Пятая комната
– Я на этот-то маршрут еле решился, а ты говоришь "грандиознее", – недовольно отвечал Марк, усаживаясь на одну из установленных подле скамеек, – там знаешь какой выбор? Пока весь список до конца дослушаешь, забываешь, что в начале было. Ты, кстати, мог бы и помочь мне с выбором, а не отсиживаться в зоне ожидания. Я уже хотел за тобой идти, а потом думаю, возьму этот: путь недолгий, ни к чему особо не обязывающий, для начала вполне сойдёт. Ты сам-то определился, чего хочешь?
Кир присел рядом с приятелем, вопрос, как бы невзначай заданный Марком, привёл его хаотично метавшиеся мысли в строгий порядок, и ответ незамедлительно стал для него абсолютно очевидным:
– Хочу обратно в детство, – спокойным, уверенным голосом произнёс он.
– Кир, оставь свои шуточки, – нахмурился Марк. – Какое ещё детство? Я серьёзно спрашиваю.
– А я тебе вполне серьёзно отвечаю, – продолжал упорствовать Кир.
– Перестань, нам всем тяжело делать самостоятельный выбор, но от этого никуда не денешься.
Марк внимательно посмотрел на Кира: тот, несмотря на уверенный голос, выглядел разбитым и совсем отчаявшимся. Казалось, пройдя через здание вокзала, он потерял всякую мотивацию к дальнейшему движению, потерял самого себя; словно украшенные яркими картинами стены станции обесцветили его мечты и стремления, и он больше не хотел видеть серые изображения своих прежних грёз, желая поскорее их забыть и остаться наедине со своим разочарованием. Марку было больно смотреть на своего товарища и он, как мог, пытался ему помочь:
– Слушай, ну, вспомни, чего тебе хотелось раньше, у тебя же теперь столько возможностей.
– Ничего я уже не хочу… – твердил Кир. – Столько жизней и все в никуда. Что ни выбери – всё пустое. И ты один в этой серой пустоте.
– Брось, Кир, ты совсем не один, – затараторил Марк, уцепившись за приоткрывшуюся причину отчаяния, – я же с тобой – поехали вместе на Университетскую.
Кир слегка улыбнулся.
– Ты меня прости, – продолжал Марк, – я думал ты не захочешь, вот и не предложил. А так я буду несказанно рад твоей компании. Будет весело, обещаю. К тому же на этом пути мы практически ничего не теряем. Пойдём, ещё успеем взять тебе билет.
Марк резво подскочил и начал за обе руки поднимать Кира. Со стороны вокзала раздался уже привычный голос:
«Уважаемые пассажиры, заканчивается посадка на скорый поезд номер 326 сообщением «Узловая – Университетская-1», просьба провожающим покинуть вагоны, а пассажирам занять свои места. Желаем вам приятной поездки».
– Не успели, – театрально разводя руками, констатировал Кир.
– Ну уж нет, подождут, я без тебя не поеду, – расхрабрился Марк, оглядываясь на проводницу, приготовившую красный флажок.
– Так, успокойся, у тебя какой вагон?
– Шестой.
Кир отыскал на вагоне напротив табличку с номером.
– Поздравляю, мы как раз напротив него.
Поняв намерения товарища, Марк отрицательно замахал головой.
– Давай-давай, а то проводница нервничать начинает, – примирительно заговорил всё для себя решивший Кир, – я оправляюсь вслед за тобой ближайшим поездом, ты меня там на вокзале дождёшься, и потом следующий маршрут мы уже вместе как следует продумаем.
– Обещаешь? – решил спросить Марк, хоть и не сомневался в надёжности слов Кира.
– Конечно, – сказал Кир, пожимая на прощание руку своему другу, и смеясь добавил. – Целоваться на прощание мы, надеюсь, не будем?
– Не настолько долго расстаёмся, – рассмеялся Марк.
