Лотерея смерти

– Я лично прослежу за этим, полковник, – громко сказал председатель. – Члены комиссии, надеюсь, понимают как важно, не провоцировать напрасно волнение в городе из-за этого щекотливого вопроса. Да и наш телерепортаж о положении с преступностью, как все знают, это не жадный до маньяков и мерзких подробностей таблоид, как на Западе. Пожалуйста, продолжайте, полковник.

– Найдено тело женщины со следами изнасилования в извращенной форме. Не буду описывать детали, только укажу, что брюшная полость у нее была вскрыта, по-видимому, для целей извращенного секса. Самое тревожное то, что особенности этого фатального рассечения полностью совпадают с теми, что обнаружены на телах двух других женщин, найденных ранее в течение этого года. Те женщины также не вернулись домой, не оставив следов. Не было и свидетелей произошедшего, об их пропаже заявили родственники, их тела найдены много позже и совершенно случайно. Все это указывает на серийный характер этих преступлений, а также на патологию преступника в сексуальном отношении. Словом, в нашем городе, похоже, активизировался сексуальный маньяк. Следствие ведется, но результатов пока нет. На этом у меня все.

– Спасибо, полковник Смольников. Перейдем к вопросам. Но после этого попрошу вас, полковник, доложить нам о работе вашего отдела собственной безопасности. Разумеется, это особо закрытая информация, но все мы имеем допуски, и о результатах хотим знать. Итак, комиссары, кто начнет?

3. Лотерея смерти

Я слушал полковника не очень внимательно. Да и самое важное ожидалось позже: что и как он ответит на наши вопросы – для этого мы здесь и собрались. Преступников все равно не остановишь, а полицию лишний раз подстегнуть мы вполне могли, для этого наша депутатская комиссия и была создана.

Но более всего мои мысли отвлекало иное. Я этого человека знал очень давно, знал хорошо, но с очень плохой стороны. Тогда он был еще капитаном, а я въедливым журналистом, криминальным репортером. Под монотонный голос этого докладчика, – знакомого мне в то время капитана полиции, начальника опергруппы, – я перенесся в далекие годы «лихих» девяностых – начала «нулевых».

Тогда в стране царил беспредел, воры и бандиты вместе с прикормленными или запуганными чиновниками и полицейскими гребли под себя страну, а недалекие политики «демократы», мало понимая в экономике, вели ее прямой дорогой к экономическому коллапсу, и очень скоро привели – к дефолту и почти к разрухе. Пресса тогда истерично вскрикивала, желая оправдать звание «четвертой власти», но у нее это плохо получалось. Нежданно получив свободу, журналистика сменила привычный для нее за коммунистические годы кроваво красный цвет на канареечно желтый – бульварный. Теперь она легко продавалась, обслуживая и политиков, и олигархов, или в одном лице тех и других, опускаясь даже до оправдания кавказских террористов за взрывы жилых домов в Москве, при этом без обиняков намекая на вину в этом ФСБ. Я сам тогда был, двадцать лет назад, журналистом, и знаю это очень хорошо. Кратко напомню, что тогда происходило в стране, поскольку это важно для понимания содержания этой повести.

Все началось с того, что в начале девяностых впервые в истории страны было провозглашено «что не запрещено, то разрешено». Прекрасно – свобода. Но толковые законы все равно были нужны, как уздечки или вожжи, однако с ними не успели, а без этого – беспредел, что сразу и случилось. В те годы некоторые перевозили «наличку» чемоданами, но больше было тех, которые заглядывали в урны и мусорки в поисках чего-нибудь съедобного. А третьи ложились очень рано в могилы – после бандитских разборок, или «ответив за базар», или помешав на местных выборах, или потребовав выплату долга, и так далее, причин появилось неожиданно очень много.

