Радио Судьбы

– Пристает?

– Да нет, – поспешно отмахнулась девушка. – Мы просто вместе прыгали с парашютом.

– О! – с уважением, в котором проскользнула восхищенная нотка, отозвался Джордж. – С парашютом прыгала, а на байк сесть боишься? Слабо?

Он увидел искорки, сверкнувшие в ее больших серых глазах.

– Мне? Слабо?

Рита подошла к мотоциклу, забралась на сиденье и поставила ноги на подножки.

– Ты, главное, сиди ровно. Обними меня покрепче, пусть он сдохнет от ревности, – веселился Джордж.

– С чего ему ревновать? Я же тебе сказала, мы почти незнакомы.

– Тогда – старт! – Он выжал сцепление и включил передачу. «Урал», несмотря на свой грузный и солидный вид, резво взял с места.

– Мой позывной – Джордж! – кинул через плечо байкер. Через несколько секунд они уже не смогут разговаривать – свист ветра заглушит все звуки, кроме ровного гудения движка. – А твой?

– Я – Рита, – прокричала она ему в ухо.

– О! Марго, значит?

Рита поморщилась. Она никогда не любила это дурацкое имя.

– Нет! Я – Рита!

На мгновение ей показалось, что откуда-то сзади эхом донеслось:

– РИТА-А-А!!!

Но она подумала, что это ей просто показалось.

Мезенцев растерянно стоял на дороге. Он не знал, что ему делать. Конечно, может быть, он преувеличивал опасность. Может, байкер просто порезался? Ведь это бывает. Но…

Внутренний голос, который теперь не замолкал ни на минуту, отвечал: «Это какой же должен быть порез, чтобы ТАК испачкать сапог? Нет, братец. Может, он что и порезал, но явно – не СЕБЯ. Ты ведь понимаешь, ЧТО я имею в виду?»

Да, он понимал.

Мезенцев поискал в карманах деньги. У него было с собой рублей четыреста. Негусто. Хорошо, он поймает попутку, приедет в Ферзиково, расплатится с водителем, а что потом? Выйдет на центральную площадь и спросит: «Скажите, пожалуйста, где здесь живет Рита? Такая красивая девушка, похожая на маленькую птичку? Она еще прыгала сегодня с парашютом?»

И, если в этом Ферзикове живут пятьдесят человек или даже сто – он получит ответ. А если больше ста – то вряд ли. Ему казалось, что в Ферзикове живет больше ста. Намного больше.

«Ладно, это будет потом. Сначала мне нужно туда приехать. А еще лучше – догнать ее по дороге. Там, на месте, разберемся».

«Скажи честно, – требовал внутренний голос, – ты просто хочешь ее увидеть, правда? Очень хочешь еще раз ее увидеть».

«А даже если и так – что в этом плохого?»

«Ну, ладно, – досадливо фыркал голос. – Вот ты ее увидишь, и что дальше? Что ты ей скажешь? Надеешься, что из тебя вдруг забьет фонтан красноречия? Или надеешься на то, что ОНА тебе что-нибудь скажет?»

Да, Мезенцев больше надеялся на второе. Хотя понимал, что оснований для этого нет. Никаких.

«Я просто хочу убедиться, что с ней все в порядке. И все. И замолчи, наконец. Прекрати ЗВЕНЕТЬ!»

Из-за «горки» снова послышался шум мотора. Мезенцев вышел на середину шоссе и раскинул руки, словно изображал Сына Божьего, преданного распятию – смерти позорной и мучительной. И в какой-то степени это было так. Он был готов к распятию, с той лишь разницей, что ему было наплевать на ВЕСЬ мир, пусть спасается сам. Он хотел спасти (быть может, от надуманной угрозы) только одну девушку. Только одну – ту самую. «Носатую коротышку».

«МОЮ носатую коротышку», – поправил себя Мезенцев.

Он отступал по шоссе назад, опасаясь, что водитель не успеет затормозить. Но он знал, что не уйдет с дороги.

«Это не сложнее, чем прыгнуть с парашютом. Обычное дело. Обычное МУЖСКОЕ дело, капитан Некрасов. Нам ли с тобой это не знать?»

Из-за бугра, в мареве раскаленного воздуха, струящегося над асфальтом, показалась дружелюбная морда серого уазика. Лобовое стекло ослепительно сверкало на солнце, словно было сделано из чистого хрусталя. Посередине, между фарами, шли две неширокие оранжевые полосы. На крыше – «люстра» световой сигнализации, четыре синих проблесковых маячка.

Мезенцев и раньше видел такие машины – в Протвине и в Серпухове. Он знал, что это какая-то служба, но не знал точно какая. Не милиция, не «скорая», но тоже что-то очень важное. Именно то, что ему сейчас было нужно.

Он медленно отступал, раскинув руки. Уазик громко загудел, пытаясь согнать его с дороги, но Мезенцев только улыбнулся и покачал головой.

Уазик подался вправо – он сделал несколько быстрых шагов в ту же сторону. Уазик попытался объехать его слева, но Мезенцев преградил ему путь.

Завизжали тормоза. Машина останавливалась.

Район аэродрома «Дракино». Четвертый экипаж.

– Там какой-то сумасшедший на дороге, – нервно сказал Володя, едва они перевалили «горку». Он нажал на клаксон.

– Сумасшедшие не по нашей части, – отозвался Кстин и вцепился в ручку, торчащую из передней панели. Он оценил ситуацию даже быстрее, чем смог произнести эти слова, и понял, что мужик не даст им проехать. Сейчас придется тормозить, и довольно резко.

– Как сказать, – подал голос как всегда невозмутимый Витя Пастухов, док четвертого экипажа. – Я, например, в институте хотел быть…

Сказать «психиатром» ему не удалось. Водитель Володя пытался объехать мужика, но тот умело перекрывал шоссе, почти как Третьяк – ворота сборной СССР.

Журнал «За рулем», открытый на фотографии «Астон Мартина», вырвался из рук дока и полетел в широкую Володину спину. Пастухов не удержался на скользком дерматиновом сиденье и больно ударился левым виском о невысокую перегородку, разделявшую два передних места и остальную часть салона.

Уазик отчаянно завизжал – старинными барабанными тормозами и такими же старинными «зубастыми» покрышками («На раритете ездим, док! Что там твои „роллс-ройсы“?» – всегда говорил Володя, высмеивая простительную слабость Пастухова к дорогим и старым машинам, фотографии которых он вырезал из журнала) и, прочертив на асфальте две черные полосы, остановился в полуметре от безумного краснолицего мужика, широко раскинувшего руки, будто хваставшегося, «ка-а-а-кую» рыбу ему удалось поймать.

Пастухов поднялся, потер ушибленное место.

– Да. Так вот, в институте я хотел быть психиатром. Но это было давно. А сейчас я хочу выйти и начистить ему репу. Бурцев по праву старшего вышел из машины первым:

– Я разберусь.

Он подошел к мужику в защитной футболке. Принюхался— нет, алкоголем не пахнет.

– В чем дело, уважаемый? Что-то случилось? Мужик затряс головой.

– Жалуйся, – степенно сказал Кстин. – Мы как раз ведем круглосуточный прием обиженного населения. На выезде, так сказать.