Гавриил. Только ветер
– И трусы тоже. – приказал усатый добрый доктор. У мальчика было заведено, что нужно сразу определять добрых и злых, плохих и хороших, пожалуй, в большинстве случаев он не ошибался.
Док ощупал, казалось, каждый сантиметр молодого тела. « Вот же сранный педофил“ – подумал Гавр. Потом приказал мальчику надеть трусы и сесть на железный белый стул в сетку. Можно подумать трусы спасут от этого ледяного трона. Тут мальчику и вправду показалось, что он дома. Та же больница, те же грубые врачи, те же холодные стулья. Док взял молоточек, постучал там, постучал здесь, одно колено, другое. Затем приказал закрыть мальчику глаза, он это сделал. Мгновение. Гавр слышит, как молоточек касается подноса, в воздухе витает запах пота. Пота врача и хвои. Здесь всюду пахло хвоей. „У них что, нет другого освежителя? – задал себя вопрос мальчик. – Видимо, рядом завод по производст…». Мальчик закипел. Заорал, открыл глаза и посмотрел на дока стоящего на коленях, за один конец скальпеля держался он, а за другой – коленная чашечка мальчика. Якова в кабинете не было, он остался сидеть среди шумной толпы и кипящей работы в коридоре.
– Чт… Что это? Что ты делаешь, придурок? – орал мальчик.
– Тщ-щ.– успокоил его доктор и вместе с тем вытащил скальпель из ноги.
Мальчик истомно дышал, потом вспомнил, что нужно делать в таких ситуациях. Он закрыл глаза.
«Кати, моя маленькая Кати, ты опять объела цветочек. Ай-я-яй, нехорошая киса. Очень плохая, – сказал мальчик. Он сел на стул, на круглом столе, устланном голубой скатертью с золотистым орнаментом, стоял белый горшок с цветами. Мама бы никогда не разрешила ставить цветы на стол. Ну, так говорила Майя, а Майю надо слушать! Гавриил скрестил руки на столе, положил на них голову, и стал мечтательно смотреть на цветок. Кати сидела рядом на стуле и все мешала наслаждаться мальчику этой прелестью. Прелестью с обкусанными цветками. Десять секунд. Цветки высохли и упали на стол. Десять секунд. Цветки выросли. И мальчик все с той же улыбкой смотрел на цветок, потом бросил взгляд на Кати, постучал пальцем по столу, – Ай-я-яй, дурная киса, нельзя так. Нельзя! – мальчик любил всех учить, поучать, и не важно, кто ты – кошка или человек. Уроки Гавриила помнили все!».
– Надо же. Николай возрадуется! – повеселел добрый док. – а ты же знал, что ты необычный, а, малыш? – и подмигнул ему.
– Нет, ну точно педофил. – ответил себе мальчик.
– Чего же ты молчишь? Не больно, а? А? – радовался док.
– Не больно. – Гавриил сказал вслух, смотря в стену, потом повернул голову на дока. – Но если еще раз такое сделаешь, этот нож будет торчать из твоего уха. Док замахнулся, чтобы дать оплеуху. Но не тут то было. Мальчик схватил его руку. Затем правой рукой схватил его кисть и сдавил. Удивительно, как злость и боль превращает первоклассника в монстра.
– Ах ты маленький убл… – взревел док. – Ладно, не будем ссориться. Я сейчас кое-что напишу в твоей карте и ты спокойно отсюда уйдешь. Идет, малыш? – мальчик кивнул на это. Теперь золотую кайму видел даже этот твердолобый доктор. Но вскоре она исчезла. По крайней мере, для глаз дока.
Мальчик вышел из кабинета, слева от двери сидел Яков и пил кофе.
– Вижу, вы подружились. – улыбаясь сказал мистер добрый, – Ты ему ничего не сломал? Если нет, то иди обратно и сломай, – мужчина хохотнул. – по большей части здесь все такие. Вы для них цирковые уродцы.