Полиция не только не справлялась, но часто сама участвовала в рэкете и поборах. Я знал это не понаслышке, я не раз сталкивался с этим по работе. После армии и госпиталя, когда отошел от нескольких пулевых ранений, полученных на Кавказе, до своей еще журналистики я занялся частной охраной и сыском. Чаще всего я охранял богатых людей от пули или ножа. Деньги, которые мне тогда платили, казались фантастикой. Богатые и вороватые вдруг стали бояться за свою жизнь и платили бешеные деньги в надежде обезопасить и успокоить себя. Далеко не всем это удалось, но худшего ни с одним из моих клиентов не случилось.

Однако через несколько лет меня начало тошнить от всей грязи, в которую приходилось окунаться, как частному детективу или охраннику. Деньги у меня уже появились, связи в криминале и полиции наросли, как паутина, и вместо этого я стал криминальным репортером в одной очень популярной тогда газете. Попал я в эту сферу, надо сказать, в самый подходящий момент. В Москве только-только раскрыли в МУРе большую группу полицейских «оборотней в погонах» – если кто-то их еще помнит, – и пошли после этого по всем другим городам «круги и волны». Оказалось, почти в каждом из них вольготно себя чувствовали свои местные «оборотни». Как от раковой опухоли, из столицы по всем областям отошли метастазы. Тогда я и познакомился с капитаном Смольниковым. Как я понял уже тогда, и как полностью уверен до сих пор, и с полным основанием, он был одним из главных питерских «оборотней», чудом или, скорее, по чьему-то высокому вмешательству избежавшим возмездия и десятков лет заключения, какое получил каждый второй из отдела, который он тогда возглавлял. Теперь тот же самый человек, но уже в погонах полковника, в должности зам начальника полиции города, докладывал о своей работе нам, депутатам Законодательного собрания Петербурга, в этом прекрасном зале Мариинского дворца.

Когда полковник Смольников заговорил о серийном убийце, я сразу очнулся от своих воспоминаний и переключил все внимание на него. Когда же я вник в то, что он говорил, то вновь, как год назад проникся ужасом и состраданием к этим несчастным жертвам, к этому самому худшему, что может случиться с каждой молодой женщиной. Потому что совсем недавно меня самого… – нет, не коснулось, а только обвеяла эта чудовищная, в голове не укладывающаяся жестокость и бесчеловечность.

Вопросы депутатов и ответы на них полковника шли в очередности упоминавшихся в докладе дел. Я с трудом дождался последнего, про серийные убийства, и первым потянул вверх руку.

– У меня два вопроса, полковник. Какие отличительные признаки или обстоятельства или иные повторяющиеся ранения найденных тел позволили предположить о серийном характере этих убийств? И на какой стадии расследования находится следствие? У меня есть к вам и второй вопрос.

Полковник устало потер ладонью глаза.

– Если я сейчас расскажу перед телевизионной камерой хоть что-нибудь о «почерке» убийцы, то мы потеряем единственную ниточку, которую держим в руках. Если это станет широко известно, то эти признаки – или никогда не больше повторятся, или они начнут встречаться повсюду – у преступников тоже есть чувство юмора, очень своеобразное. Как вы хорошо знаете, много людей в городе пропадает без вести. Потом некоторых находят, живых или, чаще всего, мертвых, а то случается, сами преступники сознаются и показывают места преступлений или захоронений. К жизни большинство жертв не вернуть, но зато это оказывается важным для следствия. Тогда часто все и обнаруживается. Это тот самый случай, этих женщин нашли много позже, со значительными посмертными изменениями и совершенно случайно. У всех у них схожие летальные ранения и признаки патологического секса. Могу повторить, что уже сказал – «почерк» этих преступлений позволяет предположить, что их совершил один и тот же человек, одержимый страстью извращенного секса. Несомненно, это серийный убийца и маньяк, очень опасный, безжалостный и осторожный. Более об этом я рассказать не могу. Что же касается следствия, то оно сейчас в тупике. У вас еще вопрос?

– Да. Как полиция города реагирует на интернет-сайт «Лотерея смерти».

– Не понял, на что? На какую лотерею?

