Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве

16. Заложница

Таня Сизова вернулась в отель, как всегда, немного раньше семи, как раз к приходу из архивов отца. За две недели она уже все осмотрела, всем насладилась во Флоренции, и ей хотелось со всеми ее впечатлениями поскорее в Москву. Чтобы совсем не заскучать, она купила бумаги, карандашей, и проводила время на улицах Флоренции, делая зарисовки.

Когда раздался стук в дверь, она вздрогнула и растерялась: так никто и никогда не стучал в ее номер. Но она и не подумала испугаться, поправила себе кофточку, волосы, и открыла дверь. На пороге стоял незнакомый черненький парень и широко улыбался. Потом парень начал быстро говорить по-итальянски, из чего Таня поняла только «Бона сера, сеньорита Таня». Парень забавно жестикулировал и, не переставая, смеялся, даже закатывался в смехе, делая какой-нибудь новый выверт руки. Таня не удержалась и начала смеяться в ответ, и тогда парень полез к себе за пазуху, вынул оттуда сложенный вчетверо листок и протянул ей.

Записка была от ее отца. Почерк был несомненно его, но то, что он ей писал, было странным и совершенно неожиданным. Таня перечитывала записку, а парень уже начал изображать руками чемоданы, заплечные сумки, показывать на свои часы, продолжая при этом добродушно похохатывать.

Таня отошла от двери назад, в комнату, совершенно не понимая, что ей теперь делать. Еще более неожиданно было для нее, что парень пошел тоже за ней в дверь, и даже прикрыл ее за собой.

Она поискала глазами мобильник на тумбочке у кровати и потянулась за ним. Парень, заметив это, повертел в воздухе руками, выражая сожаление, и покачал головой. Телефон отца действительно молчал. Таня снова прочла отцовскую записку и начала неторопливо собираться. Она не могла представить себе ни одной причины, из-за которой могла появиться такая спешка, – с ее отъездом или переездом, неизвестно куда, – но у нее не было и никаких других мыслей, что теперь делать. Тем более, если отец ее это просил, значит, так было нужно, и раздумывать ей совершенно нечего. В конце концов, вся его командировка в этот город была для нее немного загадочной, странной и непонятной.

Через десять минут она были готова, парень подхватил обе ее сумки, они спустились вниз, – на улице их ждал большой черный автомобиль с шофером. Смешливый парень распахнул перед ней заднюю дверь, но когда она села, к ее удивлению, он попросил ее жестом подвинуться, и сел рядом.

Ехали недолго. За окнами сначала промелькнули огни вечернего города, затем потянулись темные тосканские холмы на фоне пылающего заката. Когда они, наконец, остановились, нос машины уперся в глухие стальные ворота. По обе стороны от ворот отходили высокие, с бритвенной проволокой сверху, кирпичные стены. Половинки ворот разъехались в стороны, Таня увидала в боковом окне лицо охранника, мрачно поглядевшего на нее, зашуршал гравий под шинами, они проехали мимо высокой и красивой виллы с колоннами, мимо каких-то хозяйственных построек и остановились около двухэтажного приземистого здания.

– Финита, сеньорита, – громко сказал смешливый парень, вышел из машины, открыл багажник, вынул сумки и понес их в дверь.

Таня сначала не шелохнулась, но шофер обернулся, махнул рукой на дверь дома, сказал «Престо!», и снова отвернулся. Таня вылезла из машины, оглядела обступившие ее вокруг темные кусты, деревья, и робко последовала за своими вещами. Она вошла в полутемную дверь и в замешательстве становилась перед узкой деревянной лестницей. Но сверху донеслось: «Сеньорита, сеньорита!», и она медленно поднялась по скрипучей лестнице.

