На одном дыхании. Сборник мини-рассказов

Мишаня попытался было помочь корешу, но не смог подняться, он попросту застрял в кресле.

– У кого – то слишком узкие кресла! – он сделал пару энергичных попыток высвободиться, но быстро устал, к тому же подкатила тошнота, и он так и остался сидеть, за пустым уже столом, отдуваясь и тяжело дыша. В уголке рта повисла длинной каплей слюна, но Мишаня ее не замечал, он смотрел на пол – на торчащие из-под скатерти ножки.

В таком виде и застал друзей, подошедший на шум метрдотель.

– Душераздирающее зрелище – только и смог вымолвить он.

ПОДАРОК

НаИсполнилось Марине 50 лет. Отмечать решила дома, так сказать, в кругу семьи, без друзей и коллег. Тем более, что семейный круг этот – совсем не малый. Помимо мужа, двух дочерей и мамы, за столом- с трудом- разместились еще брат Петька с женой и пятью детьми. 12 человек – в хрущевке, это вам не шутка. Но разумеется разместились и чудесно отпраздновали. С конкурсами, песнями, тортами. Все как положено.

Ее брат Петька был человеком деятельным и предприимчивым. И особую пикантность его биографии придавало то, что несмотря на свою кипучую энергию, он ухитрился отсидеть полтора года в колонии общего режима по экзотической статье « За тунеядство». Потому, что в отраслях народного хозяйства Петька не смог себя проявить и занимался, как сейчас говорят, предпринимательской деятельностью. Тогда это называлось фарцовской и спекуляцией. А поскольку в трудовую книжку подобная деятельность не заносилась, то и получается, что ты бездельник и тунеядец и самое место тебе – на нарах. А то, что дома осталась также неработающая, причем на самых на законных основаниях , жена и пятеро детей – эта мелочь не была принята в расчет родной Фемидой. Хорошо, Петькины друзья помогали, не дали помереть с голоду.

В подарок Петька преподнес юбилярше роскошную хрустальную вазу – Марина любила хрусталь и собрала целую коллекцию из разноцветных фужеров, вазочек и графинчиков, красовавшуюся в серванту. После восторгов и благодарностей за прекрасный подарок, ваза- после длительных раздумий и перестановок ( сервант- то не резиновый, а нужно ,чтобы каждый экземпляр коллекции был на виду)– заняла центральное место. Она была самой большой в серванте и вокруг нее скомпоновались остальные экспонаты. Получилось красиво и гармонично. Марина даже загнала мужа на табурет, и он вертел рожки люстры, направляя пучок света под нужным углом. Хрусталь сиял и переливался всеми своими гранями, даже маленькие разноцветные рюмочки из богемского хрусталя, раньше скромно стоящие в тени, вдруг заиграли изумрудными и гранатовыми всполохами в отраженном от центральной вазы свете. Марина была счастлива.

А ночью в квартире прогремел взрыв.

Зная любовь сестры к хрусталю, Петька обратился к одному из приятелей, работавшему на заводе, где делают хрусталь и заказал тому самую шикарную вазу. Приятель тот был Петьке обязан, и денег за вазу брать не стал. Но и самому платить немалую сумму, хоть и меньшую, чем в магазине, ему также не хотелось, и вазу он решил попросту украсть.

При производстве хрусталя в нем возникают внутренние напряжения, и чтобы их снять, уже готовые изделия отправляют в печь, где под воздействием высоких температур это напряжение снимается. Кажется, это называют нормализацией. Но это не важно, а важно то, что после печи хрусталь напрямую попадает в фасовочный цех, где его упаковывают в короба и отправляют на склад готовой продукции и где никакой возможности украсть его, уже нет. А вот до печи – есть. Петькин приятель работал подсобным рабочим и в технологических нюансах производства хрусталя не разбирался.