– Но не для тебя, ты мне кажешься добрым, вообще странно, что ты здесь… работаешь, – заметил мальчик. – хотя не странно.
– Я тебя слушаю. – оборвал его мужчина.
– Нужен кто-то, кто всегда успокоит, кто покажется капелькой меда в бочке дегтя. – сделал вывод Гавр.
– Раз ты достаточно взрослый, чтобы понимать это, то должен понимать, что работа постепенно становится частью души. – мечтательно, глядя в потолок, сказал Яков.
– Достаточно умный, а не взрослый, это не одно и то же. Не хочу об этом думать. Если ты мое успокоительное, то я не хочу крошить тебя и класть под микроскоп. Главное, что это действует.
– А ты мне нравишься. Ковырнуть там, не трогать здесь, там приподнять. Ох уж эта завеса неясностей, страстей и мук. – все с тем же мечтательным взглядом говорил мистер добрый. – Как ты думаешь, скольким мальчиками он делал надрезы? Ответ: немногим. Но это останется нашей тайной, малыш.
– Надрезы? Он проткнул мне колено! Этот алкаш вогнал под чашечку свой нож. – воскликнул мальчик, толпящийся народ вокруг него вдруг на мгновение обернулся, потом пошел своим ходом.
– О как! Ох уж этот старый пень, – удивился Яков. – обычно он делает надрез по коленной чашечкой, чтобы проверить… Вообще-то мы только однажды ошиблись.
– Мгм. Понятно. – мальчика это не заинтересовало. А зря.
– Теперь тебе к кардиологу, мой старый рассыпающийся пень, – ему показалось, что это смешно.
– Ха-ха, очень смешно, мое сердце будет биться после того, как падет последняя империя. – ответил мальчик.
– Только не в твоем теле, малыш. – подумал Яков.
– Ве, что это за спрэй? Такой липкий. – возмущенно вымолвил мальчик. Одеваться и раздеваться. Это раздражало мальчика, особенно делать это, чтобы дойти от одного кабинета к другому. Но разве приличный человек не одевается, чтобы вынести мусор?
– Не волнуйся, это не надолго. – успокоил его грубоватый женский голос. Это была одна из немногих толстых женщин, что Гавр видел в этом здании, сейчас и потом. Однако от нее шло такое тепло… Мальчик кивнул. Спустя пару минут он вышел. Необъятная женщина позвонила.
– Виктория. Привет. Все сходится. Мальчик тот. Но ему нужно подрасти. А что с Алисой, так…
– Все понятно. Алиса – не твоя забота. – ответил голос из трубки. Необъятная женщина положила трубку на рычаг. И всхлипнула. Алиса была такой красивой и нежной, такой умиротворенной. Всем нравилась, хотя им запрещено привязываться к детям. Но Алиса! Алису любил даже Николай. Но теперь ее нет. Ее тело прахом развеяно по ветру, а единственное, что осталось от нее находится внутри одного высокого седого мужчины, ненавистного к своему отцу. Ее сердце.
Мистер добрый со своим спутником уже куда-то шли.
– Вы забрали меня, чтобы я прошел диспансеризацию? – пошутил мальчик.
– Прости, у меня нет ответной шутки на это, малыш. – виновным голосом ответил Яков, – В общем, еще пара кабинетов и все кончится, – мальчик бросил испуганный взгляд на мужчину. – Да чего ты? Я об этом этаже, мне он тоже не нравится, эта хвоя и тоска в воздухе. – Но тоска, витающая в воздухе здесь, не шла ни в какое сравнение с тем, что ждало мальчика.
6
Парой кабинетов они, конечно же, не обошлись, и к четырем часам пополудни мальчика выжали, как могли: морально и физически. Вроде бы его ничего не пугало, но тут он увидел бледного мальчика, одетого в какую-то рясу по колено белого цвета. Светлые волосы, зеленые глаза… И радужки с золотистой каймой. Гавриил и раньше наблюдал, как угасает жизнь, но то были животные и обычные люди, а этот казался таким родным и близким, хоть мальчик его совсем и не знал. Наверняка такой же, как и он сам, глаза не врут.