Ее вещи уже стояли на полу маленькой чистенькой комнатки. В ней кровать, столик и телевизор, подвешенный на кронштейне перед кроватью. Таня положила свою сумочку с паспортом и деньгами на столик, и уже хотела присесть, но смешливый парень опять быстро заговорил, показывая одной рукой за дверь, а другой, подзывая ее за собой. Таня встала и послушно последовала за ним в коридор. Но парень, оказалось, хотел лишь показать ей «удобства», общие для всех на этаже. К ее изумлению, парень даже распахнул перед ней дверь ванной комнаты, зажег там свет и демонстративно пошел по коридору назад. Таня, как во сне, вошла в ванную, заперлась и начала умываться.

Когда она вернулась, дверь комнаты была приоткрыта, смешливого парня уже не было. Таня вошла, заперла на крючок дверь, села и открыла сумочку, чтобы позвонить отцу. Мобильного телефона в сумочке не оказалось. Не было тут ни ее паспорта, ни кошелька с деньгами, ни кредитки.

Сизов, прорыдав беззвучно с четверть часа, вдруг сообразил, что мог давно позвонить своей дочери на мобильник. Ругая себя за глупость, он схватился за свой телефон. Считая длинные гудки, он молился всевышнему, чтобы кто-нибудь ему ответил. Молитвы не помогли. На двенадцатом гудке он нажал кнопку отбоя и отбросил мобильник.

После этого Сизов вскипятил себе чая, что-то пожевал, глядя неподвижным взором в окно, затем снова набрал номер дочери. В этот раз на третьем гудке в трубке щелкнуло, гудки прекратились и сменились тишиной, в которой угадывалось чье-то дыхание. Сизов прочистил горло и тихо попросил по-итальянски:

– Пожалуйста, передайте трубку моей дочери.

– Это вы, профессорэ? Я сожалею, ваша дочь уже отдыхает. – Мужской молодой голос был незнаком Сизову, и это подстегнуло его беспокойство.

– Еще рано отдыхать… Она здорова?

– Очень здорова, даже весела, – и голос в трубке залился частым смехом. Это был смешливый Карло. – Но знаете, профессорэ, она не будет говорить с вами по телефону. Ей вообще нельзя говорить по телефону.

– Ваш сеньор Марио сказал мне, что я могу ее навещать…

– Я спрошу сеньора Марио. Но только не сегодня. Сегодня уже поздно. Позвоните завтра.

– Когда завтра?

– Ну, не знаю… вечером. Я его спрошу. Чао.

Трубка замолчала. Сизов посидел недолго перед телевизором, пощелкал пультом, потом начал укладываться спать.

Весь следующий день он не мог работать. Буквы на ветхих архивных листах прыгали в его глазах, слова не складывались в осмысленные предложения, и он забывал все, что прочел на предыдущей странице. Он не решался слишком рано звонить по номеру своей дочери, потому, что боялся получить отказ от вчерашнего охранника, а прямого номера к Марио он не знал. Ближе к вечеру он в первый раз позвонил. После пятого гудка в трубке послышалось знакомое дыхание.

– Э-э, я хочу приехать и увидеть свою дочь.

– Профессорэ? Ровно в семь, не раньше.

– Куда?

– Записывайте адрес.

Сизов на такси подъехал к вилле немного раньше семи. На его звонок открылось стальное окошко в двери, охранник постучал пальцем о свои часы и захлопнул окошко перед его лицом. Только в семь часов стальная дверь отворилась. Сизов вошел в проходную и увидел здесь русского блондина Терю.

– А-а, профессор, – сказал Теря, улыбаясь, как старому знакомому, – я вас провожу.

Они пошли по темным дорожкам парка, между фруктовых деревьев, мимо виллы.

– Какая тут природа, а профессор! – сказал Теря. – Не то, что наши елки.

– Где Марио?

– Зачем он вам? Он мне все поручил.

– Что поручил?

– Дочку вашу стеречь. Ну, быть с ней. И все такое прочее.

– Ишь ты…

Перед двухэтажным низким домиком они остановились.

– Второй этаж, третья дверь. Я вас тут подожду. Но профессор, не больше часа.

– Марио сказал – до девяти.

– Сегодня не больше часа! – жестко повторил Теря и начал распутывать провода от наушников плеера.