– Этот сайт называет себя «Лотерея смерти». На нем предлагается угадать, где, когда и кто умрет в нашем городе на следующей неделе в результате несчастного случая. Билет стоит сто долларов, оплата в биткойнах или в иной крипто валюте, угадавшим – выигрыш до ста тысяч долларов. Имеется счетчик игроков, сделавших ставки. Вчера их было более тысячи. Возможно, это фейк или разводка на деньги богатых недоумков. Но может оказаться, что создатели этого сайта как-то влияют на якобы случайную гибель людей, чтобы «выигрыш» выпал на более выгодное для них сочетание признаков. Если это окажется так, полковник, то тем полицейским, кто должен был такие вещи отслеживать, но даже не знали об этом, возможно, придется ответить за преступную халатность.

Я уже начал садиться, поняв, что содержательного ответа от полковника не получу, когда услыхал голос председателя:

– Николай Иванович, подождите, пожалуйста, не садитесь! Если полковник не в курсе, то, может быть, вы просветите нас об этом подробнее, хотя бы в двух словах.

– Я знаю об этом столько же, сколько сможет любой человек, если зайдет на этот сайт. Там идет азартная игра на смерть незнакомых людей в нашем городе. Выбираете признаки несчастного случая со смертельным исходом, который почти наверняка, по статистике, случится на следующей неделе, переводите деньги и ждете, когда это произойдет. К сожалению, смертельные несчастные случаи случаются в нашем городе даже чаще, чем раз в неделю. Если вы угадаете пол погибшего, примерный возраст, цвет одежды и прочее, то вам выплатят крупный выигрыш. Сейчас на этом сайте делаются ставки на несчастный случай со смертельным исходом на одной из станций метро нашего города. Случится это на следующей неделе, но в какой день это произойдет – предлагается угадать, как и название станции и все прочее. Жестоко? Мерзко? Если это не ловкое мошенничество, тогда это немногим не дотягивает до серийных убийств, о которых здесь только что говорили. Но очень возможно, это и есть настоящие серийные убийства, в которых наша полиция пока еще не разобралась.

– Спасибо, Николай Иванович. Надеюсь, полковник примет к сведению этот сигнал. Мы спросим полковника про эту лотерею на следующем заседании нашей комиссии по укреплению правопорядка.

Я не ожидал услышать большего в ответе полковника на мой первый вопрос, о серийных убийствах сексуального маньяка. Тем не менее, надеялся узнать хоть что-нибудь, что уймет боль, которая саднила мне душу уже многие месяцы. Полтора года назад, зимой, меня вдруг позвали к телефону редакции нашей газеты. Хотя и смутно, но сразу я узнал голос своей давней знакомой, которую не видел и не слышал, наверное, уже больше десятка лет. Меня не удивило, что она меня легко нашла – я давно и много писал в газеты про криминал и полицию, появлялся иногда на ток-шоу, и стал довольно известен, отчего меня, наверное, потом и выбрали в городские депутаты. Но знакомый, и одновременно какой-то жалобный голос в трубке редакционного телефона меня даже не насторожил, а сразу испугал. Я ее узнал, это была Галя. Мы любили когда-то друг друга, но потом встречались реже и реже, и тихо, мирно разошлись. Было это лет двадцать назад, но ничего из далекой молодости не забывается. Я не выдержал и первый выкрикнул:

– Что случилось, Галя?

В трубке послышалось всхлипывание, но она сумела взять себя в руки:

– Коля, моя дочь пропала. Она не вернулась домой… пять дней назад.

– В полицию сообщила? Они приняли твое заявление?

– Не сразу… но потом приняли… Коля, узнай, пожалуйста, что-нибудь, ты это можешь… у тебя связи. Я даже не знаю, что мне теперь делать… – и всхлипывание в трубке стало громче.