– Ну все, малыш, – порадовал Яков мальчика. – теперь ты «заселишься» на седьмой этаж, там много новичков, ну и не совсем новичков… В общем все они сравнительно недавно здесь.
– Сегодня я впервые увидел такого же, как я. Это так удивительно… и печально, – голос мальчика задрожал. – ведь он умирает, я вижу! Я всегда это знаю. Я вижу, что ты действительно добрый. Я вижу… ты надеешься на встречу в будущем. Теплую, дружескую встречу. Хоть и знакомы то мы…
– Малыш, это моя работа, и мы с тобой в ближайшем будущем вряд ли еще увидимся. После того, как я провожу тебя до палаты… До комнаты, да. Это больше напоминает уютную детскую комнату. Как в летнем лагере. Понимаешь? – успокоил мистер добрый мальчика.
– Не понимаю. Никогда там не был. И теперь уже… не буду – ответил мальчик, слезами налились его глаза.
Они вернулись в тот же лифт (на этом этаже была единственный лифт), поднялись на седьмой этаж, Яков достал какую-то пластиковую карточку, показал ее охраннику на входе, тот открыл дверь в коридорчике между лифтом и этажом-диспансером (если это так можно было назвать, ведь мальчики отнюдь не были больны), проводил мальчика к стойке-посту медсестры, отдал женщине карту мальчика, та почитала, положила перед собой, затем позвонила.
Яков предложил сесть на диван, который расположился слева от стойки, мальчик согласился.
– Ну вот и все, мы разлучаемся, хоть провели вместе мало времени… – начал Яков.
– Не надо вот этого. Ты похититель. Есть плохие работы… ээ, профессии, а есть хорошие, угадай, к какой относится твоя. – прервал его мальчик, – но все же я не хочу расставаться, у тебя добрая душа, просто тебе выпала такая судь… Так, значит ты просто обязан! – осенило Гавра. – Нет же, ты же просто вынужден выполнять свою работу, вот и все. Кто-то из них тебе родственник, да? Это ведь наследственное? Верно? Можно же освободиться, ну ж…
– Успокойся малыш, от этого не освободишься, теперь уже никак, – разочаровал мальчика мистер добрый. – да, я вынужден, но ничего не попишешь, мне приходится делать то, что делаю. – Одновременно мужчина разъяснял многое и… не разъяснял. Ох уж эти взрослые, не хотят отвечать на вопросы, не хотят ничего менять. Гавриила это расстроило.
– Ага, я спокоен. Ты отнял у меня все, я спокоен. – сказал сквозь зубы мальчик.
– Я у тебя ничего не отнимал. Никого! Никогда! – с этими словами Яков встал и пошел к дверям коридора, который ведет к лифту.
– Давай, парень, вставай, пойдем, – сказал мальчику грубый голос. Гавриил отвернулся от мистера доброго, нашел источник звука – темнокожий мужчина.
– Вау, никогда так близко не видел таких! – воскликнул про себя мальчик.
– Понятно. Кей, опять попался какой-то идиот, – этими словами мужчина вернул мальчика в этот мир. – Ну ты посмотри только, а!
– Сам ты идиот, делай свою работу, для чего ты еще нужен?! – мальчик и не ожидал, что скажет это вслух, но сказал.
– Ах ты засранец, пойдем, теперь меда в твоей жизни не будет, это точно. – все тем же грубым, и теперь уже со злыми нотками, голосом продолжил мужчина.
– У меня от него изжога. – издевался мальчишка.
