Шаги России. Хождение на Запад и обратно

Третий вал вестернизации России пришелся на недавнее время – на 1990-е годы. Он накатил при президенте России Борисе Ельцине. Но через десяток лет резко ослаб, а затем развернулся и пошел обратно, как человек, который понял, что ошибся дорогой. Эта десятилетняя волна неожиданно принесла самое ценное из достижений западной цивилизации: справедливую политическую систему и свободу предпринимательства, которые до этого никак не могли прижиться на русской почве. Теперь весь комплект инструментария, благодаря которому Запад четыреста лет опережал мир, но использовал, в отличие от иных великих цивилизаций, ради угнетения и корысти, теперь, наконец, оказался в руках России. Вот этот чудесный комплект: свободная политическая система, верховенство права, саморазвивающаяся инновационная технология, опережающие мир военные технологии, и самое важное для роста в современном мире – раскрепощенная частная инициатива и предпринимательство, поддерживаемые не только государством, но одобряемые всем обществом. Все это вместе, единым «набором» появилось в России только теперь, «на наших глазах», успешно врастает и укрепляется.

После третьего, последнего и недолгого вала культурной экспансии западной цивилизации на русскую землю ее привлекательность для россиян иссякла. Народ после многих поколений «зависти», «преклонения» и «комплекса неполноценности» из-за своей вечной «отсталости» сбросил с себя эти путы и обманчивые представления, стал, наконец, полностью свободен, уверен и горд своей особой судьбой и цивилизацией.

Рассмотрим подробнее эти эпохальные события, наши «хождения на Запад», что они нам принесли, и их последствия для судьбы страны.

Вернемся в семнадцатый век, в царствование царя Алексея Михайловича Романова. Минуло недавнее губительное Смутное время, когда Россия потеряла, отдала вероломным шведам свои исконные владения на западе – балтийское побережье с прилегающими землями. Оказались перекрыты выходы из наших речных торговых путей – Невы и западных рек. Наш юг – Азов и Черноморье – давно был осажден турками. Оставшийся ручеек внешней торговли журчал только на далеком севере, через Белое море. Оттуда на Запад оправлялись неизменные наши «пушнина, воск, кожи», обратно в Россию – эксклюзивные товары роскоши для элиты – модное платье, ткани, дорогая утварь, диковинные «немецкие» изделия и превосходное оружие.

Россия в своем традиционном патриархальном быте томилась и застаивалась без свежего ветерка новых идей и технологий. Вполне естественно, что при таком отставании родная культура стала вызывать неприязнь у своей же властной элиты. Бороды до пояса, безграмотность, избы с топкой «по черному» олицетворяли отсталость и дремучее невежество, вызывавшие у элиты нескрываемое отвращение. В высших кругах царства начало усиливаться и распространятся то, что через триста лет большевик Иосиф Сталин заклеймит для своего времени «преклонением и низкопоклонством перед Западом».

К началу 70-х годов XVII века не только среди элиты или боярских «верхов», но также среди богатых сословий, им подражающим, стало заметным влияние культуры католического Запада с его роскошным бытом. Становилось модно подражать польским магнатам в их роскоши и забавах. Задолго до царствования Петра Первого повезли на Русь из Голландии немецкие кафтаны, устраивались домашние театры, собирались из подражания коллекции редкостей, одевались в «немецкое» платье. Именно в такой среде рос и воспитывался будущий царь Петр. С подросткового возраста его любимым местом времяпрепровождения и «взросления» стала Немецкая слобода, недалеко от дворца, где он жил, на дальней окраине Москвы, в селе Преображенском на реке Яузе. Там же завелись знакомства, возникла первая любовь и, главное, крепкая дружба со старшими по возрасту иностранцами, продолжавшаяся всю его жизнь.

Взойдя на трон и прибрав у царедворцев бразды правления, царь Петр с молодым задором взялся за реформы. Используя современные понятия геополитики, можно сказать, что Петр Великий, истомившись в запертой от морей евразийской «сердцевине», решил порвать с миром Суши, навсегда вывести Россию в мир Моря, увести свой Восток на Запад. Но завоевание морских побережий и торговых путей на запад не было достаточным усилием для геополитической трансформации, и тем более, для изменения «души народа».

