Русское воскрешение Мэрилин Монро
Поэтому, как только появились первые публикации письма, мистический интерес к нему стал распространяться, как огонь по иссушенной тропическим солнцем траве. Письмо об удивительной судьбе семейства, в котором все дети, как капли воды были похожи на разных очень известных в мире людей, читалось всеми с благоговением, граничащим одновременно с восторгом и с ужасом. Это поразительное сходство с людьми, сделавшими на этой земле столько противоречивого, но великого, зарождало у них чувство страха и одновременно восторга. Ведь и росли эти удивительные дети вдвое быстрее обыкновенных смертных! Это было похоже, страшно даже подумать, – на предсказанное тысячелетия назад и с нетерпением ожидаемое всеми, воплощение, сошествие на землю в облике человека, бога Кришны…. Или, по крайней мере, кого-то из очень тесного его окружения.
В конце концов, высокие чиновники уже не могли обходить осторожным молчанием эту тему. Индия – величайшая в мире, по населению и территории, подлинно демократическая страна. А люди этой страны, не только в письмах в газеты и на телевидение, но собираясь уже толпами вокруг правительственных зданий и митингуя, открыто требовали от чиновников спасти несчастных небесных заключенных из чужой коммунистической и безбожной страны. И чиновники, волнуясь от радостного чувства праведного дела, начали осторожные переговоры с этой небольшой, но суровой страной.
Семейство исхудавших и напуганных беженцев в аэропорту Санта Крус близ Бомбея встречали десятки тысяч восторженных людей. Они толпились по обеим сторонам дороги до самого города, выбегали под самые колеса и бросали под машины цветы. Впереди ехали мотоциклисты, в военных шортах цвета хаки и красных тюрбанах на головах вместо шлемов.
Семье беженцев отвели просторное бунгало на берегу океана, под самым городом Бомбеем. У ворот днем и ночью дежурили снаружи почтительные, как священнослужители, часовые. Всегда в шортах, – но каждая пара этих полицейских была или в тюрбанах на головах, или в пилотках с плюмажами из красных перьев. Дежурили они не напрасно. К воротам начали стекаться тысячи паломников со всей страны, жаждавших лишь однажды увидеть их, прикоснуться к пыли, на которую ступали сандалиями воплощенные души их богов.
Счастье снова вошло в дом Седовых. Все трое взрослых теперь были заняты одним и теперь самым важным делом: образованием молодых революционеров. Но их огорчало, и очень сильно, что дети видят в своем доме только полуголых святых стариков с измазанными пеплом лицами и горящими глазами, череду паломников, падающих ниц перед ними, и задумчивых философов, которые только взглянув на них, тоже опускали глаза и складывали руки в немом поклонении. Ведь маленьким революционерам нужно было ежедневно видеть отважных коммунистов, социальное неравенство и людские страдания, чем больше последнего, тем лучше.
Беда снова пришла неожиданно: умер Горький. Клоник-подросток великого писателя гулял, как всегда, рано утром по берегу океана, глядя в задумчивости на далекий синий горизонт. После ночного, утихшего к утру шторма, весь песок был усыпан водорослями, ракушками, медузами…
Маленький Горький обожал бурю, он с завистью следил, как крупный буревестник резал крылами верхушки волн. И он не заметил, как наступил правой ногой на узкую сине-зеленую полоску на песке. Она сначала показалась ему под голой подошвой просто колючей. Яд этого полуживого морского жителя подействовал на него не сразу. Но уже через минуту он не мог стоять и сел на песок. Он доволочил свою онемевшую ногу до дома только через час. К вечеру маленький Горький умер.
По индийскому обычаю маленького клона предали огню. Был разложен на берегу океана высокий погребальный костер, и старик Седов сам поднес к нему спичку. Вокруг костра, куда только можно было кинуть взор с погребального холмика, белели одежды склоненных паломников. Бедный мальчик улетел вместе с дымом на небо. Чета постаревших Седовых была безутешна. Из почти десятка веселых клоников в живых осталось только двое.
Как молодой матери, потерявшей ребенка, старому Седову вдруг захотелось, наперекор судьбе, назло ей, родить в пробирке еще клоника, самого последнего. После этого все секреты он унесет с собой в могилу. Но теперь он обязан был создать еще одного.
