оставлять его в живых, решил я. Он вернётся на фронт и убьёт ещё кого-нибудь, рана не смертельная. Поэтому я размахнулся и нанёс ещё один удар в голову. Бормотание стихло. Я не колебался, не нервничал, поэтому нанёс лишь один хладнокровный удар. После этого я как ни в чём не бывало вновь ринулся в бой…

Утром охлаждающая жидкость в радиаторе закончилась. Больше невозможно было обороняться. Почти треть боезапаса отсырела. Ещё одна винтовка намертво заржавела, и два револьвера мы попросту потеряли в танке. В общем счёте осталось только 3 ствола и пулемёт Льюиса.

–Немцы не пытаются нас атаковать, – заявил Дональд,– видимо, они поняли, что это бесполезно. Давайте оставим танк и вернёмся к своим. Он практически утонул и ремонту не подлежит.

Было решено дождаться ночи и выбраться под прикрытием мглы.

Примерно в 9 часов вечера мы начали отступление. Фредерик надел свою каску на винтовку и начал высовывать её из правой спансонной двери. В ту же секунду в неё попала пуля. Снайпер, сразу понял я. Немцы рассчитывали, что мы решим вылезти. Они оставили стрелков, чтобы перебить нас, когда мы решим выбраться. Скорее всего водяной блеск каски в темноте выдал её, поэтому снайпер смог точно прицелиться.

Оставалась дверь левого спансона. Но она была полностью затоплена грунтовыми водами. Выхода не было. Дональд полез первым. Мы условились, что когда он окажется на воле, он ударит по броне три раза.

Время тянулось долго, Дональда не было целую вечность! Но вот долгожданные три коротких удара возвестили об успехе. Я полез следующим. Болотная жидкость не была водой. Приходилось прокладывать себе путь руками. В один момент мне показалось, что я задохнусь, но вдруг чья-то рука схватила меня и с силой вытянула наружу. Это был Дональд. Он снова сделал три удара и начал встречать следующего. Я же на четвереньках прополз к спансонной двери и трижды ударил в неё. Дверь открылась, и оттуда рука Перси передала мне винтовки, револьвер и пулемёт. Мы решили забрать и его, чтобы он не достался врагу. Также мы забрали некоторые медикаменты, а именно: спирт в запечатанных ампулах и стерильные герметичные бинты. Мы распределили это снаряжение. Мне отдали пулемёт, револьвер, две банки спирта и один моток бинта.

Когда вылезли все танкисты, мы отправились в сторону наших позиций. Ползти нужно было около пятисот метров. Идти в рост было верным самоубийством: работали снайперы, да и чудовищная плотность огня не оставляла в воздухе свободного от пуль пространства. На пути постоянно встречались воронки с водой, некоторые приходилось переплывать. Каждый метр давался всё тяжелее и тяжелее. Рассудок начинал мутнеть. Одолевал кашель. Мы решили переночевать, ибо силы окончательно оставили нас.

Утром мы продолжили путь. Продвижение шло стабильно, но вдруг раздался оглушительный хлопок. Мы метнулись в разные стороны. Второй, третий. Над головой засвистели трассеры. Стало понятно, враг понял, где мы. Скорее всего они приняли нас за штурмовую группу или разведчиков, поэтому проявляли такую ожесточённость. Оставаться на месте было нельзя, так как артиллерия меня рано или поздно достала бы. Найти товарищей также не представлялось возможным. Выбора не было, я побежал в неизвестном направлении. Снаряды гремели рядом, я то и дело спотыкался, падая в грязь. В один из таких моментов я выронил пулемёт в болото. Достать его было невозможно.

Через пару десятков метров я окончательно обессилел. Пришлось спрятаться в воронке от взрыва. Я откинулся на спину, расставил руки, но вдруг почувствовавчто-то тёплое и влажное. В ужасе я обернулся и увидел раненого немецкого солдата. На ноге в районе икры виднелась сквозная колотая рана. Я сразу вспомнил, кто это. Именно этот немец хотел убить Дональда в рукопашной схватке. Я вскочил и выхватил револьвер. Моментально раздалась стрельба, и я прильнул к противоположному склону воронки. Револьвер был нацелен, я взвёл курок. В голове промелькнул сон, рукопашный бой. Я снова стоял как победитель перед безоружным раненым врагом. Рана вновь была легкая. Однако, если не оказать помощь, он умрёт. Оглядевшись, я заметил несколько тел рядом. Все они имели осколочные повреждения. Скорее всего, эти люди пытались эвакуировать раненого товарища, но их настиг снаряд не то британский, не то немецкий.

Я не знал, что делать, как вспомнил о двух баночках спирта и мотке стерильного бинта, взятых из танка. Проверив карман, выяснилось, что одна из ампул разбилась, а вот вторая была невредима и герметична. С бинтом тоже было все в порядке. Я подошёл к немцу, не убирая револьвер. Сняв то, что осталось от старого бинта, промыл рану спиртом и наложил новый.