Первые помыслы и цели нового царя в преобразовании Руси были в основном внешнего, декоративного характера. Выросший в семье «прозападного» отца, царя Алексея Михайловича, Петр с детства впитал вкусы и обиходную культуру Запада. Сначала это приняло чисто внешние формы – принудительное бритье мужицких бород, курение табака, ношение немецкого платья, «ассамблеи» – пирушки по-немецки и т.п. – все то, что он полюбил юношей в Немецкой слободе на Яузе. Затем царь Петр потянулся к самому главному – западным технологиям и воинским порядкам.

Как Петр жадно впитывал западный технологический опыт показывает его поведение в обоих своих «Великих посольствах» в Европу. В Первое посольство в Голландию он полгода попросту работал на верфях рядовым мастеровым. Во Втором посольстве, во Франции, уже сорокалетним человеком на приеме в Версале он большую часть времени провел в парке, изучая машину для подъема воды к фонтанам. Он тут же поручил своей свите доскональное изучение этих механизмов. Через несколько лет эта «фонтанная технология» была успешно воплощена в Петергофском каскаде фонтанов, затмившем по красоте и грандиозности Версаль.

Тем не менее, русские люди XVIII века, даже переодетые в кафтаны и парики, оставались самими собой, никакой ассимиляции не происходило, «концерт» между русским этносом и европейским не получался. Даже отношение царя Петра к Европе, при всей его восторженности перед ней, оставалось, так сказать, потребительским. Напомним слова царя Петра: «Европа нам нужна лет на сто, а потом мы повернемся к ней задом». Хотя этого и не случилось, но созданная им великая империя уже в 1760 году вошла в Европу с гордо поднятой головой и стуча сапогами: со взятием русскими войсками Берлина при его дочери императрице Елизавете.

Пассионарность Петра влекла его далее мимо внешних атрибутов европейской цивилизации, к морским просторам. Он сумел отвоевать обратно и еще добавить новые морские берега для России. «Прорубив окно в Европу» на Балтике, пробившись через Азов к Черному морю, он сумел сделать Россию морской державой. Без путей сообщения Россия задыхалась последние века, теперь она задышала полной грудью.

Многие страны по всему миру, попав в насильственную зависимость от европейских стран – колониальную, т.е. по факту в рабскую, – вынужденно перенимали европейский быт, культуру, религию. Но Петр Великий предпринял первую в мире полностью добровольную и намеренную вестернизацию России. Таким же путем пошли после него немногие другие страны, но только через два столетия.

Живительный воздух с Запада дался русскому народу дорогой ценой. Только безмерная увлеченность Петра и его сподвижников великими целями для будущности страны смогла подвигнуть русский народ на тягости и жертвы нескончаемых войн, которые пришлось вести. Выдающийся русский философ Николай Бердяев отмечал: «Приемы Петра были совершенно большевистскими. Он хотел уничтожить старую московскую Россию, вырвать с корнем те чувства, которые лежали в основе ее жизни. … Можно было бы сделать сравнение между Петром и Лениным, между переворотом петровским и переворотом большевистским. Та же грубость, насилие, навязанность сверху народу известных принципов, та же прерывность органического развития, отрицание традиций. … Но, большевистская революция путем страшных насилий освободила народные силы, призвала их к исторической активности, в этом ее значение. Переворот же Петра, усилив русское государство, толкнув Россию на путь западного и мирового просвещения, усилил раскол между народом и верхним культурным и правящим слоем».

Далеко не все из европейского образа жизни было оценено Петром, как полезное для его Империи или политически допустимое, и еще меньше сумело прижиться на русской почве. Петр взял из Европы самое нужное и актуальное, по его мнению, для России. Помимо внешнего «онемечивания», основное было – промышленные технологии, включая кораблестроение и производство оружия, военная организация и призывная регулярная армия. Но то были конечные результаты деятельности западной цивилизации, всеми оцененные ее «богатства». Однако скрытые и стержневые достоинства западной цивилизации, обеспечивавшие ей мировое технологическое первенство – саморазвивающуюся политическую структуру, отмену феодальных отношений, либеральное законодательство, и личные свободы, способствующие новациям во всех областях, Петр оставил без внимания. «Бритье бород», «немецкое платье», «манеры» и т.п., на что он возлагал большие надежды в отношении общей культурной вестернизации, оказались декорацией, которая укоренилась только в элитарных кругах. Народные же толщи, как были в стороне от этих перемен, от чуждой культуры, так и остались еще на два века под феодальным гнетом, в разлагающем их жизнь социальном застое. Жан-Жак Руссо: «Реформы Петра Великого были поверхностными, потому что царь стремился превратить соотечественников в немцев или англичан вместо того, чтобы попытаться сделать из них русских».