Но кого? Весь генетический материал, привезенный из Москвы, был давно и безвозвратно утерян. И тогда Седов обратился к высокому чиновнику, богослову и близкому своему другу за советом. Еще он хотел отблагодарить индийский народ за все, что тот сделал для его семьи, он хотел предложить клонировать любого из них.
– Нет, – сказал сразу помрачневший богослов и друг. – Нет. Это будет плевком в наши священные верования. Любого иностранца – пожалуйста.
На берегу теплого океана Седов спросил совета у жены.
– Девочку, – сказала она. – Просто милую девочку. Никаких больше революционеров.
К счастью, у одной паломницы, давно живущей у них и помогавшей по хозяйству, была знакомая в Гоа, в курортном местечке недалеко на юге Индии. Она всех и все там хорошо знала. В Гоа уже полвека проживала колония престарелых хиппи из Америки. По-прежнему старенькие хиппи курили травку, пели на закате солнца счастливые гимны и занимались на пустом пляже групповой любовью. Среди них жила и племянница великой Мэрилин Монро, тоже сморщенная как гнилое яблоко.
Раздобыв килограмм марихуаны, старенькая паломница поехала в Гоа, без труда сошлась там со всеми хиппи, а потом без проблем настригла волос, ногтей и взяла мазки из всех интимных мест племянницы Мэрилин Монро.
Так через пять месяцев на берегу океана, в кухне, около кастрюлек, заменивших лабораторные колбы, в банке из-под варенья родилась прекрасная Мэрилин Монро. Как прекрасная Венера, она родилась тоже из пузырька, но не морской пены, а из стеклянного.
Счастье снова ненадолго заглянуло в дом Седовых. Девочка росла на редкость живой и милой. Но ее мама и папа очень быстро старели. Их многолетняя сотрудница тихо и спокойно умерла. С Седовым случился первый удар, и речь у него восстановилась только через год. Учить детей стало некому, а главное, и нечему: действительность разительно отличалась от его былых коммунистических представлений. Решено было отдать девочку в англоязычную школу в городе. Взрослевшие не по дням, а по часам, юноши тоже разъехались. Старший попросился в храм-ашрам, в обучение к индусским мудрецам, что вовсе не удивительно после общения с тысячами пилигримов у себя дома. Младший, который был клоном знаменитого поэта, тоже давно писал стихи, и теперь он отправился по улицам и дорогам читать и петь их всем, кто захочет его слушать. В доме стало тихо и пустынно, разбрелись даже ставшие давно привычными и нужными добрые паломники.
Вскоре умерла супруга, и Седов понял, что час пробил, настало время выполнить предсмертное поручение до конца, – сейчас или уже никогда. И впервые за двадцать пять лет он написал письмо в Москву.
Состарившийся больной Седов не учел, что коммунистических партий может быть в Москве уже несколько после «перестройки», поэтому он надписал на конверте только: «Передать в Политбюро Коммунистической партии…». Провалявшись с месяц на московском почтамте, это письмо все-таки нашло своего адресата, но совершенно случайным образом. Его отнесли в первую попавшуюся на глаза дежурного почтальона партию с таким словом в названии. Так оно легло на письменный стол Генерального секретаря Коммунистической партии ленинцев, товарища Фомина. Партии левой, но весьма и весьма экстремистской.
11. Расставание
Прочитав только до середины письмо из Индии с неразборчивым почерком, Генеральный секретарь Фомин понял, что ему улыбнулась такая удача, о которой он не мог даже мечтать. Но вскоре, как коммунист, он пришел к выводу, что все произошло вполне закономерно, никакого чуда нет, и не могло быть. Всего лишь слово в слово было выполнено задание партии своему верному члену, как и должно было только быть. Задание Генерального секретаря Юрия Андропова. И он, новый генсек, обязан был воспользоваться этим в полной мере: ведь письмо пришло именно к нему. Но для этого нужны были еще деньги. Много денег.
Фомин в тот же день написал вежливый, но по коммунистически страстный ответ в Индию. И сразу стал искать деньги.
Старик Седов, получив ответ, который с нетерпением ожидал, не обрадовался, к своему искреннему удивлению, а даже испугался. Потом он вышел один на берег океана и горько заплакал. Старая привычная и добрая жизнь заканчивалась, впереди было что-то непонятное и страшное.