Их дружеское прощание прервал недовольный тоненький голос проводницы:
– Молодые люди, вы садиться собираетесь?
– Прошу прощения, уже бегу, – заторопился Марк. – До встречи, Кир.
– До скорого, – сказав это, не любивший долгих расставаний Кир быстрым шагом вернулся в здание вокзала и уже там прослушал объявление об отправлении поезда.
Кир незамедлительно направился к кассе – вновь работала только одна, но теперь она, к счастью, была свободна. Лео живо болтал о чём-то с улыбающимся Тито. Они бок о бок сидели в зоне ожидания, и ничего не выдавало в них даже намёка на прежние заботы и переживания. Кир на ходу украдкой разглядывал счастливые лица новоиспечённых товарищей, хотя его больше интересовало нечто другое: он никак не мог найти подле Тито кожаных чемоданов – не было никаких сомнений в том, что деньги пошли на оплату заветного билета для Лео. Но Тито не выглядел опечаленным растратой своих богатств, купив билет другому, для себя он приобрёл нечто более важное – счастье.
Кир был рад, что пути этих странных пассажиров так неожиданно переплелись и привели их к тому, что было по-настоящему важным для них обоих. Но ещё больше он был рад тому, что, увлекшись разговором, они совсем не заметили его возвращения, и Тито не представилось возможности поделиться с ним новостями о произошедшем. Ведь теперь Кир хотел, как можно скорее расстаться с этим местом.
Так незамеченным он добрался до кассы, за стеклом которой сидела усталая Тала, и залпом выдал:
– Кир Отоев, ближайший до Университетской-1, если можно, побыстрее.
Измученная бесконечными переспросами прежнего пассажира, Тала была несказанно рада такому лаконичному запросу от Кира. На этот раз она решила отказаться от обыкновенных напускных любезностей, предписанных ей регламентом обслуживания пассажиров, и сразу перешла к делу, за что торопившийся Кир был ей искренне благодарен.
– Вам повезло, как раз сейчас через нашу станцую будет проходить фирменный поезд «Учебный», и в нём есть свободное место в купейном вагоне. Подойдёт?
– Да, вполне.
– Отлично, сейчас оформим билет до Университетской-1, и вам нужно будет быстро пройти по подземному переходу к девятому пути, пятая платформа – стоянка очень короткая, специально для вашей посадки.
– Домчусь молнией, – улыбнувшись, заверил Кир.
Тала быстро забегала пальцами полных ручек по клавишам и уже спустя несколько мгновений протянула Киру свежеотпечатанный на оранжевом с причудливым орнаментом картоне билет.
– Прошу, четвёртый вагон, четвертое место.
– Благодарю, – сказал Кир, неловко выхватывая протянутый билет.
– Счастливого пути, – пожелала кассирша вдогонку рванувшему к выходу Киру.
Выполняя своё обещание не уступать по скорости молнии, Кир быстро направился к уже знакомой табличке «Выход к платформам» и, распахнув дверь, сразу же свернул направо, резво засеменив ногами по мелким ступенькам, ведущим в подземный переход. Очутившись под низкими сводами бесцветного туннеля, он, не сбавляя шага, отыскал глазами указатель выхода к нужной платформе и, одолев очередную лестницу и пару тугих дверей, оказался прямо перед заканчивающим торможение составом.
Из открывшейся двери одного из ближних вагонов показалось недовольное лицо проводника. Очевидно, непредвиденная остановка была связана с некоторыми неудобствами, и он, желая поскорее закончить посадку незапланированного пассажира, начал торопливыми взмахами руки подзывать Кира к себе.
Кир, понимая нетерпение проводника, резко вскочил на подножку перед входом и подал на проверку свой билет. Тщательно изучив каждую строку на оранжевом картоне и удовлетворительно кивнув самому себе, проводник приветственно произнёс:
– Проходите, пожалуйста, у вас четвёртое место.