Я пообещал ей сделать все, что только мог, и сразу начал обзванивать всех знакомых, кто мог бы об этом знать. Но бесполезно, не было никаких известий, следов, неопознанных мертвых тел, похожих на описание. Но все они обещали мне сразу позвонить, если что-нибудь объявится.

Прошел месяц, я не выдержал и сам позвонил Гале. Она говорила со мной теперь каким-то каменным голосом, я даже не узнавал ее в этот раз. Ее дочь так и не нашли, и в полиции ей могли предложить только побеседовать с психологом. Я старался тогда как-то подбодрить ее, поддержать, но она вяло и слабо на это реагировала. После молчаливых и неловких секунд мы с ней попрощались.

За несколько месяцев после моих первых звонков мне ничего не сообщили о Галиной дочери. И уже весной в трубке своего мобильника я услыхал истеричные рыдания Гали. Ни одного ее слова я не мог понять, но и без этого мне стало все ясно. Как только она пыталась мне что-нибудь сказать, так опять ее охватывали судорожные рыдания. Наконец, я крикнул в телефон:

– Где ты? Дома? Я к тебе сейчас приеду, никуда не уходи!

Я знал, где она раньше жила с родителями, я провожал ее множество раз к этому дому, к дверям их квартиры, поэтому поехал сразу туда. Оказалась, она там жила до сих пор. В квартире были только двое – сама Галя, которая сразу бросилась мне на грудь, и ее старушка мать, стоявшая как-то застенчиво в стороне, и вряд ли понимавшая что вокруг нее происходит.

Галя увела меня к себе в комнату и там сумела взять себя в руки. Ущипнув себя за ладонь и закрыв глаза, она рассказала мне главное. Тело ее дочери нашли и подняли из-под растаявшего снега в лесопарке, изуродованное, с животом, распоротым ножом сверху донизу. Зимнее пальто и платье под ним были сорваны, порезаны, также как и ее гениталии. Все эти подробности Галя рассказала мне с каким-то ожесточением, как будто доказывая и обвиняя всех, как и меня самого, что ее дочь не защитили, не оградили от этого бесчеловечного мучения, и я тогда почувствовал весь ужас произошедшего с ее дочерью, и даже собственную вину.

После обследования тела судебными экспертами, через неделю состоялись похороны. Я приехал в крематорий очень рано. У закрытого гроба стояли сначала только Галя, ее мать и я, но потом начали подходить сослуживцы, подруги и друзья дочери. Галин муж, как я потом узнал, умер два года назад, сгорел от рака в один месяц. Я стоял от Гали с одной стороны, ее старушка мать с другой, и почти все приходившие сюда принимали меня за Галиного мужа. После соболезнования Гале и ее матери многие останавливались передо мной и отдельно выражали свое сочувствие, некоторые мужчины даже обнимали меня за плечи. Для многих я был отцом этой убитой девушки, да и сам я себя уже им чувствовал. Я благодарно кивал головой, что-то бубнил и горько поджимал губы. На душе у меня никогда до этого не было так мерзко.

4. Сорванный план

Я больше не слушал ни полковника, ни наших комиссаров, пропустил даже доклад о собственной безопасности в УВД, по которой у меня было подготовлено много вопросов. Я встрепенулся только когда почувствовал, что заседание комиссии заканчивается. Я поднял руку, и председатель дал мне слово.

– Я прошу… нет, лучше так… пользуясь, как говорится, случаем, я подаю вам сейчас, полковник Смольников, свою депутатскую заявку на участие в расследовании дела, которое вы связали с серийными убийствами. В некотором смысле подобное коснулось лично меня, и, кроме того, мой опыт позволяет мне надеяться, что я могу быть полезен следствию.

Полковник мельком взглянул на председателя.

– Да, я понимаю… вы, как депутат, имеете на это право, но так нельзя, на ходу, и устно. Извините, кто вы?

– Вы меня хорошо знаете, полковник, и очень давно. Фамилию я вам напомню – Соколов.