Петр Великий даже физически «вырвал» Россию из славянской среды в «немецкую»: перенес свою столицу на запад, в Прибалтику, на древние пути и земли новгородцев, но одновременно и в традиционную зону влияния германцев и шведов, колонизованную рыцарями и помещиками-баронами со времен Средневековья. Немецким названием нового города – Санкт-Петербург – он на века утвердил свой «рывок» на запад. Немецкое влияние стало преобладающим в России весь XVIII век, однако в XIX-м веке оказалось сильно разбавленным французским, а затем британским.

Последствия многих петровских реформ сказались позже. Соседние народы стали воспринимать Россию, как страну национальной терпимости. Многие захотели попасть «под руку» московского императора (Грузия, Армения), под его защиту, чтобы жить спокойно, безопасно и по своим обычаям. Со временем это привлекло и объединило много азиатских этносов, органично вошедших затем в единый русский суперэтнос, раскинувшийся от реки Невы до Охотского моря. В отличие от колониальных завоеваний Запада и насильственного порабощения им миллионов во всем мире, русская экспансия в Сибирь и Дальний восток протекала в виде занятия пустынных безлюдных пространств, а встречавшиеся там редкие местные племена включались в Империю «на равных». Ни истребления, подобного индейцев Северной Америки, ни эксплуатации и рабства как в Южной Америке, Африке и Азии – Россия ничего подобного «не знала». Н.Я. Данилевский (1871): «Слабые, полудикие и совершенно дикие инородцы не только не были уничтожены, стерты с лица земли, но даже не были лишены своей свободы и собственности, не были обращены победителями в крепостное состояние».

Петром Первым и его пассионарной командой была собрана и утверждена великая Российская империя, которая приобретая или порой теряя земли, поменяв трижды название, живет в душах и подсознании русского народа поныне. После смерти Петра начатая им вестернизация продолжалась, но совсем иным образом, нежели царь-реформатор мог бы предположить: вестернизация сменилась «европейчанием». Былые высокие устремления и цели государства угасли, заместились в верхах обывательскими интересами.

Первая вестернизация России постепенно привела к пропасти между культурой народа и его правящей элиты. По обычаям того времени для дипломатических выгод наследники престола сочетались браком только с принцессами. Поставщиком невест повсеместно в Европе были многочисленные германские княжества и балтийские страны. Поэтому за полтора после-петровского века русские монархи стали «по крови» и по воспитанию более немцами, чем русскими. Отрыв элиты от народа усугублялся и тем, что не только наследники монархии, но и дети русского дворянства воспитывались с раннего возраста западными гувернерами и гувернантками, принадлежащими совсем к иным этносам. Моральные ценности, бытовая нравственность, чужой язык на всю жизнь внедрялись в подсознание детей, несмотря на обязательное изучение православного Закона Божьего. Поэтому русские монархи, их окружение, «высший» свет стали к XIX веку совершенно чуждыми своему народу, даже этнически: они идентифицировали себя только с Западной Европой, а не со своим евразийским народом. Им с преданностью и восторгом подражало и провинциальное русское дворянство, и «полусвет» с разной степенью вкуса и достоинства. «Европейчание», как выразился Н.Я. Данилевский, стало образом их жизни. Великий русский писатель и дипломат А. Грибоедов был убежден, что простой народ навеки разошелся со своими господами. Непреодолимый и углубляющийся культурный разрыв между этими двумя фактически разными этносами, «мы и они», живущими «бок о бок», но в крайне неравноправных условиях, стал проклятьем для России и причиной, как крестьянских бунтов, так и грядущих революций.

