
Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве
– Хелло! Это вы, профессор? Говорит Джулиано Фьораванти. Мы вчера с вами виделись в архиве.
– Я вас слушаю, сеньор Фьораванти, – холодно ответил Сизов по-английски.
– Я сейчас в вестибюле вашего отеля, и хотел бы подняться на пять минут к вам в номер.
– Э-э… мы сейчас с дочерью ужинаем… – попробовал Сизов уклониться.
– Я хотел только извиниться за вчерашнее, и заодно попрощаться. Это быстро. Я уезжаю, и мы с вами никогда больше не увидимся.
– Э-э…, что ж, тогда поднимитесь.
Через пару минут, после вежливого стука, дверь в номер отворилась. Сизов только теперь, как следует, рассмотрел этого позднейшего отпрыска Фьораванти. Крупный высокий мужчина лет тридцати. Волосы темные, как у всех почти итальянцев, но глаза были голубыми. Сизов даже подумал: «Какие голубые… Русские глаза».
– Мое почтение, сеньорита. Я хочу извиниться перед вами, сеньор, – начал первым Джулиано. – Я вчера непростительно вел себя с вами. Еще раз прошу извинить меня. Что-то на меня нашло такое.
– Пустяки. Я не обиделся.
– Я скоро уезжаю, и вы, наверное, тоже. Поэтому я хотел лично спросить вас. Вы нашли клад Фьораванти?
– Нет.
– Он существует?
– Да.
– Благодарю вас. Я хотел узнать только это.
Сизов повеселел. На него так подействовали голубые глаза гостя. Как историк, он представил, что за этими голубыми глазами полтысячи лет, а их гены прямиком из России, привезенные русской женой того самого Андреа. Этот молодой Джулиано мог быть похож на своего предка Андреа или даже на отца его Аристотеля, поэтому разговаривать с ним тут, на берегах Арно, вообще было немного фантастично.
Джулиано замялся, поглядывая на сидевшую за столом дочь Сизова. Сизов перехватил этот взгляд:
– Вы еще не знакомы… Это моя дочь, Таня. Танечка, а это Джулиано. Его фамилия Фьораванти. Представляешь? Тот самый! А встретил я его вчера, – знаешь где? – ха-ха, тоже в архиве.
– Еще я хотел пожелать вам успеха в вашей работе, – сказал Джулиано. – Я уеду из Флоренции через несколько дней.
– Вам же, наверное, будет интересно, Джулиано, что я нашел в архивах вашей семьи?
– Нет, не интересно. Я не люблю прошлого. Напрасная трата времени.
– Тогда я хочу предложить вам бокал вина, – Сизов потянулся за бутылкой.
– Нет, нет, я за рулем. Ни капли. Но вы не обращайте на меня внимание, и ужинайте. Сеньорите нравятся наши итальянские закуски? – Джулиано теперь смотрел чаще на Таню, чем на Сизова.
Таня слегка улыбнулась и покраснела:
– Я обожаю ваши маслины.
– Так вы во Флоренции тоже проездом? – встрял Сизов.
– Да. Я живу теперь в Штатах, в Нью-Йорке. Наведываюсь в Италию только изредка, у меня тут даже жилья своего нет. Но в этот раз, похоже, я прилетел сюда напрасно. Хотя, кто знает, – увидел вот вас, познакомился с сеньором Спинноти. Вы с ним знакомы?
– Виделись, но всего раз. Вы от него узнали, где я тружусь целыми днями?
– Да. Он пригласил меня, как я понял, по тому же делу. Я живу у него. Но мне уже надоело. Сеньорита Таня разговаривает по-итальянски?
– Нет, нет, к сожалению, – ответила Таня по-английски и снова покраснела.
– Вы сказали, Джулиано, что сеньор Спинноти пригласил вас по тому же, как вы выразись, делу? Вы тоже ищете клад?
– О кладе я слышал, но он меня мало интересует. Даже не знаю, зачем я сюда прилетел, – так, просто развеяться. Но теперь думаю – напрасно. Мне тут скучно.
– У вас голубые глаза… – неуверенно начал Сизов. – Вы догадываетесь почему?
– Ха-ха, вы думаете, я русский? Никогда об этом не думал. Ну, не буду вам мешать… – Джулиано встал, и в тесном номере он показался еще крупнее и выше. – Рад был познакомиться. Сеньорита, мое к вам почтение, и восхищение…
Сизов тоже встал:
– Что же, прощайте. Нам повезло: мы увидали живого Фьораванти. Спасибо вам за это.