Фомин прилетел в Бомбей, переименованный уже в Мумбай, поздно вечером. Он ехал в такси из аэропорта, поглядывал с любопытством в окно, вдыхал ароматы тропической ночи с дымками от костров из высушенных лепешек домашних буйволов, и с волнением готовился к встрече.
Фомин остановился в отеле, и только утром приехал по адресу, откуда к нему пришло письмо. С трепетом в груди вошел он в ветхое бунгало на берегу океана, но оно было пусто. Только на веранде, укрывшись за циновками от ветра, сидел в одиночестве и смотрел в океан глубокий старик.
Они долго не могли найти, с чего бы им начать разговор. Старику хотелось убедиться, что этот господин настоящий коммунист, и он действительно прилетел из Москвы, и его детей там ждут, и все это по-прежнему очень нужно коммунистическому движению. В этом он теперь сомневался, особенно, когда тот представился ему, как Генеральный секретарь компартии. Старик знавал несколько более импозантных генсеков. Теперь ему больше всего хотелось, чтобы тот отказался, уехал обратно и оставил их в покое.
Фомин же, поглядывая вокруг себя на убогую обстановку и одинокого древнего старика, сначала подумал, не чепуха ли все это, не попался ли он, как простак, на выдумки сумасшедшего. Но затем он увидал несколько ранних фотографий, и сердце его громко забилось. Сходство со знаменитыми людьми было поразительное.
Актриса Мэрилин Монро не интересовала Фомина. Клон Есенина, писавший, кстати, неплохие стихи, тоже. Он хотел увидеть только единственного оставшегося в живых революционера. Как политику, ему надо было оценить товар живьем. Решено было, что он поедет в горный ашрам, где жил старший сын, там под видом иностранца-приверженца индуизма проведет несколько часов, понаблюдает за интересующим его клоном, но не станет пока знакомиться лично.
На следующий день, из-за очень трудной дороги, он приехал с переводчиком в храмовый комплекс в горах уже после полудня. Он ожидал приехать в какой-то колледж, но то, что он увидал тут, даже не заходя еще внутрь, стало его поражать. У стен храма, на теплых от солнца камнях, сидели в позе лотоса над отвесными скалами смуглые люди в одних лишь набедренных повязках. Их глаза смотрели вперед и вверх, на горные заснеженные вершины, но видели они что-то совсем иное.
Фомин получил разрешение и благословление дежурного гуру и вошел внутрь. К его легкому неудовольствию, за ним последовал и полуголый, со сморщенной кожей, сопровождающий йог. Во внутреннем дворике два десятка молодых и не очень молодых людей, так же легко одетых, двигаясь, как в замедленном кино, выполняли упражнения йоги. Фомин внимательно рассмотрел лицо каждого, – не узнает ли он кого-нибудь в них. Нет, если он вообще существовал, кроме как в его воображении, тут его не было. Сопровождавший йог продвинулся вперед, и они вошли в храмовый зал, вырезанный вместе со скульптурами прямо в скале. На застеленном циновками полу сидели, поджав под себя ноги, еще два десятки людей. Их горящие взоры были обращены на средних лет мужчину впереди них, сидевшему тоже в позе лотоса на небольшом деревянном помосте. Фомин не знал ни одного иностранного языка, и он не мог понять ни слова, что тот говорил своим слушателям. Несомненно, это были его ученики, или последователи, или адепты. Фомину уже совсем не нравилось тут. И очень не нравилось. Все это было, по его твердому убеждению, «мракобесие». Непонятно, что тут мог делать тот, которого он искал. И опять же, если он его искал, то здесь ему было не место.
Фомин снова стал рассматривать лица. Здесь, в потемках храма, вырезанного в скале, при одних лишь масляных светильниках и огоньках курившихся благовоний, это было еще труднее. Опять он никого тут не узнал. Но теперь это стало для него облегчением. Теперь он чувствовал, что при любом раскладе, он прилетел сюда напрасно. Истинного революционера, с сохранившейся пламенной душой, найти в этом полутемном индуистском храме он не сможет. И он с горькой усмешкой посмотрел на немолодого уже мудреца-проповедника, перед которым все они сидели и, не пропуская ни единого слова, как завороженные, слушали.