Не задерживаясь в тамбуре, Кир вошёл в светлый, выполненный в кремовых тонах, купейный вагон. Ему захотелось немного постоять у большого окна в проходе, прежде чем идти в своё купе и начинать знакомство с его обитателями. Пристроившись недалеко от своей будущей берлоги, Кир вспомнил лицо Марка, рассуждавшего о неизменности выбранного маршрута и о ключевом значении принятого решения.
“Наверное, он был прав”, – с печальной улыбкой подумал Кир, наблюдая за тем, как пейзаж за окном, вначале едва заметно, а затем всё быстрее и быстрее уплывал назад.
– Вам туда, – неожиданно прозвучал голос надвигавшегося сзади проводника. И он кивком указал обернувшемуся Киру дверь в нужное купе.
– Спасибо, я знаю, – отвлечённо ответил Кир, пропуская проводника вперёд по коридору.
Когда он вновь вернулся к созерцанию пейзажей, то обнаружил: поезд набрал настолько большую скорость, что теперь глаза различали за окном лишь зелёную полосу какой-то растительности – никаких деталей и подробностей разглядеть не удавалось – и голубую полоску неба над ней.
“С такой скоростью путешествие обещает быть недолгим”, – с облегчением подумал Кир и, потеряв возможность любоваться природой, принялся изучать заинтересовавшие его приспособления, расположенные подле окна. Они были выкрашены в ярко-красный цвет и, исходя из прикреплённой чуть ниже инструкции, являлись стоп-краном и аварийным молотком. И если обстоятельства для использования рычага экстренной остановки Кир ещё мог себе представить, то кому и в связи с чем может понадобиться разбивать окна, он понять не мог.
«Ну, допустим, расколешь ты стекло», – размышлял Кир, – «вылезешь наружу, а дальше что? Идти-то некуда. Тут же кругом одни поля и леса, до ближайшей станции при всём желании пешком не добраться, да и попробуй сориентируйся в совсем незнакомой местности – это тебе не кассы в здании вокзала искать.
И какой тогда смысл выбираться из вагона, уйти от которого ты не можешь? Проще остаться в нём и ожидать указаний проводников, они-то побольше нашего знают. Хотя в пути разное случается…»
Размышления прервало невольно замеченное обстоятельство: скорость состава начала резко снижаться, так что взгляд Кира вместо размытых, быстро текущих цветных полос за окном упёрся во вполне чёткий строй сосновых стволов. Они были настолько ровны и так симметрично рассажены вдоль железнодорожных путей, что казалось, будто пейзаж из нескольких сосен не меняется вовсе, точно по ту сторону вагона перед тобой медленно прикручивают один и тот же слайд с видом на первые несколько деревьев, стоящих в авангарде надвигающегося соснового бора.
Кир решил, что такое в порядке вещей и вскоре локомотив наберёт прежнюю скорость; ведь продолжительное торможение в самом начале пути казалось ему не то что неоправданным, а попросту нелепым. Но поезд, не считаясь с его мнением, продолжал еле волочиться по рельсам и явно не был намерен возвращать былые обороты.
Наконец, причина столь странного замедления обрушилась на пассажиров из всех динамиков состава:
«Уважаемые пассажиры, в связи с аварией, произошедшей на маршруте «Узловая-3 – Университетская-1», наш поезд вынужден снизить скорость вплоть до полной остановки, пока рабочие не удалят сошедший с рельсов состав и не восстановят аварийный участок железной дороги. Прибытие до пункта назначения откладывается на неопределённый срок, просим всех пассажиров не беспокоиться и оставаться на своих местах, мы будет держать вас в курсе событий. Компания “Линия жизни” приносит извинения за доставленные неудобства.»
Судьба Марка и большинства из пассажиров впереди идущего поезда не вызывала у Кира сомнений. Если их состав сошел с рельсов на такой скорости, то о выживших не могло идти и речи.