– Я уезжаю, но еще через несколько дней… – теперь Джулиано в упор смотрел на Таню. – Поэтому кто знает, может, еще увидимся.
Таня подняла глаза и улыбнулась: она хотела видеть этого Джулиано еще и еще.
Когда Джулиано вышел, Сизов с дочерью сидели несколько минут молча, каждый по-своему вспоминая беседу с гостем. Потом они услыхали яростный рык заведенного у подъезда мощного автомобиля и его резкий старт по набережной.
Джулиано Фьораванти жил в Нью-Йорке уже девятый год. Он приехал туда почти сразу после окончания колледжа в Милане, и работал сначала мелким клерком в брокерской фирме своего дяди. Но через пять лет он стал уже совладельцем небольшой финансовой компании. Компания была действительно небольшой, даже микроскопической по числу работников, но весьма успешной, и потому крупной по своему капиталу. До начала экономического кризиса его фирма наваривала своим инвесторам до пятидесяти процентов годовых на их капитал. Это было очень много для любых капиталов в стране доллара, где тощей нормой был десяток процентов. Поэтому Джулиано со своими сверстниками-партнерами стали почти «звездами» в тесном биржевом мире. Теперь инвесторы не только толпились, фигурально выражаясь, у их дверей, – они буквально упрашивали по телефону компаньонов принять их капиталы в такой сногсшибательный рост. Компаньонам приходилось даже вежливо отказывать многим просителям: большие деньги было труднее с успехом прокручивать на биржах и, главное, много опаснее. Но и с такими ограничениями они ворочали уже сотней миллионов долларов, своих и чужих.
Эта лафа кончилась для них с началом мирового экономического кризиса. Мало того, что одновременно обвалились все мировые биржи – неожиданно и очень глубоко. Все жадные и пугливые инвесторы начали панически выхватывать свои сбережения из всех рискованных игр, чем собственно только и занимался Джулиано с друзьями. Через несколько недель капитал их фирмы сократился в десяток раз. На счетах компании оставались еще миллионы долларов, но то были только собственные деньги молодых партнеров, заработанные ими круглосуточным и нервным трудом.
Но десяток миллионов долларов на троих – тоже немало. Однако, к несчастью, после некоторого восстановления мировой экономики, когда Джулиано с друзьями начали только-только обретать вновь равновесие, вдруг все биржи потянула вниз вторая волна кризиса. Фондовые рынки опять затрясло, они вновь стали пугливыми и нервными, и начали шарахаться из стороны в стороны от любого случайно оброненного слова какого-нибудь политика или еврокомиссара. Наконец, наступило время, когда чем меньше партнеры смотрели усталыми глазами на свои биржевые мониторы, чем реже они нажимали на компьютерных клавиатурах кнопки, тем меньше они теряли денег.
Именно в это время Джулиано Фьораванти получил приглашение от дона Энрико Спинноти посетить его виллу во Флоренции в любое удобное для него время и провести здесь с приятностью свой отпуск.
Джулиано никогда не был связан с итальянской мафией. Она его не интересовала, а он ее. Но Джулиано был итальянцем, и жил он в Нью-Йорке. Этот город оставался как бы пропитанным для всех итальянцев романтикой «Крестного отца», со всеми его киноверсиями и их продолжениями талантливого писателя. «Той» итальянской мафии в Нью-Йорке уже давно не существовало, как не было и в других городах Америки. Но что-то все-таки оставалось, и весьма значительное. Во всяком случае, в итальянских ресторанах Нью-Йорка, которые часто посещал Джулиано, и где разговаривали только по-итальянски, – мафия часто незримо и беззвучно присутствовала в разговорах за столиками, – то ли сицилийская, то ли неаполитанская, то ли северная миланская. К тому же, получив американский паспорт, Джулиано так и не стал настоящим американцем. Говорил он по-английски отлично, с типичным нью-йоркским акцентом, и деньгами был всегда набит, – судя по «Порше», на котором он раскатывал по Манхэттену, – и сам был парень хоть куда. Но даже для знакомых американцев, даже для его партнеров по бизнесу, он оставался чужим, как и они для него. Сначала это удивляло Джулиано, но потом он все понял. Чтобы стать тут своим «в доску» надо было поучиться в местной школе, где-нибудь в Квинсе или в Бронксе, от первого класса до выпускного бала, перетереться с ними со всеми от младых ногтей, передраться, влюбляться мальчишкой или девчонкой. Тогда бы стал свой, и в голове было бы все «свое», точно такое же, как у всех. А без этого – навсегда ты иностранец, человек второго сорта.