Только мельком взглянув на того, Фомин узнал его мгновенно, и у него чуть не зашевелились волосы на голове. Это был Он. Вылитый Он. Даже интонации голоса, говорившего на незнакомом языке, были несомненно его, их копировали все актеры, игравшие эту роль в советском кино. Фомин пошатнулся и прислонился к скалистой стене. Теперь и его глаза горели общим огнем. Он простоял так с десяток минут, завороженный святым для него ликом и голосом, не имея сил, ни желания оторвать глаза.
Сопровождавший йог тактично привлек к себе его внимание. Йогу было знакомо такое состояние у посетителей, оно охватывало тут многих. Но пора было уходить, краткое знакомство с ашрамом закончилось.
Старый Седов написал три письма, каждому из оставшихся у него детей, и стал ждать их приезда. Поджидая, он размышлял, что же сказать им, какие аргументы привести, чтобы вызывать у них желание ехать в далекую холодную страну. Конечно, все его дети слышали от рождения, все их ускоренные вдвое годы, о далекой Родине, о коммунизме, о несчастном пролетариате… Но то было в детстве и юношестве, теперь же они были взрослые люди.
Они собрались дома, все четверо, на берегу океана, с почтением слушали «папу», молчали, и старик понял, что поезд ушел, у детей совсем иные устремления, никуда им ехать отсюда не хочется.
Они бы и не поехали. Но Седова вдруг хватил второй удар, и его парализовало ниже пояса. Дети уже не могли отказать умиравшему любимому отцу: тот хотел обязательно перед смертью взглянуть на Родину. После долгих колебаний, через две недели, все-таки было решено, что Мэрилин с Сергеем полетят и повезут парализованного отца первыми, старший брат вылетит в Москву через месяц. А там будет видно.
При оформлении загранпаспортов, – вообще первых в их жизни удостоверений личности, – пришлось, наконец, взять нормальные имена и фамилии. С тех пор их имена стали фамилиями. Именами и отчествами они, не долго думая, как само собой разумеющееся, записали те самые, что носили их знаменитые прообразы. В Индии эти имена и фамилии звучали вполне обыденно, но там, куда они летели, люди, услыхав их, станут вздрагивать. Но между собой они, конечно, продолжали звать друг друга только по фамилиям.
Мэрилин с Сергеем и отцом улетели первыми. Прошел месяц, и через два дня в Москву должен был улететь из Индии тот, ради которого все это и затевалось двадцать пять лет тому назад. Человек в расцвете своих сил, почти пятидесятилетний, если по обычному человеческому счету, и мудрый, как пророк. В Москву летел единственный выживший из всей плеяды его маленьких соратников, единственный из несчастных клоников легендарных революционеров. В Москву летел великий Ленин. Вождь Революции и пролетариата, освободитель трудящихся всего мира. Ленин, который «всегда живой и живее всех живых», как поется в советских песнях. Неотличимый двойник и родственный как одноутробный близнец, клон Владимира Ильича Ульянова-Ленина.
12. Атташе Форд
Джеймс Форд увидал свободное место у тротуара, подумал «Вот удача!», и припарковал свой «Ягуар» прямо перед зданием американского посольства на Садовом кольце. Когда он вошел в посольство стоявший на посту при входе высокий и статный морской пехотинец во всем белом, еще по-летнему, как всегда привычно вытянулся перед ним с невозмутимым лицом. Джеймс Форд жил в Москве уже два месяца, и каждый день приезжая сюда утром, и проходя мимо того или иного дежурного морпеха, пробовал поймать его взгляд и, если это удавалось, всегда подмигивал, ожидая, что рано или поздно кто-нибудь из них тоже подмигнет в ответ. Но не было ни разу, чтобы невозмутимое лицо под белой накрахмаленной панамой хоть чем-нибудь выдало, что заметило это панибратство с его стороны.
Как только он открыл дверь офиса, его секретарша вскочила со своего стула и выпалила:
– Вас срочно вызвал к себе господин посол. Доброе утро, Джеймс…
– Кто? – оторопело спросил Форд. За два последних месяца он был у посла только однажды, когда, заступив в должность, представлялся ему.
– Посол Соединенных Штатов Америки! И он очень удивился, что вас еще нет на работе. На всякий случай я сказала, что вы уже звонили.