Ехать дальше Киру было некуда и незачем.
Он оглядел вагон – двери во все купе были наглухо закрыты. Пассажиры, как их и просили, не беспокоились и оставались на своих местах. Проводников тоже не было видно. Ничего не останавливало Кира, и он потянул красный ручку стоп-крана. Едва катившийся вагон полностью прекратил своё движение, остановившись прямо напротив сочно-зелёного луга. Теперь Кир точно знал, что ему нужно делать.
Он снял аварийный молоток и несколькими ударами надколол стекло. Затем неспешно очистил раму и, напоследок окинув взглядом казавшийся безжизненным вагон, аккуратно вылез из этого склепа.
Луг вовсю шумел, то и дело увлекаемый лёгким ветерком. Кир несколько мгновений послушал эти причудливые звуки неведомой ему доселе жизни и медленно побрёл ей навстречу. Он почувствовал невероятную лёгкость, граничившую с полной опустошённостью, словно с каждым шагом часть его проблем и сомнений уходила в прогретую солнечными лучами землю.
Вопрос о том, куда он теперь направится, совсем не беспокоил Кира. Ведь наконец-то он понял для себя то самое, неуловимо важное, что так долго скрывалось от него. Всё, что ему нужно – это идти, и не останавливаться. Идти и не оглядываться назад.
Испив до дна
I
Пустыня Акхас… Нет на свете более негостеприимного и коварного места, чем это выжженное солнцем плато, устланное раскалёнными бескрайними песками.
Попав сюда, неподготовленный странник обречён на мучительную смерть, ибо здешнее пекло выжимает людское тело подобно губке. Жители немногочисленных окрестных селений, те, что издавна вынуждены пересекать пустыню, знают: сколько ни бери с собой воды, Акхас жадно выпьет всё до последней капли. Ни одна другая пустыня не иссушает так, как это делают Акхаские солнце и песок.
Поэтому местные сызмальства учат своих детей: для переходов по Акхасу есть только сутки, промедлишь – и путешествие непременно обернётся для тебя погибелью.
Так, усваивая строгие наказы старших, новое поколение вырастает с уверенностью в том, что успех переходов по пустыне зависит не от количества взятой в путь воды, ибо к концу первого дня Акхас заставит выпить её всю без остатка, а от быстроты ног и правильно проложенного маршрута.
Так учили Базеля его родители, так и он сам поучал двух своих сыновей.
Но вот к концу подходил уже второй день в пустыне, и Базель, прощаясь с этим миром, прокручивал в голове прожитую жизнь, зная, что второго шанса Акхас ему не даст.
II
Базель смотрел на своих укутанных с головою в тёмно-бордовые одеяния детей и вспоминал, как сам с малых лет путешествовал с родителями и братом от поселения к поселению через пустыню Акхас.
Старший брат его, Иллай, был склонен к лихорадкам и очень плохо переносил даже самые короткие переходы, но признавать этого он не хотел, да и был не вправе, ибо готовился наследовать торговое дело отца. Маленький Базель видел героическую волю, с которой Иллай переносит все тяготы своих недугов, и искренне желал ему помочь.
– Илла, скажи родителям, что тебе тяжело, – уговаривал брата Базель. – Они обязательно что-нибудь придумают… Ты еле идёшь, эта пустыня тебя убивает.
Но Иллай, дивясь и ценя заботу юного брата, с напускной грубостью отвечал:
– Закрой свой рот, маленький поганец, иначе я набью его песком! Откуда ты вообще взял, что мне тяжело; это всё твои нелепые детские фантазии, которые уже пора бы оставить.
