Тетрадь с гоблинами

– Дитя ночи. Душа его мрачна, сердце не видать за пеленой черного тумана, а ужас в его снах ужаснее самого ужасного Ульфира. И душа его печальна, а печаль в его снах печальнее самого печального Ульфира. Я родился там.

– Он плохой?

– Дитя ночи – это дитя ночи. Какая ночь? Злая или спокойная? Таков и он. Ульфир устал, маленький Ригори. Ульфир хочет спрятаться вот здесь, – он залез в шкаф и засопел.

– Ну и фиг с тобой, болван, – сказал я, закрыв дверцу. – Спокойной ночи-утра.

Я потянулся, да так сильно, что ногу свело. Потом посидел, глядя на носок. Открыл занавески. В окно я увидел желто-белое солнце, похожее на яичницу. По такому поводу я решил вбить пару яиц в сковородку да сварить сосиску, и уже отправился на кухню, но вдруг раздался звонок в дверь. Мама и Мелкий ушли в детский сад, поэтому кандидат на открывание оставался один. Я нехотя подошел к двери и посмотрел в глазок. Думал, нежданным гостем окажется какая-то коммунальная служба. Но на лестничной клетке стояло нечто омерзительнее.

Как его там?..

Точно.

Коломка Леопард Леопардович.

Зачем он явился, бывший начальник мамы? Чтобы третировать ее лично? Он позвонил еще раз. Затем постучал. Я решил не открывать. Он постучал сильнее. Вот неугомонный! Я сделал шаг назад, наткнулся на табуретку, чуть не упал, схватился за вешалку, она оторвалась, и я все-таки упал, а на меня свалились мамины шляпки.

Блин, спалился.

Коломка снова забарабанил, еще злее. Я вынырнул из шляп и повернул защелку. Дверь открылась. На меня уставились кроличьи глазки. Под ними были красноватые, в угрях, щеки и сколотый под ехидной ухмылкой зуб.

– Открывать старшим не учили? – пропищал Коломка. Леопард хренов. Низкий толстый человек с лысиной самого премерзкого вида. Две потные волосинки, которые он постоянно приглаживал толстой рукой, украшали похожую на стертый новогодний шарик башку. Мне в голову лезли переводы его фраз на правдивый язык. «Открывать старшим не учили» – переводилось как: «Почему вонючка не может зайти?»

– Меня только тишине и благоразумию обучали-с, – сказал я.

– Это в школе юмористов, что ли? Требуй вернуть деньги. Мать где?

«В детстве меня обижали, поэтому я и вырос таким» – перевел я. Коломка беспардонно перешагнул через порог и, посмотрев в зеркало, еще плотнее прижал волосинки к своей лысине.

– Ее нет дома.

– Мать где? – повторил он, не меняя тона.

– Говорю ж: нету дома. Не знаю где.

– А ты что это, женские шмотки меряешь? – Он кивнул на шляпы. – Брось этот фетиш. Тебя как зовут?

– Дима.

– Ага. Вот скажи мне, Дима, что такое справедливость – ты в курсе?

– Да. Наслышан.

– А о необходимости возвращать долги? – Я промолчал. – Что молчишь? Не понимаешь, о чем речь? Вот и мать твоя не понимает. Ты не серчай, я зла на тебя не держу. Но несправедливости в свой адрес терпеть не собираюсь.

Как же мне хотелось, чтобы сработала магия! Нет, безусловно, я мог бы взять одну из вешалок и повесить на нее Леопарда вместо пальто, но кишка-то тонка. Да и с полицией потом разбираться…

– Ты где, алло? В облаках витаешь? Слышал, что я тебе сказал?

Леопард подошел близко, обдав меня запахом пота.

– Слышал.

– Вот и славно.

Он начал что-то насвистывать, глядя на меня в упор. Еще и встал грязным ботинком на ковер. Как поступать в таких случаях – я не знаю. Тут либо магия, либо ничего (вот я зажрался, да?). Я ждал, когда он свалит к чертовому черту. О! К Безымянным, да! Туда ему дорога. К сожалению, сказать этого вслух я не решался. Но хотелось.

– Двор у вас, я заметил, интересный, – вдруг пропищал Леопард, и мое сердцебиение участилось. – Там смерч прошел, что ли? Впрочем, это хорошо. Такой безвкусицы поискать: ни идеи, ни фантазии. Это у вас, видимо, семейное. А я в креативе толк-то знаю.

Я сжал кулаки. Он меня провоцировал. Зачем – непонятно. Но кровь закипала – хоть чай заваривай. Как тогда, в курилке, а может, сильнее, речь шла о чести моей семьи, будь они неладны эти рыцарские клише.

– Что смотришь? Матери позвонить не хочешь?

И ровно за секунду до того, как я совершил бы необдуманный поступок, поддавшись магическому искушению Шара, поддавшись гневу, я услышал, как в комнате начала истерить Тетрадь. А с ней – Билиштагр. Леопард не уловил этих звуков – наверное, они направлены исключительно на меня. Корф остудил мой пыл. Он действительно уберегает от ошибок. Я сделал шаг назад и молча уставился на соперника.

– Красть идеи нехорошо, – сказал Коломка. – Ты вот что, бэбик. Маме передай, что я приходил. Завтра приду еще. И хорошо, если она будет дома.

– Да пошел ты, – сказал я.

Правда, после того как закрыл за Коломкой дверь. Бить мебель от злости я не стал, лишь яростно разодрал зубами обёртку с конфетой «Грильяж», съел ее без удовольствия и, накинув на плечи рюкзак, вышел. В подъезде я все-таки влепил ногой в стену, когда сбегал по лестнице. Получилось эффектно. Жаль, там не стоял Коломка.

* * *

Я прыгнул в трамвай, озорства ради не заплатил за проезд и доехал до школы. Там увидел Главного. Он с ужасом посмотрел на мое чистое лицо (я в ответ одарил его лучезарной улыбкой) и схватил телефон.

Потом меня окружили одноклассники, как войска Македонского – армию персидского сатрапа. Только менее героические и благородные.

– Канон! – кричали они. – Дай автограф!

Их восхищение понятно: я съездил в офис “Антимы”, да еще и посреди уроков, тем самым перескочив через все ступеньки социальной лестницы.

– Расскажи, расскажи, как там!

– Да как…

И я повторял фразы типа: «В “Антиме” главное – вести себя как свой человек» или “Охраны бояться не надо, они прекрасно знают, кто есть кто”», и заслуженно купался в лучах славы.

– Рахта видел?

– Видел.

– И какой он?

– Оранжевый.

– А что ты там делал?

– Меня попросили не говорить.