С колотящимся сердцем Сизов постучал в тонкую фанерную дверь. Дочь бросилась Сизову на грудь и беззвучно прижалась. Потом тихо, губами ему в плечо, спросила:

– Что это, папочка?

– Беда. Беда, дочка. Тебя не обидели?

– Нет. Но я боюсь.

– Потерпи. Это нужно. – Они так и стояли за порогом, не выпуская друг друга из рук. – Недолго потерпи.

– Сколько?

– Я не знаю. Неделю… две. Потерпи.

– Кто они?

– Мафия.

– Что им от нас нужно?

– Моя работа нужна. Это недолго, я постараюсь, Танечка, я очень постараюсь, – и на плече у дочери Сизов впервые по-настоящему заплакал, со слезами, со всхлипыванием.

Через час в дверь комнаты громко постучали:

– Профессор, время! Прощайтесь. Лишние минуты – за счет завтра! Заканчивайте!

Спускаясь, Сизов чуть не упал с крутой лестницы. На обратном пути с Терей через парк, на дорожке, он вдруг остановился и громко сказал:

– Мне нужен Марио! Слышишь? Звони ему!

– Зачем он вам? Его, может, нету.

– Я тебе говорю – звони! Это по делу! По нашему делу! Живо, ты, холуй!

– Полегче, проф. Нам лучше с вами дружить.

– Звони или беги! Говорю тебе – это по делу, сволочь!

Теря нехотя и неуверенно достал из кармана телефон и отошел от Сизова на несколько шагов. Потом вернулся.

– Повезло вам, проф, сейчас он выйдет на крыльцо. Пошли туда. Но только слушай меня сюда, проф, если ты мне еще такое скажешь, я с твоей дочкой, знаешь, что сделаю? Изнасилую. Запомни это.

Марио вышел на ступени под колоннады виллы с зубочисткой в губах, пожевывая и цокая зубами.

– А-а, профессорэ! Ну, как у вас прошел сегодняшний день?

– Отвратительно. Я не могу так работать. Я не могу сосредоточиться. Я все время думаю о дочери!

– Это плохо. Очень плохо. Время у нас мало, нужно вам собраться.

– Вы не понимаете этого! Я не могу так работать, я боюсь за нее! Я ничего не вижу перед своими глазами!

– Что вы от меня хотите? Доктора?

– Я не отказываюсь работать! Я буду искать… Но, пожалуйста, помогите мне!

– Ради бога, проф, если это нужно для дела, я помогу. Что вам нужно? У вас есть предложения?

– Я прошу вас принять и поселить рядом с ней моего родственника. Он будет находиться с ней днем, и я смогу работать. Это успокоит меня. Я не буду так бояться. Только днем.

– Что-то очень новенькое… И очень необычное. Кто он? Русский полицейский?

– Я повторяю вам, сеньор Марио, иначе я не смогу работать!

– Странная просьба… Вы хотите, чтобы он и жил у нас? Этот ваш полицейский.

– Он не полицейский, я обещаю. Он – родственник. И я смогу тогда спокойно работать, я найду вам этот клад!

– У вас осталось меньше двух недель.

– Я успею. Только разрешите мне.

– Я не хотел бы, конечно, вам все запрещать, и огорчать отказом, но не советую. Если ваш родственничек окажется еще кем-нибудь, даже если вы этого не знаете, и потом обратиться в нашу итальянскую полицию, – а это мы узнаем в тот же день, – то тем же вечером мы похороним вашу дочь, и вы никогда не узнаете, где ее могилка. Подумайте об этом, профессорэ.

– Я вас не понимаю. Так я могу привезти своего родственника? Под мою полную ответственность.

– Я вас предупредил, проф. Если вам будет так спокойнее работать, – пожалуйста, я приму на себя лишние хлопоты. Но не советую. Дочь вы можете так потерять. А потом и собственную жизнь.

Из проходной Сизов вышел на темное шоссе, добрел до автобусной остановки, сел на лавку и стал ждать. Автобус пришел через час.

17. Встреча

Я прилетел в Рим после полудня. Через два часа я уже несся в полупустом автобусе по холмистым просторам Тосканы в сторону Флоренции: в точности, как мне посоветовал важный московский чиновник по фамилии Черкизов.