– Но ты с трудом переставляешь ноги, – настаивал Базель. Ты почти не пьёшь воды, а когда приходишь в поселение, отлёживаешься по несколько дней в полубреду. Родители этого не замечают, ведь с утра и до позднего вечера они торгуют на рынках. Но я-то в это время возле тебя, как бы под твоим присмотром…
– Прекрати, Базель, хватит, – шумно, со свистом выдыхая, прервал его старший брат, – всё хорошо, а ты напридумывал себе каких-то нелепых историй. В первые дни по прибытии я не отлёживаюсь, а сортирую специи, готовя их к продаже.
– Ааааа, – от негодования по-детски взвыл Базель. – Мне-то ты зачем врёшь?!
Я! Я перебираю и упаковываю специи, как ты меня и учил!
– Дети, бегом сюда! – окликнула мать отставших сыновей. – Вы же знаете, что в пустыне каждая минута на счету.
И Базель, скорым шагом нагоняя родителей, на ходу принимался дурачиться и забавно кривляться, гневая неуместным озорством отца и веселя мать. Он делал всё возможное, чтобы скрыть от родительских глаз медленные и грузные шаги старшего брата.
III
Нельзя оставаться ребёнком, став кочевником. Пустыня не делает никаких послаблений, будь ты хоть совсем ещё юнцом, хоть почтенным старцем – она беспристрастно требовательна абсолютно ко всем.
Поэтому сыновья Базеля – старший Эмиль и младший Иям – безропотно шли наравне с отцом, давая понять, что воля их не слабей, чем у любого из взрослых.
Не впервой они втроем пересекали эти неприветливые, занесённые коварными песками земли. Даже по меркам Акхаских селений сыновья Базеля стали путешествовать слишком рано. Но на то были свои причины.
Когда Мияра родила Базелю наследника, счастливый отец решил, что посвятит свою жизнь обустройству торговой лавки, дабы его потомки не имели нужды постоянно скитаться по разбросанным на границе смертоносных Акхаских песков поселениям в поисках особо ценных и редких товаров, чтобы прокормить себя и свои будущие семьи.
Кочевники всегда противопоставляли себя, свои идеалы и умения ценностям обычных лавочников и их беспомощности, окажись те посреди пустыни. И хотя кочевые семьи жили беднее оседлых торговцев, они пользовали гораздо большим уважением среди местных жителей. Кочевников радушно принимали в любом из селений, выделяли им уютный кров, и, покуда они не уходили в новое путешествие, старались торговать только с ними, ибо не было никого честнее и порядочнее их в торговом ремесле.
Базель гордился своим кочевым происхождением, но своим детям такой жизни не желал. Он разместил жену Мияру с младенцем Эмилем в наиболее процветающем и благополучном из поселений – Керуле и с расчётом на то, что, открыв там впоследствии лавку, сможет безбедно жить со своей семьёй, отправился в очередное путешествие.
Стать оседлым торговцем, к тому же в богатом Керуле, было крайне непростой задачей. Редким кочевникам удавалось удержаться на постоянном месте: у кого-то не получалось наладить поставки товаров, другие не могли найти своих покупателей. В конечном счёте за неимением стабильного дохода многие теряли возможность регулярно оплачивать аренду и вскоре лишались торгового места. Большинство разорившихся возвращались к тому, что умели делать лучше всего – путешествовать в поисках действительно ценных товаров – и были вынуждены начинать своё дело с нуля. Некоторые терялись среди нищих в крупных поселениях Акхаса. Собственные лавки открывали единицы.
Но Базель был уверен в своих силах. Он всё тщательно продумал и распланировал.
На арендованном рыночном прилавке будет торговать его жена, позже ей станет помогать подрастающий Эмиль, Базель в это время займётся доставкой уникальных изделий факрийского ювелира Караса. Именно они и являлись гарантом стабильной прибыли на любом, даже самом изобильном рынке.
Когда же они наконец соберут необходимый капитал, то приобретут собственную лавку и даже при самом плохом стечении обстоятельств смогут жить в достатке, сдавая часть помещения другим торговцам.