Джеймс Форд служил советником посла по вопросам сбора и анализа информации. У него и нескольких его сотрудников были дипломатические паспорта, надежно их защищавшие. И они довольно смело орудовали в Москве, заводя дружеские связи среди высших чиновников, крупных бизнесменов и политиков, собирая или покупая по крохам слухи, сплетни, записи подслушанных разговоров, а потом их вместе склеивая в картину барахтающейся в проблемах, но, на удивление, так и не тонущей еще России. Но непосредственным начальником у него был секретарь посольства, и этот вызов прямо к самому послу мог означать что-то совершенно экстраординарное, свалившееся на его голову, и поэтому наверняка неприятное.
Посол принял Форда почти сразу. Войдя в его просторный кабинет, Форд так же, как морской пехотинец у входа, почтительно вытянулся, – перед ним и перед звездно-полосатым стягом за его спиной. Посол без слов махнул рукой на кресло перед столом.
– Ночью получена шифровка из Вашингтона, – сказал он, глядя Форду в глаза, и с явно озабоченным выражением на лице.
Форд уже сидел в кресле, но спина у него была по-прежнему почтительно выпрямлена.
– Так вот, получены достоверные сведения с мировых финансовых бирж, что кто-то в Москве стал крупно играть против местной валюты, против российского рубля. Очень крупно. Иначе бы я вас не вызвал. И не только против рубля, а против акций всех российских предприятий. Как будто кто-то ожидает в Москве конца света. Вам что-нибудь об этом известно?
– Про конец света? Пока нет, господин посол, – и Форд нервно проглотил слюну.
– Очень жаль.
– На лондонской, московской, нью-йоркской и других биржах выставили против рубля и русских акций десятки миллиардов долларов, сделали ставки на то, что они рухнут. Десятки миллиардов долларов! Вы представляете? Никогда такого не было. Так рисковать может либо сумасшедший, либо тот, кто знает наверняка, что наступает конец России. Конец очень скорый – через день-два. Вопрос – какой конец? Политический, финансовый? Вы обязаны были это мониторить! Это ваша работа!
– Я… я сделаю все от меня зависящее.
– Докладывать попрошу через каждые два часа. Идите и работайте.
Обратно Форд бежал по коридорам посольства. Он лихорадочно соображал, какие шаги самому предпринять, и что поручить сотрудникам. Первое, что приходило в голову, такие финансовый риски могли быть в здравом уме кем-то приняты, только если готовится покушение на первое лицо в государстве. Тогда бомба или выстрелы должны будут прогреметь уже через день-два, не позже, иначе выставлять десятки миллиардов долларов безрассудно. Ничего иного в политической картине этой страны не просматривалось. Вероятнее всего – ожидалась стрельба или бомба в Кремле. Он с досадой вспомнил, что вчера отправил одного своего сотрудника на неделю в командировку в соседнюю южную страну. Сейчас нужны были все его ресурсы.
Секретарше он только крикнул: «Гарри ко мне!», и бросился к своему столу. В Интернет было лезть бессмысленно, даже в особый секретный, прямой справочник из ЦРУ. Он выхватил из кармана свой мобильник и послал несколько одинаковых сообщений: «Мыло «Экселсиор» – это любовь». Тот, кто получит эти сообщения, бросит все свои дела, начнет сам звонить по телефонам, и как только что-нибудь разузнает, разнюхает, даст ему знать. Но если ничего не сможет узнать, то позвонит все равно и получит задание, – он платил им достаточно много, чтобы эти продажные местные чиновники живее поворачивались. То, что он покупал у них, не было государственной тайной или секретом, а было только слухом или чуть более ранним оповещением, поэтому те ничем особенно не рисковали.
– Гарри, – сказал Джеймс, когда тот вытянулся перед ним, почуяв напряжение. – Что-то происходит в Москве. Ты не заметил? – но тот молча и медленно помотал головой. – Срочно свяжись с местными банкирами. Поговори с ними, для начала, хоть о погоде, а потом поинтересуйся, что они думают о русском рубле. Спроси об этом, как частное лицо, и как бы между делом. Ты меня понял?