Во Флоренцию мы въехали, когда уже смеркалось. С историком Сизовым у меня была назначена встреча поздно, – в десять, когда он вернется от дочери, – поэтому у меня оставалось два часа с лишним, и я пошел гулять по Флоренции.

Едва я ушел от обычной безликой суеты автовокзала, вошел в узкие улочки старого города, увидал за черепичными крышами купол знаменитого собора, я почувствовал, что оказался в нужном месте, и в самое лучшее летнее время.

Я взялся за это дело по нескольким причинам. Во-первых, мне стало просто жалко этого Сизова с его несчастной дочерью. Во-вторых, я никогда не был до этого во Флоренции и в ее прославленных музеях. В третьих, и это самое главное, я никогда не только не работал внутри настоящей итальянской мафии, – я ее даже никогда раньше не видел. А ведь я был сыщиком.

Я шел по узким улочкам, вдыхал теплый южный воздух, поглядывал на стайки веселых счастливых туристов, на прекрасные палаццо и церкви, поднимавшиеся надо мной в звездное небо, и постепенно, незаметно начал растворяться изнутри, как кусок сахара в стакане чая, превращаться из мотка московских нервов в поток тихого и спокойного восторга.

Все улочки в этом городе вели к главному храму. Я вышел на площадь перед ним, поднял вверх голову, на его мраморные, белые с зелеными отбивками стены, на уходящий в небо ребристый купол, – один из величайших в Европе, – и мое, уже умиротворенное сердце, заколотилось громче. Я знал историю этого великого собора: я прочитал перед отъездом в Интернете все, что успел. В прошлом этого великого католического собора было много крови. Коварное покушение перед алтарем на двух братьев-наследников фамилии Медичи. Смерть от кинжала младшего и чудесное спасение после храброй кровавой схватки старшего, Лоренцо, нареченного впоследствии Великолепным. Было это в том же 15-м веке, в архивах которого копался, как я потом понял, мой новый клиент историк Сизов.

Я обошел кругом эту площадь, с малым храмом-баптистерием в центре, у которого даже в темноте толпились туристы, восхищаясь прекрасными барельефами на бронзовых створках дверей, и побрел к реке.

Река Арно блестела под ранними вечерними звездами в глубоком и каменистом ложе. Это была горная и дикая река, сейчас спокойная и мирная, вся в камышах, с утиной возней на закате, но грозная, – и тоже со своей историей. Слева и справа от меня внизу шумели невысокие водопады, на противоположном берегу поднимались холмы, изящно изгибались над водой мосты.

Я направился к самому странному мосту, из виденных мною: четырехэтажному, застроенному, как маленький город, в котором даже жили. Это был знаменитый Понте Веккио. Я ступил на его древние камни и медленно побрел среди веселой праздничной толпы. Вниз по течению реки, на запад к морю, небо еще розовело, и золотило бронзу стоявших на мосту скульптур. Но только с середины моста можно было увидеть воду реки или далекие холмы: с обеих сторон, от берега до берега, мост был застроен лавками, еще с тех самых средних веков. Они и теперь бойко торговали ювелиркой, сверкая современными витринами и огнями. Под ними, на двух этажах над рекой в тесных комнатках жили люди, и тоже со средних веков. Но над лавками, на тонких ножках арок, висел еще один, самый верхний, четвертый этаж, – двухкилометровый коридор, построенный тем же Лоренцо Великолепным. Познавший ужас покушения еще в юности, он ходил из своего соседнего палаццо на работу в городскую Сеньорию только по этому коридору, не имея нервов спускаться и смешиваться с городской толпой, особенно на этом узком мосту.

Я был потрясен мостом. Еще и потому, что знал, кто ходил по нему, по этому пятиметровой ширины фантастическому переходу. Ходил точно, как я, и чувствуя, возможно, то же самое. Леонардо да Винчи. С этого моста открываются те же тосканские холмы, что и на его «Мона Лизе». Микеланджело Буанарроти тоже впитал с детства эти виды, он родился в этом городе. Эти холмы и краски – на его фресках. Здесь бродил и наш Достоевский, живший отсюда в ста шагах, и мрачно писавший своего «Идиота».