Приглашение мафиозного «дона» передали Джулиано устно, за столиком итальянского ресторана. Они здесь шумно праздновали день рождения одного из друзей, и тогда-то один из них попросил разрешения, чтобы к ним на минуту подсел его хороший знакомый, – «только что из Италии», – тот хотел познакомиться с Джулиано.
Знакомый оказался по южному загорелый, веселый, и говорил он с сильным сицилийским акцентом. После нескольких пустых фраз он приблизил свои губы к уху Джулиано и негромко сказал:
– Вам передает привет из Италии один очень уважаемый человек.
– Кто же? – Джулиано откинулся на спинку стула из-за неприятно близкого чужого дыхания.
– Он приглашает вас посетить его на своей вилле во Флоренции в любое удобное для вас время.
– Кто это? – повторил с улыбкой Джулиано.
– Почтенный дон Спинноти, – сицилиец сказал это, приблизив снова губы к уху Джулиано, опять обдав его горячим дыханием.
– Что ему от меня надо? – спросил Джулиано, не понимая еще значения слов сицилийца.
– Ему от вас ничего. Но для вас это большая честь.
– Кто он?
– Вы не понимаете?
– Начал догадываться… Зачем я ему нужен?
– Как я могу это знать! Я маленький человек, он – большой.
– Как же я могу принять его приглашение, не зная, в чем, собственно, дело?
– Ну, я думаю, вы приходитесь ему каким-то родственником, или что-то в этом роде. А он человек добрый и сентиментальный.
– Родственник? Дон мафии? Никогда этого не слыхал. У него мало других родственников?
– Не надо так говорить о нем, – сицилиец сбросил со своего лица улыбку, и без нее он стал неприятен. – Это очень уважаемый в Италии человек. Вы, наверное, давно не были на своей родине, или все о ней забыли.
– Да, забыл… Ладно, передайте дону Спинноти мой привет и наилучшие пожелания.
Сицилиец достал из кармана шариковую ручку, потянулся к бумажной салфетке и написал на ней адрес электронной почты. После этого он сам засунул сложенную салфетку, – очень вежливо, но смело, – в карман Джулиано.
– Это – адрес. Что бы вы ни надумали, очень советую вам учтиво и вежливо по нему ответить.
– Откуда он обо мне знает?
– В Италии знают всех, кто добился успеха на американской земле. Многими мы гордимся, как своими.
– Я ничего еще не добился.
– Дону Спинноти это виднее. Поэтому я очень рекомендую вежливо и сразу ответить ему. Я даже лично вас это прошу. Ну, не буду вам мешать веселиться. Мое почтение, и еще раз поздравление виновнику праздника. Всем чао!
Следующий день был воскресным, но проснулся Джулиано, несмотря на легкое похмелье, как всегда рано. Принял холодный душ, прояснил мутную еще голову, и сразу пошарил по карманам, нашел аккуратно сложенную салфетку. Повертел ее в руках, рассматривая электронный адрес, потом достал мобильник и набрал номер своего дяди.
В брокерской фирме дяди Джулиано работал несколько лет после приезда в Америку. Теперь Джулиано видел своего дядю редко, но, как и раньше, очень его уважал. Это был еще крепкий старик, но делами в его фирме уже заправляли два его сына. Иногда он все-таки туда наведывался, и в такие дни только он командовал всеми брокерами.
Дядя никогда не пользовался мобильниками. Трубку его городского телефона подняла служанка, затем Джулиано услыхал знакомый голос.
– А-а, мой Джулиано! Давно тебя не слышал! Но я тороплюсь сейчас в церковь, дорогой. Приезжай ко мне со своим делом вечером, – ласково сказал дядя.
– Вечером не смогу. Может, после мессы?
– Приезжай. Тебе полезно побывать на службе, а то совсем засохнешь в этой Америке. Ты еще не забыл, где стоит наш храм? Хорошо, после мессы, найди меня сам.
Джулиано еще полчаса посидел, просматривая новости по разным телеканалам, затем начал одеваться. В церковь он надел свой самый строгий и лучший костюм.
Когда он приехал, месса еще продолжалась. Ангельскими голосами пел хор девочек в белых платьицах, под высокими сводами прокатывалось неземное эхо органа, из витражей били цветные лучи солнца. Джулиано перекрестился, – по католически, всей ладонью, – и почтительно присел на последней, оставшейся еще свободной скамье.