Темнокожий мужчина и другой, Кей, как его назвал первый, взяли мальчика под руки, левый поставил мальчику укол. Они его подняли, ноги опять скребут полу, потащили в противоположную от лифта сторону. Перед Гавриилом стелилась пелена, он обернулся, увидел Якова, он стоял и наблюдал мальчиком. До последнего. Гавр отвернулся, закрыл глаза, положил челюсть на грудь, а по носу стекала слеза.
7
После того, как мистер левый и мистер правый ушли от седоволосого человека со шрамом на груди, раздался звонок. Мужчина обычно не торопился поднимать телефонную трубку, шел всегда так, будто идет проверять почту в ящике: спокойно, размеренно. Но сегодня не тот день… не та ночь. В окно сквозь шторы пытались пробраться первые лучи света, и спальная вышла из полумрака, свет был приглушенным, все казалось плохой картиной, написанной маслом – все размыто и свет как-то неправильно падает… Мужчина поднял трубку.
– Господин Аркадиа! С вами все в порядке? Заглушили? – поинтересовался голос на том конце провода.
– И тебе доброй ночи, Николай. Все в порядке. – ответил седовласый мужчина. – Виктория все-таки хорошо выполняет свою работу.
– Спасибо, господин, я право тронут…
– Но не ты, ты плохо работаешь. Ты должен приезжать каждый раз, когда я ловлю занозу, когда я чихаю от переизбытка перца, когда мои глаза омываются рекою от потоков ветра! – спокойным, но твердым голосом сказал Аркадий.
– Я все понял. Правда. Такого больше не повторится. – виновным голосом ответил собеседник, – я нашел мальчика, он невероятно силен.
– У тебя все невероятно сильны, однако умирают за пару лет. Будь внимательней, Николай.
– Нет. Я уверен. Вам будет интересно на него взглянуть. Я не зря делаю работу! – гордо произнес Николай. – Его зовут Виктор Ан…
– До имен мне нет дела, в чем особенность? – поинтересовался Аркадий.
– Он – источник. Вы же понимаете. Самый настоящий источник. Его хватит на целый десяток, а то и больше. – воскликнул Николай.
– Да, говорун. Я верю. Я уж не помню, кого ты пометил. – но Аркадий все помнил. И он уже понял, о ком идет речь. – когда ты его привезешь? Одну девочку вскоре привезут. Ее сердце очень сильное. Да. Я чувствую, – но он не чувствовал, так уж ему выпало – лгать всю жизнь. – но она ни на что не годится, она и умеет, что лишь любить и любить, никаких выдающихся достижений. К тому же, она итак задержалась на сколько можно.
– Да. Я знаю о ней. Но Виктор сможет сделать многое! Когда вырастет. А сейчас… – Николай жаждал увести разговор от Алисы. Он наблюдал за ней с самого рождения и до совершеннолетия, теперь, когда она стала взрослой, Николай решил дать волю чувствам и… ну с кем не бывает. Он в нее влюбился, хотя им приказано не иметь личных дел с людьми. Но молодые поколения все больше и больше к ним привязываются, с течением времени даже старшие тают под красотой этих изящных созданий. Люди! Величайшее творение отца. Величайшее и алчное. И добродушное. И эгоистичное. И стремящееся к любви посредством разрушений. Разрушений всего, чего только можно. – Он сможет давать вам силы, пока не найдется кое-кто посильнее, кто может многое и быстро обучаем.
– Неужто ты увиливаешь, змей? Не сметь при мне. Со мной! – разозлился Аркадий.
– Нет, что вы? Просто в 87-ом был один случай, мужчина неприметный, да и жизнь вся его такова. У него родился сын. Я слежу за ним. Но он еще мало обжился в обществе, нужен хотя бы год. Или около того.
– Особый мальчик… – мечтательным взглядом Аркадий пронзал стену. – Эти сказки тебя умнее не сделают, идиот. Подумать только, какой-то особенный мальчик, что за дела…
– Но, сэр. – запнулся Николай.