За два столетия первый «прилив» вестернизации принес в Россию передовые технологии на построенных европейцами заводах, системы новых вооружений, были освоены европейские финансы, управленческие и бытовые порядки, достижения искусства. Все это, оставаясь вторичным, «с чужого плеча», однако вызывало неизменную зависть, чувство восхищения перед всем западным и горечь своей отсталости. Это же в некоторых рождало и чувство, похожее на протест против передового Запада, попытки найти и утвердить за Россией особый и более достойный путь. Но эта раздвоенность выражалась лишь в интеллектуальных спорах в салонах и на журнальных страницах славянофилов с западниками. Как и при реформаторе Петре власти надежно и жестко укрывали Россию от европейских политических свобод, которые только и могли раскрепостить народ, возродить в нем спящие инициативу, предпринимательство и новаторство. Только эта «закваска» западного гения могла бы преобразить сонную и по-прежнему отстающую во всем Россию. Молодые офицеры, будущие декабристы, мечтали: «Когда в России будет республика, все процветет – науки, искусство, торговля, промышленность. Переменится весь существующий порядок вещей» (Д.С. Мережковский). Но этому суждено было произойти в России только через двести лет.

Помимо технологий Россия получила с Запада в эти два столетия культуру классической музыки, образцы литературы, в чем смогла даже опередить учителя, создав великие образцы. Получила культуру изобразительного искусства, возрождение которого пропустила из-за своей неволи в Средние века. Россия получила от Запада и начала естественных наук, инженерную систему, теорию и практику научного исследования мира и т.д. Передовая культура Запада легко и естественно приходила и укоренялась в русском народе, как понятная и близкая. Два «брата» по истокам европейской цивилизации, старший и младший, выросшие из одной колыбели – античной цивилизации – порой хорошо понимали друг друга, один учился у другого, а другой временами снисходительно покровительствовал ему. Но с каждым столетием братья все более и более отдалялись, обретали разные духовные и нравственные ценности, и, наконец, через тысячу лет родственной истории перестали понимать и даже уважать друг друга.

6. Роковая инъекция западной цивилизации

Веками плетясь в хвосте у Запада – по общественному устройству, по технологиям, военной организации, – Россия к концу девятнадцатого столетия окончательно стала тонуть в социальных противоречиях. Поэтому в лице своей «передовой» интеллигенции и пассионариев-разночинцев она стала лихорадочно искать выход из своего безнадежного положения. Выход виделся только в насильственном свержении самодержавия и установлении республиканского строя по западному образцу, при котором, как представлялось, политическая свобода обязательно должна оживить экономику страны и вывести страну из нищеты и бесправия. Это вселяло надежды и духовно поднимало на подвиги. Безусловно, это было верно и правильно, но только на бумаге, «теоретически». Это сработало в европейской истории, но Россия – не Запад, никогда им не была и не станет. Революционеры не учли многовековую историю крепостного рабства своего народа, на 95% крестьянского, почти неграмотного, отвыкшего от личных свобод. Те, кто взялся вести свой народ к «счастью», а это были представители «культурных», привилегированных классов, – никогда глубоко его не знали и не понимали, являясь, по сути, как отмечено выше, иным этносом, с иным воспитанием и с чужой культурой в душе.

Народ, хотя и отсталый и неграмотный, но он прекрасно чувствовал – где «правда», а где новая «барская» затея, от которой можно ожидать только новых бед. Народные массы владели куда более надежным компасом на своем пути. Они придерживались не только православных ценностей, но и подсознательного понимания природного мира, которого были лишены их учителя-теоретики. Крестьянская жизнь с природой, непрерывное ее наблюдение и практическое познание дает людям истинную мудрость, которую не почерпнуть из книг. Когда к крестьянству пожаловали «народники» из подпольного движения «Земля и воля», жалостливые интеллигенты с брошюрками и учениями, народ их с возмущением отверг. Крестьяне даже задерживали их и выдавали властям. Хотя и очень доброжелательные, те были глубоко чужды своему народу, они оставались для него по-прежнему «барами».

Однако определенная группа радикальных революционеров стала осознавать тщетность попыток реформировать Россию по лекалам старых европейских буржуазных революций. Ведь и народ в России другой, и конечный результат, который можно было наблюдать тогда на Западе, на заре капитализма, сильно разочаровывал, если не отталкивал. По их убеждению, России требовалось что-то другое, и срочно.

