Шаги России. Хождение на Запад и обратно
Однако никакой справедливой и экономически эффективной демократии, о которой мечтали русские интеллигенты с XIX века, слепо следовавшие умозрительным рецептам чуждой западной мысли, не могло революционно реализоваться в глубоко общинном народе, издревле жестко вертикально структурированным самодержавием. Для подобного ментального изменения, как мы это теперь знаем, должно было смениться в России 4 – 5 поколений. Должен был измениться и «кормящий ландшафт», как результат научно-технической революции, достигшей России с опозданием на столетие, а также расклад внешнего враждебного окружения, предъявившего новые вызовы. Это потребовало уже иных форм общественной организации, но для того же самого и вечного – выживания народа.
Как отдельный индивид стремится к проявлению своей силы, к распространению своего влияния или власти на окружающих, так и более высокая над ним Личность, т.е. организующая общую жизнь сущность (племя, род, этнос, государство), стремится к тому же (теорию Персонализма разрабатывал русский философ Н. Лосский). На этом зиждется выживание этой Личности среди вечно агрессивных соседей. Слабые, хуже подготовленные к сопротивлению, менее технически или организационно развитые общества уступают в непрестанной борьбе, подчиняются, рассеиваются или гибнут. Из тысячелетий пришли фразы: «Горе слабым!» и «Бог, создавший меч, рабов иметь не хочет».
Причины, по которым люди объединяются в государства, очевидны, – противостояние внешним врагам, поддержание внутренней безопасности. Только объединившись в смертном бою с соплеменниками, люди могут противостоять вечно агрессивным соседям. Альтернатива этому – смерть поодиночке, бегство или рабство для себя, своей семьи и потомков. Иного выбора испокон веков не было.
Вспомним историю и условия возникновения государств. В первом тысячелетии новой эры Европа была раздроблена на сотни мелких княжеств и королевств. Войны между ними не прекращались, эта была непрерывная жестокая рубка, прерываемая лишь на сезонные сельскохозяйственные работы, потому что хуже войны мог быть только общий голод. По этим, чисто хозяйственным причинам, войны были сравнительно непродолжительными, зато частыми.
К Средним векам в Европе в результате территориальных завоеваний и покорения сильными княжествами слабых первоначально мелкие политические объединения расширяются, укрупняются, и так образуются национальные государства в приблизительно современных границах. Завоевательные войны между ними не прекращаются, становятся только масштабнее и кровавее из-за большей массовости и совершенства оружия.
Однако войны начинаются теперь реже, протекают значительно дольше, по несколько лет, и даже десятилетий («Тридцатилетняя война», «Столетняя война»). Многократно растут необходимые для войн ресурсы – человеческие, материальные, финансовые. Воюющие страны, даже победители, выходят из войн по «мирным» договорам полностью обессиленными, обескровленными и с громадными внешними долгами. Войны теперь требуют напряжения всех сил, и победить в них могут лишь государства, способные собрать нужные средства и непрерывно их пополнять. Это требует новой государственной организации, эффективной структуры власти, мотивации всех слоев общества и общей дисциплины. Поэтому войны случаются реже, но становятся более кровопролитными и разрушительными.
Создание новых армий численностью в сотни тысяч воинов требует громадных денежных средств (на создание фортификационных сооружений, артиллерии с припасами, обеспечение продовольствием и обмундированием сотен тысяч человек, строительство и поддержание флота с сотнями кораблей). Поэтому исторически принято разделять государства на группы по способам аккумуляции средств для ведения войн.
Первая группа – средневековые города-государства и города-империи, например, Венеция. В Европе их десятки – по берегам Средиземного, Северного, Балтийского морей. Это развитые торговые сообщества, извлекавшие богатство из торговли с Востоком, со странами Балтики, позже с новооткрытой Америкой. Капиталы находятся в руках купечества и промышленников, но деньги не спасают эти города от агрессоров, а только их привлекают. Однако за деньги можно купить наемников, что повсеместно и делается. Флот, вооружение – тоже не проблема за деньги. Таким образом, первая группа государств решает проблему финансирования армии торговыми и промышленными капиталами. Основа их защиты от агрессоров – наемные армии.