Месса заканчивалась причастием. Все вокруг Джулиано начали вставать и продвигаться медленно по проходу между скамьями к алтарю. Джулиано тоже встал, но уже выйдя в проход, вернулся обратно и снова сел. Он оказался тут случайно, по делу, поэтому не счел себя вправе совершать сейчас это таинство.
Поглядывая на алтарь, на прихожан, получавших по очереди от пастыря с доброй улыбкой просвирки, он впервые заметил своего дядю. Тот получил от пастыря свою просвирку в ладони, а не как многие на язык, и, сложив их благоговейно на груди, пошел на свое место. Джулиано поднялся со скамьи, вышел из храма и стал дожидаться дядю на ступенях широкой каменной лестницы, спускающейся к улице.
Дядя вышел из храма с просветленным лицом и улыбкой, которую Джулиано никогда не видел у него раньше. Поэтому он не окликнул его, а стал ждать, пока тот сам его не заметит.
– А-а, мой дорогой, ты здесь… Ты разве не был на мессе?
– Был, был.
– Это хорошо. Так что у тебя?
– Я хотел спросить об одном нашем родственнике. Может, он и не родственник вовсе.
– Пойдем, сядем в мою машину, шофер ее сейчас подгонит.
– Лучше бы нам без шофера.
– Хорошо, как тебе удобнее, поговорим здесь.
– Меня пригласил к себе некий дон Спинноти. Говорят, он мой родственник.
– Кто! – Лицо дяди изменилось с благоговейного на испуганное, и он сразу перешел на шепот. – Тише, не произноси больше вслух это имя.
– Так он нам родственник?
– Такой же, как мне шофер. Но это большой мафиози. Он из Милана. Что ему от тебя нужно?
– Я не знаю. Мне вчера в ресторане передали его приглашение.
– Держись от него подальше. А то никогда потом от них не отвяжешься.
– Ты его знаешь?
– Нет.
– Тогда почему он меня выбрал?
– Из-за фамилии. Наверное, только поэтому.
– Что ему в ней понравилось?
– Пойдем к машине, шофер мой подъехал. И не произноси больше вслух это имя.
Они спустились к тротуару и сели в просторный салон дорогого солидного «Фиата».
– Поезжай, и остановись где-нибудь, – сказал дядя шоферу и поднял стекло за его спиной. Затем повернулся к племяннику и продолжал шепотом. – Я знаю только, что он корнями из Милана, и даже титул имеет очень древний, – герцог миланский. Мафиозный босс, но еще и большой сноб.
– Причем тут я?
– Наш с тобой пра-пра… много пра, – прадед, Фьораванти Аристотель, был этому герцогу миланскому большой дружок. Соколиной охотой вместе занимались. Мне это отец говорил, твой дед, он и книжки старые читал. Слава Богу, мне свою дружбу этот мафиози не предлагал, но я всегда этого опасался. Лет десять назад я получил от него поздравление на Рождество.
– Что мне делать, дядя?
– Держаться от них подальше.
– Я давно не был во Флоренции.
– Ты что, действительно собрался к этому бандиту?
– Пока нет.
– Я подозреваю, он хочет отмывать через тебя свои грязные деньги.
– Грязные я не стану.
– Не связывайся. У него все грязное.
– Я подумаю. Спасибо, дядя. Я тебе позвоню.
– Не связывайся с ними!
Вечером Джулиано встречался со своей девушкой.
Эта девушка была типичной светловолосой американкой. Встречались они полгода, но это уже становилось им в тягость. Во всяком случае, для Джулиано. Встретились они вечером в дорогом ресторане, заказали легкий ужин, бутылку хорошего вина. Но разговор не клеился.
– Ты почему сегодня такой скучный? – спросила блондинка.
– Вчера перепил на дне рождения.
– Я думала, вы, итальянцы, много не пьете.
– Еще как пьем. Тебе налить?
– Конечно. Вчера было весело?
– Как всегда.
– Почему ты меня не пригласил с собой?
– Мы говорим с друзьями только по-итальянски. Ты бы скучала.
– Я бы могла выучить итальянский.
– Это долго.
– Я бы и долго его учила. Или ты со мной не хочешь долго? Ты меня больше не любишь?
– Люблю.
– Мы поедем к тебе после ужина?
– Боюсь, не в этот раз. Голова раскалывается. Прости.
– Мы увидимся на неделе?
Джулиано ничего пока не решил, и не мог бы, если подумал, сказать такое. Это само сорвалось языка:
– Через несколько дней я улетаю в Италию.