Но на русской почве собственных идей, способных увлечь возбужденных революционеров, не нашлось. В салонной полемике славянофилов с отечественными западниками не хватало жизненности, убедительности. Социальная мысль патриотов-славянофилов справедливо отвернулась от Запада, критикуя его рационализм и культ наживы, ведущий к духовному оскудению. Поэтому славянофилы призывали Россию к сплочению вокруг своего монарха и отеческой религии, находя идеал в патриархальном укладе крестьянской жизни, полагая в этом особый путь для России. Однако это было похоже на нечто давно уже пройденное, «лежалое в сундуке», в то время как с Запада веяло заманчивой свободой, новизной атеизма и материального прогресса. Нет, возбужденным революционерам «доморощенное» было не интересно, они смотрели вновь только на Запад – оттуда они ждали вдохновения и руководящий идеи для преобразования своей несчастной страны. Как двести лет назад царь Петр вытащил Россию из трясины отсталости, повернув к Западу, так и теперь казалось, что опередивший всех на планете просвещенный Запад снова поможет – одной только передовой своей мыслью.

Действительно, на Западе появилось тогда «нечто», даже не одна идея, а полностью проработанная теория, и как раз по нраву и темпераменту нетерпеливых революционеров. Теория не только призывала к всеобщему счастью всех народов, но и «научно» объясняла, как этого практически добиться. Заминка в ее победоносном шествии по планете была только в том, что ее начисто отвергли на самой ее родине, на Западе, как умозрительную и не осуществимую, к тому же очень для всех вредную. Она была похожа на религиозную ересь, отпочковавшуюся от ствола цивилизованной культуры и пустившуюся расти уродливо вкривь, успешно привлекая к себе несбыточными грезами одних только политических фриков, людей обездоленных или недалеких. К несчастью, в России их было тогда множество. «Ересь» называлось марксизмом. «Научно» и доходчиво объясняя причины бедности и горя трудовых людей, теория призывала строить рай на Земле. Тогда человек навсегда изживет свои биологические дефекты, доставшиеся ему от природы, станет добросердечным, бескорыстным и мирным. К этому и раньше призывала религия, но ничего не добилась, поэтому она навсегда отменялась новой теорией. От заплутавших в жизни людей требовалось немногого, но очень решительного: свергнуть всех эксплуататоров – монархов, капиталистов – и стать навсегда братьями, которым блага потекут «по потребностям», а труд вежливо попросят каждого вносить «по способностям». Просто, заманчиво и беспроигрышно, и было очень жаль, что человечество догадалось об этом так поздно.

Для русских революционеров эта «теория» была похожа на дар с небес, хотя «небеса» и были отменены «передовым» атеизмом. В пассионарных революционных кругах это было воспринято за истину Запада в последней инстанции, веками шедшего впереди России. Поэтому казалось невозможным, даже преступным, сомневаться, но надо было скорее, как при царе Петре, беспрекословно, с верой и надеждой вновь устремиться по западному пути к прекрасному будущему.

Однако, как ни странно, сам Запад отказался идти за счастьем по этому пути, хотя минуло уже полвека, как он нашел его. На просвещенном и политически «многоукладном» Западе марксистская теория оставалось лишь одной из любопытных, но чисто умозрительных учений, не имеющих ни малейших подтверждений на практике, несмотря на позу глубокой «научности». Однако впоследствии Запад все-таки учел из этого кое-что, и в результате ему удалось устроить у себя «социализма» много больше, чем революционерам в их стране «победившего социализма». Но только и всего. Во всем же прочем, как это выяснилось через много десятков лет, от марксизма оказалось пользы для России не больше, чем у камня на шее.