Но у большинства государств денег не было в те времена, как нет часто и теперь. У некоторых из них внешняя торговля практически отсутствовала, промышленность была в зачатке, то есть капитала не было, а врагов множество. Это – наша Россия несколько веков назад. Но ресурсы на оборонительные и завоевательные войны все-таки необходимо было изыскивать, и немалые. Выход – жесткое принуждение населения. Это крепостничество, крестьяне в «рабстве» у дворянства для исполнения трудовой дисциплины, принудительный набор в армию на большую часть жизни. Не только крепостные, но и дворянство обязано было служить, чтобы не потерять свои привилегии и наделы (до Екатерины II). Других источников для наполнения казны для ведения войны в этой группе государств не имелось. Помимо России к этой группе можно отнести, из влиятельных и сильных государств, Пруссию и Венгрию.
Третья группа имеет смешанные источники финансирования для обеспечения высокой численности и оснащенности армии и флота. У таких государств имеются и некоторые капиталы, пополняемые развивающейся внешней торговлей, промышленностью, а также есть достаточно организованная система по принудительному отъему части доходов у населения и обязательному призыву в армию. Важную роль начинают играть и доходы от завоеванных колоний. К этой группе относились Франция и Англия.
Итак, враги вечно наседают со всех сторон, война сменяется краткосрочным миром, или, скорее, перемирием, когда нужно срочно готовиться к следующей бойне. Но принудительные поборы с нищающего населения ожидаемых результатов со временем не дают, а надо обеспечивать многотысячную боеспособную армию. Петр Первый, остро нуждавшийся в деньгах для своих нескончаемых войн, награждал чиновников за изобретение новых налогов. Но это мало помогало.
Самый надежный выход для государств, окруженных врагами, и не сумевших наладить поступление в казну капиталов – всеми мерами способствовать развитию национальной торговли, промышленности, и в целом повышать благосостояние своих граждан для лучшей собираемости налогов. Это необходимо не только для обеспечения обороноспособности, это хорошо и для населения, и для общего политического согласия в стране.
Так, под угрозой внешних врагов, нуждаясь в военных расходах, финансовых, человеческих и прочих ресурсах, в государствах развиваются торговля, промышленность и технология с сопутствующей ей наукой, система государственной администрации и дисциплина. Более того, поскольку императоры, монархи, диктаторы не всегда в силах обеспечить достаточный приток ресурсов на войну из-за массовых протестов, им требуется общественное согласие на принудительное их изъятие и призыв рекрутов в армию. Поэтому власти вынужденно идут на диалог с населением. Возникают народные и земельные представительства, зачатки парламентаризма и политических партий. И все это происходит, отметим вновь, под угрозой проигранных войн, потери власти и гибели государства. Преследование военных целей властями государств (монархами, президентами) и создание военной мощи производит, как побочный продукт, национальные государства, гражданские правительства и гражданскую внутреннюю политику.
Напряжение всех национальных сил перед будущими войнами есть основная причина развития производительных сил человечества и общественного прогресса. Это есть стремление к обретению Силы для будущей, неотвратимой смертельной схватки, а вовсе не произвольное движение к большему и еще большему благосостоянию населения, личной «свободе» и к «комфорту». Последнее же, выбранное как самоцель, неминуемо обрекает государство на потерю нравственности, вырождение и гибель под напором внешних врагов, как это и произошло в поздней Римской империи.