Первый звонок поступил к Форду уже через пять минут, из московской мэрии. Звонил чиновник средней руки. Звонил, наверное, из туалета, потому что из трубки доносилось журчание воды. Джеймс недавно, так сказать, завербовал этого, поэтому тот еще сильно трусил, переходил то и дело на шепот, и был с трудом слышен из-за потоков воды.
– Алло, вы меня слышите? – доносилось, как из-под водопада. – Вот последнее и необычное… Одна партия коммунистического направления – компартия ленинцев, – еще неделю назад подала заявки на митинги в центре Москвы. Ежедневно, начиная с субботы. На самых больших площадях. Разрешения мэрией выданы. Одной только этой этой партии, и это странно. Заявлено присутствие до ста тысяч человек. Тоже очень много. Невероятно много. Больше я говорить не могу.
– Алло! Стоп, не вешайте трубку! Кто лидер этой партии?
– Фомин.
Джеймс схватил мышь своего компьютера. Моментально он подключился к закрытой кодированной справочной сети ЦРУ и набрал эту фамилию, и русскими, и латинскими буквами. Ответ последовал через долю секунды.
«Фомин, генеральный секретарь Коммунистической партии ленинцев с 2001 года. Партия с сильным экстремистским уклоном. Блокируется только с национальными пробольшевистскими группами. Бывший второй секретарь Советского райкома комсомола города Москвы. В октябре 1993 года активно участвовал в волнениях и боях на улицах Москвы и около парламентского Белого дома. После ликвидации беспорядков и «расстрела» Белого дома, был осужден и провел в тюрьме около полугода. Освобожден по амнистии, вместе с руководителями волнений и лидерами октябрьского восстания. Женат, имеет двух взрослых детей. По мнению знавших его в молодости сотрудников, бескорыстен, предан коммунистической идее, готов пойти ради нее на смерть. Вполне вероятно, готов для этого и на открытый террор».
Джеймс откинулся на спинку кресла и поджал в немом восхищении губы. Это было уже кое-что… И он мельком взглянул на свои часы: до первого доклада в кабинете посла у него оставалось еще порядочно времени. Он взял мобильник и набрал номер сотрудника.
– Гарри, опять срочно, узнай через твоих банкиров, у кого находятся счета компартии ленинцев? Их лидер Фомин.
Следующие десять минут никакой новой интересной информации не поступало. Потом позвонил один мелкий спортивный чиновник. Тот сообщил, что ведутся переговоры об аренде большой спортивной арены в Лужниках. С кем – он не знает. Но этот стадион – на сто тысяч человек. Он заполняется только в эпохальные футбольные матчи. Но на ближайший месяц никаких такого масштаба спортивных мероприятий не запланировано. Это было странно, поэтому он и позвонил.
Пока мозаика складывалась в пользу большой политики, но без смертоубийства. Никакой идиот не решился бы так светиться с прямыми биржевыми спекуляциями в пользу такого криминального сценария. За ним бы пришли уже через десять минут. Правда, пришли бы в его стране, цивилизованной. Тут, возможно, было еще не так.
Очень нужен был сейчас свой информатор в этой крошечной партии, которая собиралась вывести через два дня на улицы сотни тысяч людей. Но такого у Форда не было. И он начал, по старому дедовскому способу, перебирать в уме, все возможные причины мгновенного роста популярности этой экстремистской партии. Но Джеймс Форд вырос и учился в предсказуемой и демократической стране, поэтому ничего подходящего и правдоподобного ему на ум так и не пришло. Два месяца в это загадочной стране – было слишком мало.
Гарри пришел к нему сам в кабинет с докладом. Доклад был профессионален и краток. Счета партии ленинцев – в банке с сомнительной репутацией «Стрэйт-Кредит». Его президент – некто Левко. Банк – почти банкрот, по мнению банковского сообщества, и никто всерьез не подумает дать ему теперь кредит. Но этот банк стал проявлять повышенную активность последние два дня. Особенно в области биржевых спекуляций. Но и это было типично для банка. Его президент был раньше профессиональным картежником. Резко возросли только масштабы его сделок. Банкиры считают, что это его агония. Теперь про российский рубль. Все полагают, что он будет только укрепляться, особенно с ростом цен на нефть после окончания недавнего мирового кризиса. Все советуют только покупать русский рубль, и как можно больше, а играть против американского доллара.