– Ага. Вези Виктора тоже. Разберемся с этой загулявшейся Алисой и примемся за мальчика. – неумолимо твердил Аркадий. – Мы уже говорили о личных отношениях, знаешь, помнишь, не делаешь. Плохо, однако. Очень. Не важно, я сейчас иду спать. А ты собирай других за источником (мальчиком). Думаю, еще десяток до конца года возьмем и на том хватит. Людей нам хватает, пусть на воле подрастают.
– Так почему ты, сукин сын, не оставишь в покое Алису!? —сказал себе Николай. – Конечно. Все будет сделано. – продолжил он вслух. – Приятных ночей вам.
– Тебе того вдвойне. – на том Аркадий повесил трубку.
Мужчина на другом конце провода заплакал. В центре белой, залитой светом, комнате стоял на коленях Николай, обнимал руками стол и медленно-медленно стучал трубкой об него. Медленно-медленно. Для него это было невыносимой мукой. Первая женщина, которую он полюбил, умерла два века тому назад. Теперь он вновь испытал это теплое чувство – чувство привязанности к человеку. Но поели леденцы, пора и зубкам поболеть. Лучше бы он не знал о приближающейся смерти своей возлюбленной. Лучше бы он однажды пришел в свой кабинет и узнал, что Алисы больше нет. А теперь его будут терзать сны и попытки предпринять что-нибудь, что спасет ей жизнь. Но все было бесполезно. Через две недели он вышел на берег с кувшином в руках, омытый его же слезами. Но никто, ни одна душа не видела тех слез, он развеял ее пепел на ветру. Океан съел ее останки.
– Будь пеплом дней моих счастливых, Алиса. – дрожащим голосом выдавил из себя мужчина. – Стань серым пеплом на ветру.
Дневник Михаила. Часть первая
Я был хорошим отцом, по моим меркам, и очень уж плохим мужем, по общественным меркам… да и по моим.
Если б я не изменял своей жене. Если бы тратил лишь на семью. То никогда бы не ввязался в эту столь «увлекательную» историю, которая закончилась куда плачевнее, чем я мог себе представлять.
В 1965-ом году умер мой отец, Гавриил Геннадьевич Стаханцев, хороший был человек, герой войны (хотя в наше время принято почитать родителей, но и без этого мне было плохо от его смерти). И поначалу я не знал, как залечить эту рану, я был молод и полон сил, закончил институт и устроился работать учителем истории в родную школу. Мне, как педагогу, нельзя было показывать отрицательные стороны моего времени обществу, да и вообще тогда было другое время, другое общество, а я лишь хотел развеяться после тоски по отцу. Вот я и пустился во все тяжкие, стал ходить от одной женщины к другой, к третьей, даже к замужним ходил, пока наконец моя сестра, Валентина не познакомила меня с моей будущей женой – Варварой. Удивительно, но она не знала о моих «похождениях», что не странно, ведь я умел заметать следы, а такие следы оставлять мне было ни к чему. Как говорилось в старых сказаниях: стали они жить-поживать, да добра наживать. Да только, как это бывает, любовь постепенно превращается в привычку, вот и моя Варвара превратилась в привычку, как сигареты, только вот всякий раз хотелось пачку другой марки… опять. Я опять взялся за старое в 1987 году. Она ничего не подозревала, я, как всегда искусно заметал следы, был для общества примерным семьянином. Но бабки во дворе, бывало, говорили плохое, и Варя это слышала, но бабки-то – есть бабки, их не изменить.
В том же году мы уже в третий раз за всю нашу совместную жизнь полетели на курорт в Крым. Черное море, палящее солнце, я слышал, что за границей есть куда лучше места, но куда мне, простому учителю истории, и ей, жене, работающей бухгалтершой в городской администрации, до таких «полётов». Но отец мне оставил хорошее наследство, поскольку никогда не признавал Советскую власть и всё прятал, кулак, да, но зато семья всегда была «в хорошем состоянии», даже после войны он смог в короткие восстановить свой толстый карман. Мне бы не хотелось выставлять отца в худшем свете, но что поделать, это моя история, и в ней не должно быть недосказанностей. Да-да: недосказанность – это всё равно, что ложь, сколько ты это не отрицай, ложью и останется.