Испокон веков у России было множество смертельных врагов, как на востоке, так и на западе. Денег же на отражение натиска всегда не хватало, как и солдат на обезлюдивших просторах страны после набегов и войн. Деньги на оборону или агрессию другие государства Европы умели получать за счет торговли и промышленности. Однако торговля, приносящая значительные доходы золота в казну, возможна лишь если в стране производятся товары, привлекательные для зарубежья. Необходимы также безопасные и удобные пути сообщения. Ничего подобного в России никогда не было. Удовлетворительных путей сообщения – не было со средневековья до Петра Великого, «прорубившего окно» в Европу. Товаров же, привлекательных и покупаемых за рубежами, в достаточно количестве не было ни в Средневековье, ни вплоть до второй половины века двадцатого, когда, наконец, погнали из Сибири в Европу цистерны нефти и по трубам природный газ. Но это было все, что оказалось привлекательным для богатого Запада.
Но отчего же великая Россия так и не научилась за все века производить ничего полезного и нужного, что бы покупали зарубежные страны? Чтобы ответить на этот вопрос сначала задумаемся, что значит вообще производить товары, кто желает их производить, кто и какие покупать.
С сырьем в последнее столетие было просто: лопата, кирка, вагонетка или цистерна – и вперед. Пшеница – продукт, требующий более умелого и прилежного труда, что далеко не все политические и хозяйственные системы способны организовать. Но и это нам удавалось в дореволюционное десятилетие. Когда же дело доходит до изделий не только с одной лишь потребительской пользой, но и высокого качества, долговечности, «креативного» исполнения в смысле дизайна, стиля, «оригинальности» и т.п., то это требует, ни больше, ни меньше, а политического строя, способного и умеющего такой труд массово организовать.
В последние советские годы на одной зарубежной выставке достижений и товаров советской промышленности, наш торговый представитель спросил «по-дружески» у западного бизнесмена на заключительном приеме за рюмкой коньяка: «Поделитесь, отчего наши товары не пользуются здесь спросом, никто их не покупает?» «Очень просто, – ответил западный человек, – в ваших товарах не чувствуется любви работника к своему труду. Ему наплевать, что у него получится, как и на того, кто это купит. Это не скроешь от потребителя. Вот ваше сырье из-под земли – это хорошо, но как только к нему дотронется рука вашего работника – стоп, этого нам не нужно!»
Поэтому пушнина, воск, пенька, позже нефть, газ, уголь, руды и немногие иные «дары природы» были единственными экспортными товарами России от Средневековья до века минувшего. Долгое время это выручало: благо, наши цари, начиная с Ивана Грозного, позаботились о потомках, оставили им в наследство богатейшую «одну шестую суши». Но в конце советской эпохи необходимые доходы прекратились, не удавалось даже накормить народ.
Но что же не хватало работнику в России для высококачественного, изобретательного или «креативного» труда? Совсем немногого – предпринимательской свободы. Казалось бы, отчего не дать ее государству своему населению? Подписать царский указ, декрет, принять закон – и начнется изобилие. К сожалению, все не так просто. В тех условиях, в которых почти всегда существовала Россия, такая либерализация означала немедленную утрату государственной сопротивляемости – перед врагами внешними и внутренними. Это предполагало замену традиционной жесткой вертикали власти на некую либеральную горизонталь. Предпринимательская свобода была невозможна без политической свободы, а на это решится было трудно. Жесткая власть была жизненно необходимой «синицей в руке», а свободный труд и политические свободы для народа – далекий и не достижимый в те времена «журавль в небе».
Еще со времен Средневековья в России была выстроена система жестокой концентрации политической власти. Это был свой вариант тоталитарного государства византийского типа. Вознаграждением за это и доказательством правильности выбранного пути стало объединение вокруг Москвы слабых княжеств в единую сильную державу и успешное противостояние внешним врагам. В дальнейшем эта жесткая и во многом принудительная политическая система оставалась практически неизменной, и только меняла фасад. Лишь внешне ее обновили сначала Петр Великий, затем через два века Ленин и Сталин. Но суть оставалась прежней, страна воспроизводила типичные черты средневековой Византийской империи с ордынской прививкой.
Несмотря на поражающие воображение размеры и природные богатства, Россия оставалась, по верным оценкам наших «заклятых» западных друзей, «колоссом на глиняных ногах». Своих технологических новаций в России как не было, так и не появлялось в нашем закрепощенном народе. Но именно это теперь во все в большей и большей степени определяло силу государства.