Но в начале прошлого века в России все стало настолько запутанным и неразрешимым обычными средствами, что, казалось, помочь могло только какое-нибудь радикальное средство – пусть даже никем неиспытанное, тем даже лучше – «мы будем первыми, и все последуют за нами». Революционеров привлекало к марксистской теории и то, что она не только должна была непременно вывести Россию из тупика, но она позволит очень скоро и намного перегнать сам Запад. Причем сразу по всем статьям – и социально, и политически, и материально – когда настанет долгожданный «коммунизм». В умах и настроениях русских революционеров пульсировало: «Да, мы отстали от вас, западников, нам сейчас тяжело, и мы совсем другие, но мы самые первые, и скоро все изменится, и вы сами станете, как мы». Это возбуждало порыв, как перед особой почетной миссией, рождало готовность к подвигам ради блага всех народов мира.

Хождение России на Запад во второй раз можно сравнить с очарованным следованием за волшебными звуками сладкозвучной дудочки Нильса из сказки Андерсена. Семьдесят лет эта дудочка влекла и влекла все дальше – «через канавы к звездам», – сначала мечтателей революционеров, сумевших увлечь народ, затем недалеких вождей, стоявших у руля России. «Звезды» заманчиво мерцали, но удалялись и удалялись с каждым шагом или очередным падением. Когда опомнились от наваждения, Россия была уже на краю пропасти перед разрухой и новыми бедами, а кто только мог – «братские» республики, свои и союзные, – уже отбегали от нее, как от заразного больного.

В это второе хождение России на Запад ее влекло туда отнюдь не желание во всем подражать, стать полностью «как они», как было два века ранее. Наоборот, это был гордый протест против нравственной деградации Запада, выразившейся в имперском порабощении большей части мира и в «капиталистическом» угнетении собственных трудящихся. «Мы новый Мир построим. Кто был ничем, тот станет всем» – это слова из международного пролетарского гимна, Интернационала. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – девиз, ставший на семьдесят лет путеводной звездой России, принявшей благородную миссию освобождения мира от рабства капитализма. Однако через семьдесят тяжелых, иногда бедственных лет эти девиз и гимн привели Россию к полному фиаско, к провалу всех ожиданий и обманчивых идей, рожденных на Западе, что и можно было ожидать от «ереси» им же отвергнутой, зато непреодолимо привлекательной для всех обездоленных.

Марксистская «наука» была чисто западным наваждением: на русской почве никогда и ничего подобного самостоятельно зародиться не могло. Тут почти не было пролетариата, которого следовало срочно освобождать от рабства, в православном народе жило крепкое религиозное мироощущение, отвергавшее западный атеизм. Крестьянской толще России был совершенно чужд сугубый марксистский материализм, без единого упоминания о духовности. Но марксизм оказался подходящим «ломом», случайно и вовремя оказавшимся в решительных руках немногих уверовавших в него мечтателей и пассионариев.

Однако в революционном 1917 году не только социалисты-революционеры обратились к Западу за духовным спасением. С надеждой и мольбой о помощи глядели на Запад имущие и привилегированные круги России. Они же и стали основными разжигателями Февральской революции. Революционная «электризация» народных масс, неожиданная даже для левых революционеров, не могла произойти без подготовки – агитации, пропаганды и координации этими кругами. Заговорщиками, жаждавшими свергнуть царя, стали высшие аристократы, многие родственники императора, «великие князья». Основную же революционную работу с их благословления выполняли думские политики, такие как влиятельнейшие Гучков и Милюков. Оба были убежденными «англоманами», завсегдатаями собраний единомышленников в английском посольстве: английский посол Бьюкенен был деятельным разжигателем русской революции. Бьюкенена позже открыто обвиняли в подстрекательстве думских деятелей на острый конфликт с царским правительством, своими действиями фактически подготовивших революцию в России.

Высшие русские «англоманы», ставшие зачинщиками Февральской революции, имели образцом для подражания имперскую Британию. Они хотели быть такими же, как английская аристократия и промышленники в Британии, и вообще, чтобы все походило в отсталой России на ухоженную богатую Англию. То есть это было желание перемен типа «чтобы жить как на Западе». Можно отметить, что такие мотивы в любых восстаниях – то есть попросту зависть и желание благоденствия или «комфорта», но не первоочередное обретение силы государством, – всегда ведут к еще большему ослаблению страны и к неизбежному краху. Но только если раньше грубо и кроваво не вмешаются иные заинтересованные стороны. Что и случилось тогда в России меньше, чем через год.

