Петербург умышленный и отвлечённый. Город в классической литературе XIX века. Комментарий

«О Пушкине всегда хочется сказать слишком много, всегда наговоришь много лишнего и никогда не скажешь всего, что следует, – писал историк В. О. Ключевский. – Пушкин неисчерпаем». Он «наше все» (Ап. Григорьев).

Именно поэтому, даже не пытаясь еще раз расставлять акценты в понимании его жизни и творчества, ограничимся известной мыслью Н. В. Гоголя: «При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более называться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее всех раздвинул ему границы и более показал все его пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на поверхности оптического стекла. Сама его жизнь совершенно русская».

Эта русская жизнь многие годы протекала в Царском Селе и в Петербурге. Демутов трактир (ныне наб. Мойки, 40) – один из первых петербургских адресов Пушкина. Здесь он жил с дядей В. Л. Пушкиным до поступления в Лицей. Потом были шесть лет «монашеской» жизни в Царскосельском Лицее, по окончании которого в 1817 году Пушкин поселился в квартире родителей в доме вице-адмирала Клокачева на Фонтанке (ныне дом 185; сохранился). Еще по шести адресам жил поэт в Петербурге: на Галерной и на Фурштатской, на Большой Морской и на Пантелеймоновской (ныне ул. Пестеля), на Французской набережной (ныне наб. Кутузова) и, наконец, на Мойке, 12. Здесь невозможно перечислить дома, дворцы и особняки Петербурга, где бывал Пушкин. На эту тему написаны специальные книги[1 - См.: Иезуитова Р.В., Левкович Я.Л. Пушкин в Петербурге. Л., 1991.].

Петербургскими впечатлениями, обстоятельствами жизни и ее событиями, встречами и знакомствами со многими десятками людей, наконец, историей Петербурга пронизано все творчество поэта. Обычно говорят о пушкинском Петербурге и о Пушкине в Петербурге. Но эти две темы настолько слиты, что попытки их разграничить, пожалуй, остаются только в названиях работ исследователей.

Каково же восприятие города поэтом? Многообразие ощущений города в разные периоды жизни в основном может быть сведено к двум:

Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак…

«Петербург совершенно не по мне, ни мои вкусы, ни мои средства не могут к нему приспособиться». Сказанное в письме находит отклик в стихах:

Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит…

Здесь на десять предметных определений города (существительных) только четыре эпитета, что и подсказывает пушкинскую доминанту отношения к городу. Образ Петербурга в творчестве поэта обусловлен временем, к которому он был необычайно чуток. С известной условностью можно говорить о трех ликах города в его творчестве. Сначала это Царское Село, которое позже поэт назвал «счастливым городком» и «мирным уголком». В стихотворении 1814 года «Воспоминания в Царском Селе» (лицейский вариант) Пушкин сказал:

С холмов кремнистых водопады
Стекают бисерной рекой,
Там в тихом озере плескаются наяды
Его ленивою волной;
А там в безмолвии огромные чертоги,
На своды опершись, несутся к облакам,
Не здесь ли мирны дни вели земные боги?
Не се ль Минервы росской храм?
Не се ль Элизиум полнощный,
Прекрасный Царскосельский сад,
Где, льва сразив, почил орел России мощный
На лоне мира и отрад!

На протяжении всего творчества Пушкин постоянно обращался поэтической памятью к Царскому Селу, к «лицейскому братству»:

Куда бы нас ни бросила судьбина

И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Тема возникновения города «из тьмы лесов, из топи блат» занимала зрелого Пушкина. Она связана с личностью и исторической ролью Петра I. В неоконченной повести «Арап Петра Великого» глазам Ибрагима открывается такая картина: «Обнаженные плотины, каналы без набережной, деревянные мосты повсюду являли недавнюю победу человеческой воли над сопротивлением стихии. Дома казались построены наскоро. Во всем городе не было ничего великолепного, кроме Невы, не украшенной еще гранитной рамою, но уже покрытой военными и торговыми судами. Государева коляска остановилась у так называемого Царицына сада». Россию, Петербург Ибрагим видит, как «огромную мастерскую», «где движутся одни машины, где каждый работник, подчиненный заведенному порядку, занят своим делом». Праздничный петровский Петербург рисуется Пушкиным в стихотворении «Пир Петра Первого»:

Над Невою резво вьются
Флаги пестрые судов;
Звучно с лодки раздаются
Песни дружные гребцов;
В царском доме пир веселый;
Речь гостей хмельна, шумна;
И Нева пальбой тяжелой
Далеко потрясена.