Может возникнуть вопрос: если частная инициатива и предприимчивость имеют столь важное значение для производительной силы общества, то почему в российской истории они никогда не проявили себя должным образом? – ведь было время, когда правовые условия для этого были вполне благоприятны. Действительно, в истории России были полстолетия, когда ее народ был формально освобожден, а именно с 1861 года до 1917-го, т.е. после отмены крепостного права и до большевистской революции, вновь закабалившей народ. Но отмена фактического рабства не была «свободой». Крестьяне вышли из крепостничества без личных земельных наделов – вся земля управлялась деревенской общиной, своего рода «коммуной». Общинное земледелие, некий прообраз советских колхозов, просуществовало в России до самых реформ Витте и Столыпина, т.е. почти до большевистской революции: свобода только промелькнула перед глазами крестьянина. Но и те несколько пореформенных и предвоенных лет были отмечены резким аграрным и промышленным подъемом в стране и очень высокой, по статистике, урожайностью.
Массы же «дворовых» крестьян, проживавших как крепостные в усадьбах для обслуживания помещиков, одиночки и семьи, выходили на волю, не имея ни земли, ни собственного крова над головой, ни собственности, чтобы суметь самостоятельно прокормиться. Поэтому, по крайней мере, на поколение или на два они оставались по-прежнему фактически крепостными, в милости у прежних господ.
После недолгой эйфории революционных лет сталинские порядки вернули в Россию крепостничество. Сельскохозяйственное население страны, работники колхозов, лишенные земли и частной собственности, не имели ни паспортов, ни права покидать места работы. За свой труд они получали не деньги, а «трудодни», возможность взять небольшую долю плодов своего труда. Рабочие на промышленном производстве за нарушение трудовой дисциплины, за повторное опоздание на работу получали срок лишения свободы, труд им оплачивался мизерной долей того, что они получали «при царе», это впоследствии признавали в мемуарах даже высшие партийные работники (Н.С. Хрущев). Миллионы репрессированных по политическим статьям составляли в концлагерях важную и очень производительную рабскую трудовую армию.
Тем не менее, в созданной большевиками советской стране быстро росла ее технологическая и военная мощь, почти сравнявшаяся с западной к началу Отечественной войны. Результат такого напряжения народных сил представлялся высшим достижением. Полагали, что только так, с жесткой командно-бюрократической системой, при планово-административной экономике, с принуждением людей к труду и политическим бесправием, страна могла накапливать силы перед неизбежной войной, уже маячившей на рубежах. Во многом это оказалось верно.
О горечи и неизбежности этих мер для спасения народа перед началом войны, рассказано в моей книге «Россия – возврат к могуществу. Обретение силы и национальной идеи» (2022).
5. Первое хождение России в Европу или «самовестернизация»
Петра Великого
Россия начала восходить как самостоятельная цивилизация после толчка западной культуры – крещения Руси религией, выбранной, по преданию, лично князем Владимиром среди нескольких верований, чьи представители активно боролись за выбор князя. Первоначальный толчок породил длительное, на тысячелетие, духовное влияние на Русь и Россию восточно-европейских культурных и духовных ценностей. Но восточная византийская христианская церковь уже тогда враждовала с западной «сестрой», западно-христианской, поэтому Русь переняла от духовной «матери» и враждебное отношение к «еретическому» Западу. Тем не менее, культурные и, главное, технологические успехи Западной Европы, не могли не вызывать восхищение, а затем и зависть у элиты Руси. Поэтому уже с семнадцатого века Русь, а затем и Россию стали «разрывать» противоположные устремления двух культурных лагерей – западников, видевших Россию в семье Запада, и славянофилов, желавших вести Россию отеческим путем, утверждая за ней особую судьбу. Однако чаяния и мечты славянофилов натолкнулись на трудности вывода России из состояния многовековой отсталости. Сделать это можно было, только переняв от Запада все передовое, что сделало его столь могущественным и влиятельным. Это прекрасно понимала и чувствовала правящая элита России. Поэтому она насильно потащила за собой православный русский народ, глубоко приверженный отеческим духовным ценностям, на Запад – греховный и еретический, по его мнению.