Этот раз, эта поездка на море, выдалась очень уж ужасной и печальной для меня, как для отца, но дала возможность взглянуть жизни в лицо и, возможно, даже пообщаться с ней.
У нас с Варей было трое детей, к 1987 году Иннокентию было – 19 лет, Валентине – 17 лет и самой младшей и самой милой девочке на свете – только десять лет минуло 16 июня. Не то, чтобы я любил кого-то больше из детей, кого-то – меньше, но так всегда бывает с младшими – они нам кажутся куда милее, чем они есть.
По прилёту мы все были уставшие и до жути грязные, чего я жутко терпеть не мог. Выходя из самолета я увидел среди утомившихся «скучных лиц» одно, красиво улыбающееся мне – это было мужское лицо, что удивительно, меня радовало, что хоть кто-то мне в некоторой степени рад в этом едва знакомом месте.
Эта поездка на море была первой сознательной для Майи, но для остальных двоих детей – нет. Я знал, что дети, братья и сестры в частности всегда что-то держат в секрете, но даже представлять не мог, что такое может случиться в моей семье.
На следующий день мы, как и все приезжающие на курорт, пошли на пляж. Я обещал научить Майю плавать, она абсолютно не умела, но как она играла на пианино, это просто чудесно. По приходу на пляж я разбил «лагерь», чтобы было удобно оккупировать море. Мгновение, я увидел девушку, мгновение, я засмотрелся, мгновение… Я задумался о том, не променял ли я свою истинную натуру на семью. Но эту мысль постарался сразу же отмести, всегда отметал. И мне показалось забавным, если я «достану сигарету из другой пачки». Но какими будут последствия? Не важно. Мне казалось, это не имеет значения. Семья расположилась в «лагере» и тут же умчала к морю, я сказал, что полежу немного и приду попозже. Я рассматривал женщин в полузакрытых купальниках (сейчас они более открыты), решил забаву осуществить. Но оставил на потом и пошёл к морю, как только я встал, то рядом оказался тот улыбающийся человек. «Ему определённо что-то нужно от меня» – подумал я, мелькнула мысль спросить всё напрямую, но это показалось бы паранойей – всего два зрительных контакта – преследование?
Тот день был скучным, Майя, конечно же, не научилась плавать, а я, конечно же, не открыл другую пачку сигарет, а решил обновить свою. Пригласил жену в ресторан, детей оставил на самого старшего из них – Кешу. Мы сели у окна, и я увидел опять того подозрительного типа. Минут двадцать мы ели, пили и болтали с женой, потом ей понадобилось пойти в женскую комнату, и тот подозрительный тип всё время улыбался, когда мы встречались глазами. Когда жена отошла, то тип решил подсесть ко мне. Я подумал: «быстро вытру нож, спрячу в карман, так, на всякий случай». Как только он подошёл к стулу я начал разговор, потому что разговор всегда начинаю я.
– Могу я чем-то помочь? – пока что дружелюбно спросил я.
– Привет, конечно можешь, составишь компанию мне у бара, а то я один, а одному скучно?
– Так, подожди, ты не из «наших», да? Я не такой, я не… – но он оборвал меня.
– Нет, с ориентацией у меня всё в порядке. Мне действительно скучно, если у тебя такие подозрения, то можем выпить за твой счёт.
– Ах ты хитрец. Что тебе нужно, ты следишь за мной? Если так, то прекращай, не то хуже будет.
– Подожди, не злись, пожалуйста, и положи нож на стол, а то мне как-то неудобно пить с человеком, который держит нож в кармане, опасаясь меня.