Когда испуганная Марина вбежала в гостиную и включила свет, то увидела на месте коллекции кучу битого стекла. Уцелела только небольшая конфетница из толстого хрусталя, да и у той был отколот краешек.

– Ничего страшного, подумаешь стекляшки – утешал муж плачущую Марину – будешь теперь мельхиор собирать.

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ

Он открыл глаза. В окне ярким золотом горели три огромные буквы – КУЙ. Он закрыл глаза, а когда открыл снова, огромный КУЙ, по-прежнему сиял во весь оконный проем. Разгадка оказалась простой – ночью к их теплоходу вторым бортом пришвартовался теплоход «ВАЛЕРИАН КУЙБЫШЕВ» и несколько букв из названия оказались как раз напротив окна его каюты.

Но, как говорится, осадочек остался – у него еще накануне появилось какое- то тревожное предчувствие, и такое вот позолоченное пророчество не добавило ему оптимизма.

Он уже бывал на Валааме, но это было давно, еще в детстве, и сейчас, сойдя на берег, он как бы заново узнавал эти места. Многое изменилось, уже не было инвалидов – попрошаек, которые выстраивались вдоль дорожки, ведущей от пристани вглубь острова. Безногие на культях, одноногие на костылях, были и совсем обрубки – обрезанные почти по пояс на деревянных тележках, почти все пьяные они просили милостыню у туристов. Это были одинокие инвалиды войны и блокады, которых после Победы убрали из Ленинграда – подальше с глаз – чтобы не портили своим видом город – герой. Выглядели они ужасно, но были веселы и полны оптимизма, заговаривали с туристами, просили денег и папирос, перекидывались шутками друг с другом, а насобирав милостыни, посылали за водкой и, напившись, валялись тут же по обочинам. Солдаты – победители.

Все это, разумеется, осталось в далеком прошлом и сейчас вдоль дорожки вместо попрошаек располагались продавцы сувениров и экскурсий. Марина работала как раз в одном из таких киосков, продавала матрешек, берестяных птичек, Павлово-Посадские платки и прочую ерунду для туристов – иностранцев. Она завербовалась на весь сезон, и они не виделись уже два месяца, но ежедневно созванивались и общались через месенджеры. Он не стал сообщать о своем приезде, хотел сделать сюрприз и сейчас шел в толпе туристов, высматривая Марину. Вскоре он ее увидел, она стояла возле своего киоска и весело болтала с высоким чернявым парнем, похоже продавцом из соседней палатки. Весь увешанный золотом, парень здорово смахивал на цыгана. Но вот они закончили болтать и отправились по рабочим местам. Он вскинул было руку, и уже собрался ее окликнуть, но тут цыган, отходя, потрепал Марину пониже талии. По-хозяйски так потрепал. Та только ухмыльнулась в ответ.

Тут вполне уместно будет воспользоваться литературным штампом: «Словно- налетел на стену». Он замер на полпути и, оставшись незамеченным, нырнул за ближайший киоск. Там он перевел дух, и попытался собраться с мыслями. Может, показалось? Да нет, все однозначно было… Или все- таки померещилось? И он решил еще понаблюдать.

Вот поток туристов иссяк, и Марина с цыганом снова оказались рядом, и последние сомнения были развеяны.

Незамеченный, он вышел из своего укрытия и отправился в противоположную сторону. Прошатавшись несколько часов по острову, он вернулся на теплоход и до отплытия просидел в баре. Вскоре зазвучала музыка Чайковского – это означало, что теплоход отчалил. Он прошел на корму и облокотившись на деревянный поручень смотрел на удаляющийся прекрасный и злосчастный остров.

Он криво усмехнулся – вспомнилась сцена из «Титаника», где пожилая дама роняет бриллиант в море. И размахнувшись, проследил, как красная бархатная коробочка исчезла в пене за пароходным винтом.

ПРО СКАЗКУ.ДЕДА И КОЛЯСКУ

– Ну что, рассказать тебе сказку на ночь? – Он вошел в детскую, Никита уже лежал под одеялом.