Я перешел на другой берег реки, вернулся, снова перешел мост, потом еще раз вернулся и пошел вдоль набережной. Я шел под арками коридора, построенного для своей безопасности Лоренцо Великолепным, шел его же путем, полагая, что он приведет меня к площади пьяцца Сеньории, куда он ходил, и где у меня была назначена встреча с московским профессором Сизовым. Но до этого оставался еще час.

Я прошел пустынной по вечерам, но людной днем и бурлящей очередями в галерею Уффици, колоннадой, и вышел на площадь. В пяти метрах, у входа в Сеньорию, передо мной возвышался и белел в сумерках четырехметровый мраморный «Давид» Микеланджело, – с отбитой рукой человеческим телом, сброшенным когда-то с башни. За спиной шуршала подошвами туристов площадь, – на ней полтысячи лет назад горели костры из прекрасных картин и мудрых книг, и метались в исступлении фанатики. Все в этом городе дышало удивительной, но страшной историей, – но как могло быть иначе в колыбели мирового искусства?

Я еще покружил по этой площади, взошел на бельведер, подивился выставленными тут античными мраморами, спустился и сел на теплые от солнца каменные плиты ступеней. Сюда и должен был прийти мой Сизов.

Теплый южный вечер, гуляющая счастливая публика, прекрасная вокруг архитектура – вводили меня в тихое созерцательное состояние. В двух шагах, у колоннады, стоял бронзовый, и живой, человек, изображавший бронзовую же скульптуру. Каждое его движение и жест были верхом изящества – именно так, наверное, двигались люди времен Ренессанса. Туристы так и льнули к нему фотографироваться. Потом подошел и устроился невдалеке гитарист. Он присел на складном стульчике, настроил гитару, и, отражаясь многократно от старых камней, понеслись дивные звуки лютневой музыки.

Сизов пришел ровно в десять. Сначала я не узнал его, – потому, что не сразу опустился из мира грез на преступную землю. В сумерках он показался мне серым лицом, а в окружении флорентийских красот – неуместным со своим горем.

– Спасибо, что приехали, Николай. Посидим? – и Сизов пристроился рядом со мной на плитах.

– Так что мы будем с вами делать? – спросил я не сразу, стараясь не пропускать звуков лютневой мелодии.

– Я вас попрошу быть неотлучно рядом с ней. Ну, где-то недалеко, я имею в виду. Только днем. Вечером на виллу буду приезжать я.

– А ночью?

– Пожалуйста, не надо так шутить.

– Какие шутки! Ночью с кем она будет? Или мафиози ночью только спят?

Сизов закрыл глаза ладонями и потер их, как после сна.

– Дело в том, что днем я должен работать. Я не могу весь день представлять про нее всякие ужасы. А ночью я сплю, и снов не вижу, – если вам это интересно.

– Может, вы все-таки обратитесь в полицию?

– Нет. Тогда они убьют ее. Полиция найдет только ее труп. Если найдет.

– Вы уверены?

– Абсолютно. И вы сами только не вздумайте это сделать. Никакой чтобы полиции!

– Надо мне на них посмотреть…

– Завтра увидите.

– У нас не было в Москве времени, и вы не сказали… что за работа у вас такая?

– В архиве.

– Из-за каких-то старых бумажек вас так жмут?

– Из-за бумажек…

– Что в них?

– Когда-нибудь скажу. Или не скажу.

– Получается?

– Пока нет. Но еще есть полторы недели.

– Что потом?

– Я не знаю. Я должен все успеть, тогда они ее освободят. – Сизов еще потер себе глаза. – Я очень устал. Поедем. Переночуете сегодня в комнате дочери. Моя машина на набережной: пришлось снова взять в прокате.

На набережную мы прошли пустынной колоннадой Уффици. Закат над рекой уже догорел, но небо в стороне моря было светлее, и высокий загадочный мост чернел на его фоне.