– Но так это не делается, депутат Соколов, подайте, пожалуйста, заявку в отдел, они рассмотрят…

– А почему не делается! – неожиданно раздался голос председателя. – Давайте мы это сделаем сразу, без проволочек. Если вас, полковник, беспокоят формальности, то телекамеры пишут все наши слова, кроме того, здесь полтора десятка свидетелей, и я сразу наложу визу на это устное заявление, – он взглянул в объектив телевизионной камеры. – Прошу удовлетворить заявку депутата Соколова Николая Ивановича.

Было совершенно ясно, что председатель сейчас работал на публику, завоевывая себе популярность среди горожан. Но это было его личное дело, и оно мне только помогало.

– Ну, хорошо, хорошо, согласен…, – полковник изобразил улыбку и повел ладонью по воздуху. – Как видите, я это сразу и подписываю. Но позже, депутат Соколов, попрошу вас бумаги все-таки оформить, как полагается.

Через несколько минут комиссары начали расходиться. Но я продолжал сидеть, пока все не вышли. Когда в зале остались одни телевизионщики, сматывающие кабели, я подошел к широкому высокому окну и сдвинул в сторону сборчатую штору.

Подо мной лежала Исаакиевская площадь. За собором и зеленью вокруг «Медного всадника» угадывался простор Невы, высились исторические здания, блестела вода Мойки. От всего этого веяло величием – от камней, блеска вод, облаков… Я подумал тогда, – это мой город, мне доверились его жители, я хочу и буду служить им, ловить и уничтожать тех нелюдей, о которых они даже не догадываются… Тогда же я понял, что ничего более важного в жизни у меня теперь не было.

Еще утром, когда только вошел в этот зал Мариинского дворца, я знал, что главной моей задачей, или миссией, как избранного депутата и члена Комиссии по укреплению правопорядка Петербурга – станет предать полковника Смольникова суду, чтобы он, наконец, получил реальный срок заключения за свои давние преступления. Я понимал, что это очень трудная задача, и наверняка растянется на весь мой депутатский срок. Но у меня уже был разработан план действий. Как комиссар, я должен был добиться прикомандирования к отделу собственной безопасности УВД города. Даже если никого не осталось из сотрудников, работавших со Смольниковым полтора десятка лет назад, должны были храниться все дела того времени. Совершенно секретная информация на долгие годы. Для меня самое важное было – на кого из полицейских возбуждали тогда дела, почему приостановили, и все прочее с этим связанное. Я теперь имел полное право, и мог там получить к этому доступ. А затем найти людей, которые эти дела вели, и, главное, фигурантов всех тех дел. Кто-нибудь из них, возможно, не побоялся бы мне все рассказать, а потом открыто свидетельствовать против Смольникова на суде – по тем или иным личным мотивам, – из мести, из-за возникших обид, или даже из-за мучившей их с тех пор совести.

Две недели назад, на первом заседании Комиссии, когда нам докладывал генерал, сам начальник полиции города, я еще более укрепился в своем намерении. Генерал был не столько стар, сколько заметно болен. От него тогда не отходил помощник, помогавший ему не в делах, а просто стоять на ногах и двигаться. Я видел, как генерала сильно качнуло в коридоре, когда все уже выходили, и этот помощник без лишних слов и суеты, незаметно и умело его подхватил, поддержал плечом, и пошел с ним далее прижавшись, подпирая сбоку.

Генерала я уважал, его продвигал на этот пост еще первый и любимый петербуржцами мэр, но годы взяли свое. Самым вероятным претендентом на его место теперь был его первый зам, полковник Смольников. Я не мог этого допустить. Но теперь неожиданно складывалось все так, что мне придется сначала заняться совсем другим. Если появились зацепки к страшным преступлениям, совершенным тем маньяком, и, главное, к ожидаемым от него следующим злодеяниям, то мне совесть не позволит заниматься чем-то другим. Я должен был искать его и наказать – должен и перед Галей, моей давней и чистой любви, и перед ее дочерью, которую некто не сумел защитить.