– Ну, расскажи.

– Хочешь Новогоднюю?

– Не, Новогоднюю не хочу.

– А какую тогда? Заказывай.

– Хочу сказку «Как дед насрал в коляску»! – выпалил Никита и спрятался под одеялом. В прочем его испуг был чистой показухой. Он прекрасно изучил отца, и знал, что после пятничного ужина никаких репрессий по поводу неприличного слова не последует.

– Про деда, говоришь? – он задумался. Обычно он сочинял такие сказочки на ночь чистым экспромтом, и начиная предложение, часто не знал, чем его окончит, а уж как повернется сюжет, и каков будет финал – и подавно не имел ни малейшего представления. Здесь ситуация была обратная, чем закончится – уже известно, а вот предысторию нужно сочинить.

– А давай попробуем про деда – он принял вызов – Ну-ка, подвинься – он улегся на спину на краешке кровати, закинул руки за голову, прикрыл глаза и начал :

«Итак, жил – был дед. Назовем его Иваном Ивановичем. Жил он скромно, но не сказать, чтобы тихо или незаметно, а скорее наоборот. А скромно я сказал – в смысле, что не богато, а не богато потому, что практически все средства он тратил на свое увлечение. А увлекался он спиртными напитками. Некоторые бы даже применили термин – злоупотреблял. Сам Иван Иванович с этим утверждением был в корне не согласен, но это к нашей сказке не относится.

И вот в одно прекрасное утро Иван Иванович вышел из дома и отправился по делам. Не вполне уверенным, но энергичным шагом он направился напрямик – к помойке, что находилась неподалеку. Ему повезло, вчера у кого-то из соседей было мероприятие, и возле кирпичной стенки, что ограждала помойку, выстроились ряды пустых бутылок. Их было столько, что в два пакета, что предусмотрительно взял с собой Иван Иванович, они никак не могли уместиться. И тогда он вспомнил про детскую коляску, что стояла внизу в парадной. Коляска была вполне рабочая, но старенькая, и ее не привязывали.

– За полчаса обернусь, никто и не заметит – Иван Иванович сбегал за коляской, застелил ее пакетами, а сверху аккуратно разложил бутылки – получилось аж с горкой – и, сгорая от предвкушения, бойко покатил коляску к пункту приема стеклотары. Толкая коляску, он уже прикинул выручку, и сейчас прокручивал в голове ассортимент ближайших магазинов. Он так задумался, что не заметил торчащую из земли проволоку. Зацепившись ногой и падая вперед, он не нашел в себе силы разжать руки, сжимавшие ручку коляски. Так и рухнул носом в землю, а сверху на него посыпались бутылки из вставшей «на – попа» коляски. Одна попала точно в темечко и вырубила нашего героя.

Неподалеку на скамеечке, с коробочкой Изабеллы и яблоком, расположились еще два деда – Владимир Аркадьевич с Дмитрием Олеговичем. Это были приятели и единомышленники Иван Ивановича, или проще говоря – собутыльники. Прибежав на шум, они сразу опознали – по старым зеленым кедам, торчащим из-под груды битых бутылок – кореша своего золотого, и конечно не могли оставить его в столь бедственном положении. Они аккуратно, чтобы не поранить освободили его от осколков и перевернули на спину. Иван Иванович пребывал в беспамятстве, он что-то бормотал себе под нос, но в себя не приходил. Тогда коллеги решили отвезти пострадавшего домой. Они без труда подняли бедолагу и бережно уложили его в коляску. Старая советская колымага скрипнула, присела, но выдержала – благо был наш герой маленький да плюгавенький. Он весь уместился, только тощие ножки свисали почти до земли…»

– Ну, вот – почти справился, осталось только побудить героя к действию, прописанному (или прокаканному?) в техническом задании – он сделал паузу, обдумывая дальнейший ход– может пусть герою приснится страшный сон? Очень страшный…. Или может… – но тут он услышал тихое сопение рядом, и повернувшись обнаружил, что Никита благополучно уснул. Видать его не особо увлекли злоключения старого алкоголика.