Не только Россия направилась за наукой, технологиями и культурой на Запад, хотя и была одной из первых. Технологические успехи Запада и основанная на них государственная мощь стали вызывать восхищение и зависть у правящих элит многих стран. Уже к восемнадцатому столетию некоторые из них, достаточно независимые, чтобы определять свое будущее, попытались перенять у Запада не только их технологии, способные творить «чудеса», но также их социальное устройство и даже образ жизни. Их вкусы и возможности были разными. Одни выбирали только модернизацию своей жизни по западному образцу, т.е. перенимали лишь технологические и естественнонаучные достижения, ревностно оберегая и охраняя свою культуру, обычаи и образ жизни. К ним можно отнести в разное время Японию, Саудовскую Аравию, Иран. Иным, радикальным путем пытались догнать Запад ряд стран, выбравших путь не только технологической модернизации, но полной вестернизации жизни своих государств, т.е. полностью меняя свое культурное наследие на западный образец, за исключением только религии. Это путь, которым пошел, в частности, реформатор Турции Ататюрк.
На два века раньше путем радикальной и принудительной вестернизации повел Россию Петр Великий. Жизненно необходимую технологическую и управленческую модернизацию он начал с бытовой вестернизации русской жизни. Петр сумел модернизировать Россию способом, который тогда только и был доступен, то есть жестокостью, и сделал это за одно поколение. Он вытащил Россию из трясины застоя и отсталости, открыл для нее мир, и саму ввел в этот мир, как великую державу. Он спас Россию от неминуемой колониальной судьбы, которую уже готовили для нее западные страны – отвел опасность вовремя, но ненадолго. Те же страны пытались подчинить Россию после него, и не раз, и продолжают мечтать об этом до сих пор. Тем не менее, собственно культурная вестернизация, начатая Петром, коснулась лишь управленческой элиты и дворянства, народная же толща России осталась не затронутой ею – со своими бородами, обрядами и вкусами, с отеческим русским языком, так и не «онемечевшись» и не «офранцузевшись». Однако те, кто владел крепостным народом и управлял им, стали даже чураться родного языка, предпочитая, по текущей моде, один из западных.
Возможно, Петр Великий не очень и стремился к вестернизации России до самых корней, «наизнанку», ведь известны его слова, которые приводит один из крупнейших историков В. О. Ключевский: «Европа нам нужна лет на сто, а потом мы повернемся к ней задом». Однако этого не случилось, Россия не отвернулась в другую сторону, ни через сто лет, ни через двести. Еще два века правящая элита России пыталась «понравиться» Западу, «втереться» в его круг, породниться более широко, чем только семьями монархов. Но желаемого союза или «концерта» так и не вышло, хотя очень хотелось, причем до самого недавнего времени. Поэтому Россия с тех пор оставалась «разорванной» страной между побуждением правящей и «культурной» элиты слиться с Западом, и глубоким чувством и желанием толщи народа оставаться верным отеческим корням.
И вот на наших глазах – «щелк», пелена с глаз вдруг спала – западный король в двадцать первом веке оказался гол: его влияния нам больше не нужно. В последние несколько десятилетий мы незаметно для себя получили или впитали в себя все, что веками завидовали у Запада, и, главное, обрели то последнее, что нам жизненно не хватало, но никак не могли перенять и усвоить. Первое – политический плюрализм, второе – свободу частной инициативы и предпринимательства. После этого почитаемый нами веками «старший брат» превратился из кумира в слабеющего и скандального соседа, готового против нас на любые подлости, и заслуживающего теперь лишь насмешку. Проследим историю этого романа, где любовь и почитание были лишь с одной стороны, поэтому и закончившегося не счастливым союзом, а разрывом, скандалом и ненавистью.