– Надолго?
– Не знаю. На неделю, или две… Я ничего не знаю. Ты меня прости.
На следующий день Джулиано набил на компьютере несколько строк и послал их по адресу с ресторанной салфетки: «Благодарю за приглашение. Вылечу к вам в ближайшие дни. Джулиано».
Джулиано улетал от вводивших его в депрессию убыточных биржевых сделок, от настойчивой и нелюбимой женщины, он улетал и от самого себя. Надо было как-то менять жизнь, и вот случай, – плохой или хороший, – сам нашел его.
14. Флорентийская вилла
Дон Спинноти никак не ожидал, что Джулиано Фьораванти прилетит из Нью-Йорка по его приглашению так скоро. Он пригласил к себе этого молодого человека в одно из своих самых сентиментальных настроений. «Дон» постепенно отходил от дел. Ему уже было 66 лет, и хотя внешне он был еще крепок, но его преклонные годы начали себя выдавать – это была и обильная седина в некогда жестких черных волосах, и длительные головные боли, и, что больше всего его тревожило, – сердце. Его сердце давно жило независимой от него жизнью и колотилось у него в груди само по себе, – именно так ему казалось. Вдруг оно ускорялось и трепыхалось в груди, как птица, то замирало так, что он в ужасе не мог прощупать у себя на запястье пульс. Лекарства, прописанные врачами, почти не помогали, но он послушно принимал их последние годы, робко надеясь, что сердце сжалится над ним и не станет так пугать его.
Дон Спинноти стал чаще бывать в церкви. Теперь он мог часами сидеть на воскресных мессах, с умилением внимая вечному и таинственному происходящему вокруг. Раньше он не мог усидеть тут и четверти часа, – да и те тягостные для него минуты случались только при крещении трех его детей, да на похоронах друзей. Немного больше времени он провел в церкви, когда умерла его жена: это случилось неожиданно и внезапно.
Но прожитые годы сказывались не только на его слабеющем теле, что-то происходило и в душе, – или в голове? – и он чувствовал это. Как бы сказали святые отцы его церкви, – не человек, а божественный процесс под его именем, начал заметно меняться. Или, как бы сказал какой-нибудь атеист-философ, его мир, как представление, стал необратимо и быстро переворачиваться.
«Дон» становился не то, чтобы слезливым, а более чувствительным. То, что могло вызвать у него раньше только ироническую улыбку, теперь стало трогать его. Комок стал подкатывать к его горлу, подбородок начинал дрожать, на глазах наворачивались слезы, когда он смотрел что-нибудь чувствительное по телевизору, или беседовал с двумя своими дочерьми, или даже с беспокойством думал об их жизненных неурядицах.
Но это был по-прежнему крутой мафиози, «дон» миланской «семьи». Четверть Милана была под его контролем в тех областях, чем он занимался – стройками, ссудами и тотализатором. И, возможно, как инстинктивная реакция на усиливающуюся слабость, – как будто на внешнюю угрозу, – дон Спинноти устроил смотр своего оружия. На столах его просторного кабинета во флорентийской вилле были разложены все его личные стволы, – от самых первых и дешевых, – и все его разнообразные ножи, тоже отражающие личную биографию. Вороную сталь он сам вычистил и смазал, а сталь блестящую и острую, собственноручно заточил до состояния бритвы. Поглаживая после этого ладонью своих старых друзей, дон Спинноти припомнил все, связанные с каждым из них, жуткие истории.
Джулиано приехал во Флоренцию через несколько дней после получения им устного приглашения «дона». Он позвонил по номеру, указанному в ответном Е-мэйл, кратко представился консильери, – советнику дона Спинноти и второму человеку в «семье», – и вскоре приехал на виллу.
Когда отворились охраняемые ворота виллы-крепости, и машина остановилась перед колоннадой, дон Спинноти вышел на ступени парадного входа и лично приветствовал гостя.
– Как я рад, что вы откликнулись на мое приглашение!
– Мое почтение, сеньор Спинноти. Примите мою искреннюю благодарность за вашу доброту.
– Прошу, прошу… – «дон» церемонно и по-стариковски взял Джулиано под руку и повел его в свою виллу.
Дон Спинноти послал приглашение Джулиано, находясь в одном из типичных теперь для него сентиментальных и ностальгических состояний. Возобновленные профессором из Москвы поиски кремлевских кладов всколыхнули у него и волну нового интереса к фамильной истории. Нанятые им еще десяток лет назад историки, когда у него впервые проснулся к этому интерес, проследили его родословную вглубь веков до раннего средневековья, до крестовых походов в Иерусалим. Они начертали его фамильное древо, выписали несколько томов наиболее примечательных событий из истории герцогов миланских, составили карты самых отважных их завоеваний, нашли свидетельства самых достойных и возвеличивающих их отношений с королями и отцами церкви.