После обеих революций 1917 года молодая советская республика в восторге от происходящих перемен и в ожидании прекрасного будущего устремилась по пути, начертанным западными теоретиками. Сам же надменный Запад с презрением отверг попытку второй «вестернизации» России. То, чему поклонялись большевики, было для Запада безрассудным и нецивилизованным. Поэтому и весь молодой советский народ представлялся ему тогда заблудшим, потерявшим веру и здравый смысл диковатым племенем. Племя было еще и опасным для Запада, поскольку заражало коммунистической «ересью» самых неустойчивых собственных граждан. Однако после поспешных и неудачных попыток интервенции во время в Гражданской войны Запад оставил Россию в покое – но только на пару десятилетий.

Советская Россия тогда отвергла нравственные и политические ценности Запада. Она «поклонялась» только великому марксизму, слегка подправленному для местных условий. Однако она прилагала все усилия, чтобы перенять западные технологии – единственное, что коммунистические власти считали достойным для заимствования. Все остальное было свое, передовое, самое прогрессивное на свете – политическая и социальная структура, коллективизм, как предтеча коммунизма, преданность коммунистической партии и патриотизм, при котором государственные интересы всегда выше личных.

Но «проклятый» капиталистический Запад задаром свои технологии не передавал, не давал он и кредитов «заблудшим». Заводы готов был продать только за хлеб, золото или художественные ценности. Все это приходилось искать и отнимать в своей полунищей стране. Золото – конфисковать у церквей, у недавних дворян и «буржуев»; картины – из царских и частных собраний, включая Эрмитаж; хлеб – насильно отнимать у крестьян, в том числе у страдавших и умиравших затем миллионами от голода. Для индустриализации отсталой страны нужен был еще труд. Выручил рабский, принудительный труд десятков миллионов репрессированных – «политических», деклассированных и «подозрительных».

В великой марксистской теории ничего подобного не было прописано. Сначала революционеров это не смущало, первых в мире преобразователей должны были выручить террор и репрессии, как во времена знаменитой предтечи – во французскую революцию. Но уже через несколько лет большевики поняли, что полюбившаяся им западная теория не работает, как они ожидали. Всемирный пролетариат не только не объединялся против «буржуев», а наоборот, даже враждовал между собой, коллективизм оборачивался бесхозяйственностью, колхозная земля не желала приносить урожаи при принудительном, полукрепостном труде. Но власть была уже в сильных руках, и выпускать ее не собирались, ни о каких выборах или волеизъявлении народа и речи быть не могло.

Марксистский лозунг «Смерть капиталу!» и обещание «Заводы – рабочим!», вскоре превратилось в эксплуатацию рабочих государством, причем, в эксплуатацию невиданную по масштабам и бесправию.

Лозунг и обещание «Земля крестьянам!» сменилось отъемом земли, скота и инвентаря, принудительным объединением в колхозы, репрессиями против зажиточных «элементов» – кулаков и «подкулачников».

Лозунг «Вся власть Советам!», т.е. демократически избранным органам, обернулся жесткой и беспрекословной диктатурой большевиков, единственной разрешенной в стране партии.

Провозглашенная «свобода совести» выродилась вскоре в изъятие церковных ценностей, закрытие храмов и в расстрелы священников. Религия мешала большевикам насадить в умах народа иное – культ идеальных коммунистических отношений, великого и счастливого коммунистического будущего.

«Кто не работает – тот не ест!». Не ели досыта или голодали даже те, кто тяжело трудился. Многочасовые очереди за самым необходимым стали нормой жизни советского народа. Продовольственные карточки, талоны и пустые полки в магазинах – примета всего 70-летнего периода «социализма» в России.

Лозунг «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!» печатался в «шапке» каждой газеты, но пролетарии всех стран так и не объединились. Классовые интересы пролетариев оказались столь узки, что дальше мещанских интересов благополучия не распространялись.

«Победа коммунизма неизбежна!». Утопия, где «от каждого по способностям, каждому по потребностям», нигде и никогда не была построена, а через десять лет после назначенного для нее срока – 1980-го года – СССР вообще прекратил существование. Над московским Кремлем был спущен флаг с серпом и молотом и поднят триколор Февральской демократической революции. Россия вновь вернулась к капиталистическому строю, однако, к «дикому» его варианту.