«Прошло сто лет.», и современный поэту город представлен поэтическим словом во всей его многоликости. Город и люди, в нем живущие, существуют в нерасторжимом единстве. Здесь и любезная сердцу Пушкина Коломна («Домик в Коломне»), и кружки декабристского толка («К Чаадаеву»), и Михайловский замок как символ тирании (ода «Вольность»), и город-труженик (строфы «Евгения Онегина»), театральная и светская жизнь («Евгений Онегин», «Пиковая дама»); здесь и Петербург, хранящий память о героях Отечественной войны 1812 года («Перед гробницею святой.»). Отдельных стихотворений, рисующих городские пейзажи, как это будет потом у Некрасова, у Пушкина нет.

Петербург молодого Пушкина – 1817–1818 годов – это кипение страстей, любовных и политических, театральных и светских, это обмен стихотворными дружескими посланиями. Это «шум пиров и дружных споров». Уже в эту пору встречаем мы мысль-желание покинуть столицу. Многие из указанных мотивов звучат в послании В. В. Энгельгардту. Это его дом на Невском, угол Екатерининского канала (ныне дом 30), «был своего рода петербургским “Па-ле-Роялем” с гостиницей, публичными увеселительными кофейнями, ресторанами и большим залом для концертов, балов и маскарадов».

Петербург Пушкина зрелого – 1827–1837 годов – это размышления о смысле бытия и скоротечности времени, это литературная полемика и определение сущности поэзии, это скрытый жар сердца, не расточающий себя по пустячному поводу. Слово становится «гуще», мысль строже, чувство значительнее. Нет, Петербург, наверное, все тот же, Пушкин в нем другой.

Время Петра и время Пушкина сопрягаются в петербургской поэме-повести «Медный всадник». И Петр, genius loci города, предстает в двух ликах: царя-строителя для века XVIII и «кумира на бронзовом коне», истукана, пронизывающего все и вся своим духом и своей волей, для века XIX. Петербург, яркий, красочный; освященный пушкинским «люблю» и «омраченный Петроград», «город пышный» и «город бедный» – здесь одно нерасторжимое целое. Человек во власти мифа города, мифа стихийных сил природы и рациональных сил истории. «Ужо тебе», брошенное Евгением в лицо «строителя чудотворного», – это бунт и против тирана, и против города, им созданного.

Петербург – это судьба. Судьба Пушкина. Его героев. Таковым он останется и для последующих поколений.

«Воспоминания в Царском Селе»

«Царское Село отстоит в 22 верстах от С.-Петербурга. Когда поднимаешься на Пулкову гору, оно открывается в уменьшенном виде, как снятым в камеру обскуру, и вскоре опять закрывается густым парком» (П.П. Свиньин, 1817 г.).

Сарская мыза, т. е. усадьба с хозяйством, Сарингоф, Сарское Село, – по-разному называли эту местность. В 1708 году Петр I подарил Сарское Село вместе с пятью другими мызами своей жене Екатерине Алексеевне. Среди них была и Пурколовская, получившая свое название от известных высот южнее города – Пулковских, как их называют теперь. Строительство каменных палат «о шестнадцати светлицах», то есть комнатах, датируется 1717–1723 годами. Рядом с палатами разбивается сад, запруда на речке образует пруд, на участке естественного леса прорублены просеки и создан зверинец – место для царской охоты, прорыт канал, между террасами построены каменные и деревянные лестницы. Была построена Благовещенская деревянная церковь. Она скоро сгорела, и вместо нее появилась новая каменная Знаменская, существующая и поныне…

Превращали «каменные палаты» во дворец поочередно несколько архитекторов, но автором Большого дворца является Франческо Бартоломео Растрелли, который его создал в 1752–1756 годах для императрицы Елизаветы Петровны.

Будучи царевной, наследницей русского престола, она пробыла в Царском Селе двадцать лет. Став императрицей, она ничего не жалела для роскошной отделки и расширения дворца, для убранства церкви, устроенной в его правом крыле. Даже лепные украшения на фасаде, даже крыша были вызолочены. «Поистине ни до, ни после ее царствования российская казна не знала столь опустошительных расходов на содержание императорских резиденций» (В. Н. Авсеенко). Когда позже кровлю перекрашивали в зеленый цвет, то подрядчики предлагали Екатерине II изрядную сумму за позволение собрать оставшееся золото. На это государыня отвечала, что не любит продавать своих обносков.

В царствование Екатерины II к двум сторонам фасада дворца были пристроены флигели. «В правом из них находились покои цесаревичей Александра и Константина Павловичей. Так как в старости Екатерина избегала лишний раз спускаться и подниматься по высоким лестницам, между этим флигелем и зданием дворца была устроена изящная арка-галерея, через которую она во всякое время могла свободно навещать внуков» (В. Н. Авсеенко). Именно в этом флигеле в 1811 году был открыт Лицей, в котором в 1811–1817 годах учился Пушкин.