Герцог миланский… – он часто произносил эти слова и всегда думал, – кто следующий после него примет этот гордый и древний титул? Его холостой и беспутный сын Марио совершенно не интересовался фамильной историей. Он даже «по демократически» презирал отцовский аристократизм. У старшей Анжелы родились от разных браков две девочки, и надежды на ее более счастливое замужество у «дона» не оставалось. Его единственной надеждой на передачу высокого титула внуку была только юная Франческа, любимая и самая независимая. Но мог ли он рассчитывать дожить до этого события?
Возобновленное с приездом историка из Москвы «кладоискательство» побудило «дона» вновь вчитаться в сложные тексты выписок из древних архивов. Теперь он разобрал, прочел и понял все, что тут относилось к жизни и подвигам герцога миланского в середине 15-го века, и деяниям его близкого друга и спутника в соколиных охотах, архитектора и инженера из Болоньи, Аристотеля Фьораванти. Хотя он не нашел в этот раз ничего нового для себя: фамилию Фьораванти он знал, слышал о современных потомках этого рода, но теперь эти тексты подействовали на него совершенно по-иному. Мир, в теперешнем его представлении, показался ему даже не спиралью, а бесконечно вращающимся кольцом, с повторяющимися событиями, с неизменными человеческими страстями, с одинаковыми бедами и победами, и даже с одинаковыми фамилиями и именами, и уж, безусловно, родовыми генами.
Именно в таком состоянии дона Спинноти поразила полная аналогия происходящего сейчас с ним, и событиями полу тысячелетней давности. Неизменными оставались титулы, фамилии, бессмертные гены. До сих пор существовали спрятанные когда-то этими людьми, да так и не вынутые ими по каким-то причинам, художественные сокровища, и даже тайник находился в построенных их предками стенах далекого собора. Поэтому безусловным его правом было найти и вскрыть этот древний тайник. А рядом с герцогом миланским, то есть им самим, в это время должен обязательно снова находиться подлинный Фьораванти. Кольцо замыкалось, и он был на самом его стыке.
После церемонного обмена любезностями, выражений гостеприимства и благодарности, горничная провела Джулиано в отведенные ему в крыле виллы гостевые комнаты. Их было две, и они превосходили по роскоши все, что Джулиано видел раньше. Во всяком случае, он ни разу еще не умывал лицо над позолоченной раковиной. Посвежевший, он спустился по мраморной лестнице вниз, где его поджидал гостеприимный хозяин.
– Джулиано, дорогой, – сказал дон Спинноти, широко улыбаясь, – я хочу предложить тебе бокал мартини в моем кабинете, а затем мы спустимся к легкому ужину, к которому соберутся, надеюсь, все мои дети.
Джулиано с благодарной вежливостью последовал за «доном». Кабинет был просторный, с изящной, но тяжелой мебелью. На стенах темнели старые картины в золоченых рамах, за широким письменным столом поблескивал полированной сталью сейф с несколькими кодовыми замками.
Обычно всегда уверенный в себе Джулиано, приехав на эту виллу, не мог пока обрести успокаивающего сознания цели: он до сих пор не понимал до конца, зачем он тут оказался.
– Джулиано, дорогой, прежде всего я хочу показать тебе эту картину. – Дон Спинноти взял Джулиано осторожно за локоть и подвел его к большой картине, висящей сбоку от письменного стола. – Это наши с тобой предки. Они на соколиной охоте в окрестностях старого Милана.
Эту картину, одну из двух, дон Спинноти заказал знаменитому итальянскому художнику сразу после того, как закончили работу историки, и были переданы все возвеличивающие его имя материалы. На картине были изображены два всадника. На руке одного восседал крупный белый сокол в кожаном шлеме, закрывающем ему глаза. Лошадь второго стояла на полшага сзади, рука ее всадника лежала на серебристом замке элегантного старинного ружья. За всадниками виднелись прелестные зеленые холмы, – как будто списанные с картин великих живописцев эпохи Возрождения, – за холмами поднимались и терялись в сиреневой дымке скалистые предгорья Альп. Первым всадником был, естественно, герцог миланский, второй – его близкий друг и спутник на охоте, Аристотель Фьораванти.