Западная марксистская «ересь», в которую уверовали большевики, оказалась на самом деле пустышкой, обманкой, но которая влекла за собой зачарованную Россию все семьдесят лет. То была роковая «инъекция» вредной, никем не опробованной идеи западной цивилизации, вызвавшей длительную болезнь России. Ничего более полезного коммунисты от Запада не получили. Два века назад царь Петр перенял от Запада только то, что лежало на поверхности и нравилось – передовые технологии и бытовую культуру. Так и большевики купили и переняли с Запада только результаты их цивилизации – технологии, – оставив без внимания самое важное: источники и причины их прогресса. Самое ценное, что имелось на Западе, то, что рождало технологические новации – политический плюрализм и свобода личной инициативы, – были высокомерно и безграмотно отметены.

Если большинство случаев упадка, разложения или гибели этносов и цивилизаций происходило из-за агрессии внешних врагов, или из-за климатических изменений (например, после засухи, как майя, ацтеки), или ландшафтных катастроф (извержение вулкана: как минойцы), то советский народ неожиданно споткнулся вскоре после Великой Отечественной войны из-за дефекта его собственного идеологического фундамента. Идеологические «табу» на частную инициативу и предпринимательство, связанный с этим марксистский строгий запрет на «эксплуатацию человека человеком» жестоко и бездумно «оскопили» русский народ в отношении естественного развития. Это выбило из-под него необходимые стимулы свободного, раскрепощенного труда, и как следствие, вызвало не только неминуемое торможение промышленного и аграрного развития, но также падение общего социального здоровья и трудовой нравственности. Грустные шутки того времени: «Они делают вид, что платят нам, а мы делаем вид, что работаем», Вопрос: «Как расшифровывается ВКП(б)? – (т.е. Всесоюзная коммунистическая партия большевиков). Ответ: Второе Крепостное Право (большевиков)». Марксистскую мантру «Бытие определяет сознание» уточнили: «Битье определяет сознание».

При ускоренной индустриализации страны с 1920-х до начала 1950-х годов, промышленность страны опиралась на простейшие технические решения. Успехи первых пятилеток в восстановлении послереволюционной разрухи и затем в наращивании промышленного и военного потенциала были связаны в основном со строительством и запуском в работу базовых отраслей, находившихся в зачаточном состоянии в дореволюционной России. Это тяжелая промышленность, металлургия, энергетика, транспорт и т.п. Научные и технические основы этих отраслей были заложены еще до революции, и не требовали пока существенного развития. Более современные технологии, такие, как автомобилестроение, электротехника, химия приобретались за золото и хлеб у передовых стран Запада. Для полуголодной, разрушенной и ослабевшей страны это было более чем достаточно. Все были рады и этим первым успехам, готовы были мириться с жалким выбором и качеством товаров на прилавках и длинными очередями. Тем более, никто не видел зарубежных аналогов и не мог ничего сравнивать. Однако военная техника, благодаря природной смекалке народа, строгим требованиям военной «приемки» и жестокими наказаниями за брак получалась хотя и «без затей», но в основном крепкой, простой и надежной – что стало нормой до наших дней.

Народное хозяйство, где наибольшее значение уделялось «валу», т.е. количеству продукции для удовлетворения ненасытного спроса, всегда превышающего предложение при гнетущем страну тотальном «дефиците», могло успешно функционировать даже при административно-командной системе. «План», «вал», «трудовая дисциплина» – были общими законами государства, нарушение которых строго наказывалось, даже уголовно в первые десятилетия.

Это пока успешно «работало», страна восстановилась, победила в Отечественной войне и вновь восстановилась – на тех же марксистских принципах и стимулах к труду: «Все у нас общее», то есть государства, «Кто не работает, тот не ест» и «Выше знамя сплошной коллективизации». Принуждение к труду было законом. С 1930-х и до конца войны неоднократно опоздавших на работу судили и «сажали». Позже за «тунеядство», т.е. за «отлынивание от общественно полезной работы» судили и отправляли на работы в отдаленные районы страны. Пример – ссылка на работы за «тунеядство» знаменитого впоследствии поэта, Нобелевского лауреата Иосифа Бродского.