18. На новую работу

Рано утром Сизов повез меня на виллу дона Спинноти. С набережной левого берега реки Арно мы взлетели на холм, в окнах промелькнули черепичные крыши и башни города, затем сразу начались виноградники и ухоженные фруктовые сады. Через полчаса мы припарковались у высокого кирпичного забора с бритвенной проволокой поверху, у проходной, около серых стальных ворот. После нескольких итальянских фраз, сказанных Сизовым по «домофону», нам предложили подождать. Ждали мы полчаса, наконец, дверь проходной отворилась, и мы вошли. Кроме двух охранников в форме в проходной стоял еще блондинистый парень в джинсах. Тот без тени улыбки или намека на приветствие мрачно оглядел нас, особенно внимательно меня. Я ожидал какого-нибудь разговора, вопросов, но этого не было, только молчаливое разглядывание моей персоны.

– Паспорт! – сказал на чистом русском блондин, и я с интересом посмотрел на этого «предателя». Я вынул из кармана паспорт и протянул ему. Но паспорт из моей руки забрал не блондин, а охранник, и даже не раскрыл его.

В отеле любой страны мира при регистрации нужен паспорт. Но здесь, на частной вилле, это было неожиданно и неприятно. Паспорт мне не вернули, и уже через десять минут он лег в сейф в кабинете «дона», рядышком с таким же паспортом и кошельком Тани Сизовой.

– Что в рюкзаке? – спросил «предатель» блондин.

– Оружие, – ответил я.

– Достань.

Я снял с плеча свой рюкзачок, в котором была лишь смена белья, книжка, да ветровка, и без слов, с силой, швырнул тому в живот. Тот поперхнулся, и даже пригнулся. С пола мой рюкзак поднял охранник, раскрыл и начал в нем копаться. Ничего тут его не заинтересовало: ожидая какой-нибудь шмон, я даже перочинный ножик, чтобы порезать хлеб, с собой не взял.

– На себе что? – спросил блондин уже с вызовом.

– Ширинку расстегнуть?

Ко мне подошел охранник с ручным металлодетектором, стал водить им по моей одежде, потом и щупать руками – от ног, до самой шеи. С «тела», то есть из кармана, он снял у меня, с радостью легаша, только мобильник. Его я тоже больше не увидел.

Наконец, двинулись за проходную. Втроем мы пошли по дорожкам парка: блондин первым, за ним мы с Сизовым. Впереди, за густыми деревьями белели колонны виллы, – старинной, чуть ли не античной постройки. Но, оказалось, мы направлялись не туда.

Мы проходили мимо виллы, а с высоких ступеней, под мраморной колоннадой, за нами наблюдали несколько фигур. Я не выпускал их из бокового поля зрения: это и были «главные мафиози». Один пожилой, второй молодой, потом рядом с ними появилась еще и женщина. «Вот они, самые настоящие итальянские мафиози…». От них я тоже не ждал теперь знаков внимания, поэтому и сам не кивнул, и мы прошли мимо них молча. Постепенно я начинал представлять здешний расклад для себя и для Сизовых.

Мы подошли к приземистому зданию, протопали вверх по узкой деревянной лестнице и оказались в узком коридоре с несколькими дверями.

– Здесь будешь спать, – сказал блондин и ткнул ногой фанерную дверь в узкую комнату. – А здесь живет твоя подопечная. Твоя и моя. Вместе будем ее стеречь. Вопросы есть?

Блондин стукнул кулаком в противоположную через коридор дверь, та была заперта. Он усмехнулся:

– Всегда запирается. Боится.

– Танечка, это я, твой папа, открой нам, – позвал Сизов. Дверь Танечки отворилась, но нешироко, сама она осталась в проеме, с испугом глядя то на блондина, то на меня. – Не бойся, Танечка, это Николай, он из Москвы, я тебе о нем говорил. Ты его не узнала? Ах да, ты была маленькой… Он наш родственник, он побудет с тобой, когда меня нет.