Но Царское Село – это не только дворец. Уже в первоначальные замыслы его создателей входил целый ряд декоративных построек, павильонов, беседок, украшения аллей статуями и т. п. В 1740 году в Старый сад были принесены и расставлены в «пристойных местах» мраморные и позолоченные свинцовые статуи. «Армитаж», то есть Эрмитаж, «каменный зал» на острове Большого пруда, Грот, павильон Монбижу (mon bijou, фр. – моя драгоценность) и целый ряд других завершили первый этап строительства. В 1770-1790-х годах при Екатерине II развитие дворцово-паркового ансамбля продолжалось. Именно в это время был построен ряд мемориальных сооружений, связанных с военными победами России. Башня-руина, Чесменская колонна, Кагульский обелиск, Морейская колонна, Орловские ворота.

Едва ли не вся «классическая» архитектурная мысль явила себя в Царском Селе. Большой дворец – это архитекторы Земцов, Кваренги, Чевакинский и Растрелли; Холодная баня с Агатовым павильоном и Камеронова галерея – Камерон; Александровский дворец – Кваренги; Баболовский дворец и здание Лицея – Неелов. Работы продолжались и в XIX веке.

Сооружения, входящие в ансамбль только Екатерининского парка, насчитывают более тридцати наименований. А есть еще Александровский парк, есть тихий, но лишенный достопримечательностей городок, который в 1937 году был переименован в город Пушкин.

Елизавета Петровна (1709–1761) – государыня императрица, дочь Петра I и Екатерины I. На русский престол вступила в результате дворцового переворота 25 ноября 1741 года. Елизавета в два часа ночи явилась в казармы Преображенского полка и, напомнив, чья она дочь, велела солдатам следовать за собой, воспретив им употреблять оружие. Переворот был следствием немецкого засилья при дворе и сложно переплетавшихся взаимоотношений между придворной знатью. Укрепившись на троне, Елизавета поспешила вознаградить людей, которые были ей преданы. Солдаты Преображенского полка не из дворян были зачислены в дворяне, капралы стали капитанами, сержанты – полковниками, офицеры – генералами. В силу вошли братья Алексей и Кирилл Разумовские, Александр и Петр Шуваловы, их двоюродный брат Иван Иванович Шувалов. Стал канцлером граф Бестужев-Рюмин. В правление Елизаветы Петровны было изжито влияние «немецкой партии», и во главе управления государством встали русские люди.

С 1742 года Елизавета жила во дворце, построенном еще Анной Иоанновной во Втором Летнем саду. Он стоял вблизи того места, где нынче находится Михайловский замок. Дворец был убран роскошной мебелью, взятой из конфискованного имущества сосланного генерал-фельдмаршала Бурхардта Христофора (Христофора Антоновича) Миниха. Однако императрица не любила этот дворец, и в 1755 году архитектор Ф.-Б. Растрелли построил для нее деревянный Зимний дворец на Невской перспективе. Он состоял из нескольких зданий и занимал территорию между Большой Морской, Невским, Мойкой и Кирпичным переулком (ныне участок домов 11, 13, 15 по Невскому пр.).

Один из иностранных гостей столицы писал: «Красота и богатство апартаментов невольно поразили нас. <…> Дамы почти все красавицы в богатейших костюмах, осыпанных бриллиантами. <…> Все шторы были разом спущены, и дневной свет внезапно был заменен блеском 1200 свечей, которые отражались во всех многочисленных зеркалах. <…> Загремел оркестр, состоявший из восьмидесяти музыкантов».

Во дворце было тесно. Кроме служителей, здесь жило около сотни котов, любимых императрицей. В 1767 году дворец разобрали, и до 1801 года на этом месте был пустырь. А посреди него глубокая лужа, и после дождя дети из соседних домов катались по ней в лодочке.

По характеру Елизавета Петровна была чужда политического честолюбия. Весьма вероятно, что если бы ее не преследовали при Анне Иоанновне, то она и не подумала бы о государственной власти. Человеком она была талантливым, темпераментным, но чудовищно ленивым. Вечно оттягивала принятие решений, делала только то, что ей нравилось. Например, на письма французского короля, извещавшего о рождении внука, она ответила только через три года. И всего-то надо было поставить подпись под заготовленным письмом.

В молодости ее занимали танцы, она любила пышность, веселье, богатые и яркие наряды. Став императрицей, предписала не показываться при дворе в темноцветных платьях. Петербургская знать с удовольствием стала одеваться нарядно и ярко. После смерти Елизаветы остался ее гардероб, насчитывавший 14 тысяч платьев. Его хватило бы на пятьдесят лет, вплоть до царствования Александра I. Ими пользовались при всех придворных увеселениях: каруселях, балетах, спектаклях. Кроме того, богатые материалы и драгоценности шли на убранство церквей, на облачения священников, на украшение церковных алтарей.