– Вот и правильно, нечего всякую ахинею на ночь глядя выслушивать.

Он тихонечко закрыл за собой дверь.

САШКИ

Оба Сашки и он жили в одном дворе, ходили в один класс и даже – вот совпадение! – лето проводили на дачах в одном и том же садоводстве. На деле же, никакого совпадения не было – их родители работали на одном, а точнее единственном в их городке комбинате, и им выделили дачные участки в принадлежащем комбинату садоводстве.

Короче, детство они провели втроем. Да и юность тоже. Летом тусили в садоводстве, поочередно то у одних, то – у других, смотря у кого родителей не было, пили дешевое вино, играли на гитарах, клеили девчонок. Когда заканчивался дочный сезон, продолжали делать то же самое, только в городе. Учебой особо себя не утруждали. В общем – все как у всех молодых балбесов.

После школы оба Сашки пошли в техникум, а оттуда – в армию, а он поступил в институт и на пять лет уехал в столицу.

Вернулся уже инженером на комбинат. Сашки работали там же, но до руководящих должностей не добрались.

Встретились. И как будто не было этих пяти лет, будто и не уезжал никуда. Разумеется, все повзрослели, остепенились, один Сашка даже женился и успел стать отцом, но в целом они остались теми же простыми и славными парнями. Троица воссоединилась. Он работал в другом подразделении, по работе с Сашками никак не пересекался, и его руководящая должность не отражалась на их отношениях.

Но, со временем его студенческое столичное прошлое стало сказываться. Сашки начали казаться ему слишком простыми, их развлечения однообразными, а мечты – приземленными. Он стал все чаще уклоняться от совместных мероприятий, хотя его регулярно и настойчиво приглашали- на праздники, семейные торжества и просто в гости на выходные.

А через три года ему предложили хорошую должность в соседнем городе. Уезжая, он обещал писать и звонить и навещать их при любой возможности. Он так и делал первое время, даже позвал их в гости, как устроился. Со временем звонки от него стали реже, а потом и вовсе прекратились. Изредка он приезжал навестить родных и, разумеется, встречался с друзьями. А после смерти родителей его связь с родным городом совсем оборвалась. Сашки старались не терять контакт, но после нескольких его вежливых отказов, попытки бросили. И, в конце – концов, они потерялись.

Прошли годы. Он сделал хорошую карьеру, переехал в Москву, женился, развелся, завел друзей, потерял друзей, завел новых, даже не друзей – так приятелей, собутыльников. Много работал, красиво отдыхал, но все чаще вспоминал юность и друзей, пожалуй единственных, настоящих, что у него были. И несколько раз, сидя в различных нарядных ресторанах, он ловил себя на мысли, что насколько уютней ему было бы сейчас где-нибудь в скверике в старом микрорайоне с бутылкой портвейна и плавленым сырком. И с Сашками. С которыми можно было говорить обо всем, от политики до личных амурных неурядиц. И спорить, и ругаться и ржать над – частенько глупыми- шутками.

И однажды, волею судеб, ему довелось проезжать через родные места. И когда он проезжал мимо поворота на садоводство, где прошло его детство, он повернул. Было интересно проехать по знакомым линиям, посмотреть на их дачу, которую он давно уже продал.

Садоводство за эти годы изменилось – вместо пыльных ухабистых дорожек, был ровный асфальт, вместо убогих штакетников, почти повсюду высились высокие разноцветные заборы, полностью скрывавшие участки от посторонних глаз, и проезжая мимо своего бывшего дома, он смог разглядеть только часть метало-черепичной крыши над зеленым забором. Он проехал дальше. Вот и Сашкин дом.

И тут он увидел их.