В истории России можно отметить три волны вестернизации, попытки перенять лучшее из культуры, технологий, науки и быта западноевропейских стран. Первая волна, внешне-бытовая, стала докатываться до нас при весьма «прозападном» отце царя Петра, Алексее Михайловиче. Но главный вал с Запада чуждой для российского менталитета культуры пришелся на царствование его сына, Петра Великого. После прохождения этого вала Россия продолжала плестись в «хвосте» Запада еще два века, не имея ни сил, ни воли найти собственный путь.
Второй вал вестернизации отстававшей, давно застоявшейся российской жизни прорвался к нам в 1917 году. Двери этому валу распахнули два чуждых друг другу и враждебных лагеря. Первый – российские «западники», франкофилы и англоманы из элиты высшей власти. Второй лагерь – левые революционеры, с большевиками во главе. Но победившие в революцию большевики восприняли с Запада не «рецепты» технологического успеха, основанного на политической свободе и частной инициативе, а, наоборот, – «ересь», то коварное провокационное учение Карла Маркса, отвергнутое Западной цивилизацией для себя самой. Это «еретическое» учение запретило вскоре в России и то и другое – и политическую свободу и частную инициативу. Начав такую «вестернизацию», отечественные марксисты полагали, что так можно перегнать даже сам Запад – одним смелым прыжком в коммунистическое будущее, чисто умозрительное, но, несомненно, «научное» и очень заманчивое. В результате, объявили марксисты-ленинцы Западу, мы не только «вас» опередим, но даже, хотя «мы и другие, но скоро вы сами станете, как мы».
Третий вал вестернизации России пришелся на недавнее время – на 1990-е годы. Он накатил при президенте России Борисе Ельцине. Но через десяток лет резко ослаб, а затем развернулся и пошел обратно, как человек, который понял, что ошибся дорогой. Эта десятилетняя волна неожиданно принесла самое ценное из достижений западной цивилизации: справедливую политическую систему и свободу предпринимательства, которые до этого никак не могли прижиться на русской почве. Теперь весь комплект инструментария, благодаря которому Запад четыреста лет опережал мир, но использовал, в отличие от иных великих цивилизаций, ради угнетения и корысти, теперь, наконец, оказался в руках России. Вот этот чудесный комплект: свободная политическая система, верховенство права, саморазвивающаяся инновационная технология, опережающие мир военные технологии, и самое важное для роста в современном мире – раскрепощенная частная инициатива и предпринимательство, поддерживаемые не только государством, но одобряемые всем обществом. Все это вместе, единым «набором» появилось в России только теперь, «на наших глазах», успешно врастает и укрепляется.
После третьего, последнего и недолгого вала культурной экспансии западной цивилизации на русскую землю ее привлекательность для россиян иссякла. Народ после многих поколений «зависти», «преклонения» и «комплекса неполноценности» из-за своей вечной «отсталости» сбросил с себя эти путы и обманчивые представления, стал, наконец, полностью свободен, уверен и горд своей особой судьбой и цивилизацией.
Рассмотрим подробнее эти эпохальные события, наши «хождения на Запад», что они нам принесли, и их последствия для судьбы страны.
Вернемся в семнадцатый век, в царствование царя Алексея Михайловича Романова. Минуло недавнее губительное Смутное время, когда Россия потеряла, отдала вероломным шведам свои исконные владения на западе – балтийское побережье с прилегающими землями. Оказались перекрыты выходы из наших речных торговых путей – Невы и западных рек. Наш юг – Азов и Черноморье – давно был осажден турками. Оставшийся ручеек внешней торговли журчал только на далеком севере, через Белое море. Оттуда на Запад оправлялись неизменные наши «пушнина, воск, кожи», обратно в Россию – эксклюзивные товары роскоши для элиты – модное платье, ткани, дорогая утварь, диковинные «немецкие» изделия и превосходное оружие.