Немец был удивлён таким поведением. Скорее всего он ждал смерти, были видны первые признаки лихорадки. И наверняка он не расчитывал на помощь от британца, направившего на него револьвер. Теперь нужно было как-то его эвакуировать. Тащить к позициям мне не хватало сил. Я начал осматривать тела других бойцов и нашёл сигнальный пистолет. Ракета выглядела целой. Выстрелил в воздух, выдав сразу обеим сторонам своё местоположение. Дальше оставаться здесь было нельзя. Скорее всего сюда уже идут немцы или британцы, а может, наводятся их орудия. Поэтому я побежал к британским окопам, не разгибаясь в полный рост.

Внезапно я обратил внимание на пейзаж. Он настолько поразил меня, что я остановил движение и расположился в каком-то углублении ландшафта. Светало. Облака, некогда мрачные и свинцовые, сулившие нам слякоть и холод, стали яркими, розовыми какими-то мирными и доброжелательными. Солнце плавно и величественно всходило над изрезанным пейзажем нейтральной полосы. Несмотря на кровь, смешанную с грязью на этих полях, на тела вчерашних врагов, ставших соседями друг для друга на всю оставшуюся вечность, на жестокость и беспощадность, происходящие здесь, оно было чистым, добрым и незапятнанным, дарившим мне тепло и доброту. Эта звезда показалась мне символом возрождения, символом реабилитации и оживления души человеческой, прошедшей через преступную безжалостность, и оттого считаемой мной умерщвлённой и разрушенной за эти месяцы и годы. Эта душа ещё была способна жить, любить и чувствовать.

Но нужно было продолжить путь. Через пару минут движения я снова выдохся. Искать своих товарищей-танкистов было бессмысленно. Вокруг меня простирались гектары грязи и болот, изрезанных долгими боями и огнём артиллерии. Поэтому я поплелся к позициям, которые уже были отчётливо различимы.

Силы покидали меня, одежда была пропитана грязью и кровью. Я потерял револьвер. Точнее, я был не в силах дальше его нести, поэтому выкинул в воронку с водой. Такая же участь постигла и другое снаряжение, которое хоть сколько-нибудь весило.

Когда до наших позиций оставалось 30-40 метров, я окончательно обессилел. Мне ничего не оставалось, как позвать на помощь. Я крикнул изо всех сил и стал ждать, лёжа на спине. Голоса, звуки, воспоминая, поплыли у меня в голове. Я в очередной раз простился с жизнью.

Вдруг кто-то схватил меня за китель и рывками потащил в сторону британских позиций. Потом я почувствовал перепад высоты, означавший, что я уже в окопе. Меня взяли за подмышки и за ноги и понесли, через пару десятков метров переложили на носилки. Снова понесли. Ещё через 4-5 минут я уже был в грузовике.

Меня доставили в госпиталь через час. Там я сразу уснул. Проснулся я только на следующий день. Помещение было сухое и чистое. В палате была ещё пара коек, но они пустовали. Вскоре пришёл доктор. Мне диагностировали воспаление лёгких. Первым делом я спросил, как дела у других танкистов, живы ли они. Оказалось, они были разбросаны по госпиталю. Но медсестры помогли навестить каждого. Все были рады меня видеть. Каждый думал, что товарищи уже мертвы и что он остался один. Но как же хорошо, что мы ошибались! По итогу мы потеряли лишь одного человека. Конечно, все кроме Джеймса были так или иначе изувечены, но эти потери были ничтожны в подобной ситуации.

В госпитале наши пути разошлись. Я отправился домой, женился. Реабилитация составляла два года, и к моему полному выздоровлению уже закончилась война. О судьбах других танкистов мне неизвестно. Знаю только, что капитан Дональд Ричардсон успел повоевать в Первой Мировой войне на танке «Фрай Бентос 2».

К началу Второй Мировой войны я уже не попадал под призыв в силу возраста и семейного положения. В госпитале мы договорились, что встретимся на месте нашего танкового боя через 25 лет. Но тогда уже шла новая война, поэтому посетить Пашендейль не удалось.

Как только закончилась Вторая Мировая, я сразу же поехал туда, но боевых товарищей я там не встретил.

И так происходит каждую ночь на протяжении последних сорока пяти лет. Каждый раз когда я ложусь спать, я прокручиваю у себя перед глазами ту войну. Я был прав, теперь мне есть что вспомнить. Но я бы с радостью забыл эту часть своей жизни.

У меня есть семья, дети. я живу в неплохом доме на Хаверстон-Хилл в Лондоне. Моя жизнь налажена. Но воспоминания о тех днях не дают мне покоя и по сей день. Всё-таки посттравматическое расстройства не лечится.

Я одеваюсь, выхожу на улицу, сажусь в свою машину и еду по городу.

Очень скоро я заезжаю в Ист-Энд. Здесь мого бедных, нуждающихся людей. Может показаться, что ездить по такому раону ночью небезопасно. Но на этот случай в моём бардачке лежит револьвер Webley. Именно из такого оружия я чуть не убил раненого немца.

Я еду по улицам Ист-Энда. На стенах я вижу граффити. В переулках ошиваются бездомные. Кое-где встречаются хиппи, явно употребившие наркотики. Некоторые делают это прямо сейчас. Кругом грязь, греховность, похоть – плоды культурной революции.

Я выезжаю на набережную Темзы. На часах 2:48. До рассвета ещё далеко. Река встречает меня своим молчаливым и спокойным величием.