– Нож? Ты о чём? У ме..
– Не прикидывайся. Ты слишком устал от своей работы, вот тебе и кажется «всякое».
– Ладно – я успокоился – садись. Я действительно очень устал от перелёта, от работы, от семьи, я хочу свободы – и тут сам того не замечая начал, как это называется, плакать в жилетку.
– Вот видишь, всё хорошо, я не плохой, хотя плохих не бывает.
– Миша, ты нашёл нового друга? – также не заметил я, что и жена уже вернулась.
– Да нет, не друг, так… – Познакомься, это Варя – моя жена, – обратился я почему-то к незнакомцу, хотя нужно было сначала жене представить незнакомца, что-то было в нём притягательное – Варя, это… А как вас зовут?
– О, мы не представились, Меня зовут Николай – он вдруг встал и поцеловал руку моей жене, странно, так никто давно не делает, вообще он мне уже тогда казался странным.
Тут я опомнился и сказал, что не могу составить компанию ему у бара, так как провожу вечер с женой, удивительно, я пытался выразиться на Высоком слоге. Чтобы произвести впечатление? Знакомый незнакомец извинился за то, что помешал нашему вечеру, я соответственно сказал, что всё в порядке.
– Миш, эт кто? – спросила Варя.
– Я-я. Я не знаю, какой-то чудной парень. Старые жесты, слог…
– Опять со своей Историей – вот что мне дико не нравилось в жене – ей не нравилось, что я всё время говорю об Истории, вспоминаю старые обычаи, как раньше каждого ребенка учили играть на пианино, французскому, а каждую девочку – как быть правильной <…>. Хотя я в ресторане тем вечером ни разу не сказал о своей работе, так, пару слов, но этого хватило. После того знакомого незнакомца шло всё нудно как-то – продолжение в постели с женой – как всегда, мы заснули к двум часам ночи, где-то в 4:00 я проснулся, даже после малого количества спиртного ночью мне всегда хотелось зверски выпить воды.
После свадьбы я ни разу не гулял ночью один, на встречах Нового Года мы изредка спускались, чтобы освежиться, почувствовать атмосферу, или мы были просто пьяными и без причины что-то делали. И мне показалось, что я давно перестал делать что-то без причины. Почему нужна быть причина? Я оделся и пошел к берегу. Это такая прохлада. Никогда не было столь комфортно. Разве что весной, когда идёшь с консультаций и Солнце уже в зените – ярко, красочно, немного прохладно. Но сейчас не было ярко, красочно – да, ярко – нет. И вот стою я на песке босиком, в одном халате, лёгкий бриз моря развевает полы моего одеяния, слушаю тишину, где-то вдали слышно гудение автомобилей, где-то уже кипит жизнь в четыре часа утра. Мне было просто хорошо в то утро, я по-настоящему наслаждался своей жизнью. Но тишину оборвали сухие медленные шаги, я не стал оборачиваться: если это какой-то маньяк, то пусть делает, что хочет, я не собираюсь прерывать его удовольствие; если не маньяк, то должно быть, что это постоялец, а кто из постояльцев мог встать в такое раннее время – я, и любой другой, но мне показалось, что это тот знакомый незнакомец, тогда мне вообще не стоит беспокоиться.
– Оставили жену совсем одну в холодной постели? Как нехорошо. – вдруг сказал незнакомец.
– Постель вовсе не холодная, и мне нужно освежиться, – с чего бы я стал таким ласковым? – И это вовсе не нехорошо.
– Ты оставил постель жены, потому что хотел разделить постель с другой? С первой девушкой, на которую ты кинул взгляд? – откуда он знает?
– Мне всё чаще кажется, что ты следишь за мной, и мне это не нравится.
– Нет, тебе нравится. И я просто наблюдаю. Мне скучно.
– Так, послушай, если ты не из «наших», то боюсь, что дружбы не выйдет, прекр..