Расчёт Базеля был прост и эффективен. Стабильная прибыль только укрепляла веру в собственные силы и счастливое безбедное будущее. Мияра забеременела во второй раз. Ещё пару лет, и собранных денег хватило бы на покупку торговой лавки.
Но все надежды и мечты в одно мгновения разбились вдребезги, подобно хрупкому кувшину с драгоценной водой, опрокинутому неаккуратным мальчишкой.
Как обычно Базель возвращался из Факра с редкими товарами. Но на этот раз Керул встречал его не крепкими семейными объятьями, а жестокой неотвратимостью страшного известия: Мияра умерла при родах.
Новорожденный Иям, маленький Эмиль и их безутешный отец остались одни посреди навсегда опустевшего для них Керула. Потускневшая жизнь Базеля стала ежедневной борьбой с отчаянием и неизбежной нищетой: накопленные деньги уходили слишком быстро, а вести полноценную кочевую торговлю, покуда Иям не повзрослеет и не сможет пересекать пустыню вместе с отцом и братом, было попросту невозможно.
Базель не сдался. Он обучил своих сыновей всему, что было необходимо для выживания в пустыне, и как только они достаточно окрепли, осиротевшая семья отправилась в свое первое путешествие по Акхасу.
Много дорог минуло с той поры, и теперь, заблудившись в лабиринте бесчисленных дюн, Базель отказывался верить в то, что все пережитые невзгоды были напрасны, и он с сыновьями так запросто сгинет в бескрайних Акхаских песках.
Он продолжал без устали взбираться на крутые склоны надменных барханов, всё ещё надеясь выбраться из этого песчаного плена.
IV
«Однажды Иллай просто свалится замертво посреди пустыни, и тогда уже ни я, ни его упорство не сможем ему помочь», – размышлял юный Базель во время очередного перехода через Акхас. – «Больше нельзя скрывать это от родителей. Прости, Илла, сегодня я расскажу обо всём отцу, так будет лучше для тебя».
Уверив себя в том, что поступает правильно, Базель стал ждать подходящего момента для разговора.
В тот день выдался редкий случай, когда они шли через пустыню не всей семьёй – мать осталась в Неру распродавать специи, которые плохо разошлись в традиционные рыночные дни проходящим мимо караванам.
Спустя несколько часов после начала перехода Иллай по обыкновению занемог и не в силах держать темп отцовской ходьбы начал отставать. Базель решил воспользоваться моментом и, не сбавляя шага, как он обычно делал, чтобы поддержать брата, поравнялся с отцом.
– Отец, я должен тебе кое-что сказать… – неуверенно начал Базель.
– Так говори, чего же ты медлишь? Акхас медлительных не терпит, – отрывисто произнёс отец.
– Как раз об этом я и хотел поговорить, – боязливо оборачиваясь на отставшего брата, продолжал Базель.
Отец смерил младшего сына нетерпеливым взглядом, но промолчал, ожидая, что же тот ему всё-таки скажет.
Напряжённую тишину прервали внезапные порывы неукротимых пустынный ветров. То и дело они поднимали в воздух миллионы песчинок и обрушивали на беспомощных путников нещадный песчаный шквал.
Скрыв за плотными тканями лица, семья смиренно ждала окончания вспыхнувшей бури. Базель же в это время пытался побороть ненастье внутри себя и собирал силы для решающего разговора.
V
Ночи в Акхасе были гораздо страшнее и опаснее знойных дней.
С наступлением темноты пустыня погружалась в непроглядную беззвёздную тьму. И хотя беспощадное солнце уходило на недолгий перерыв, изнуряющий жар никуда не исчезал, накопленный за день в песках, он оставался и продолжал иссушать путников даже ночью.
Передвижение по пустыне становилось практически невозможным: в густой темноте Акхаских ночей можно было идти лишь наугад, а скопившаяся усталость валила с ног, делая каждый шаг тяжёлым испытанием.
Обычно путники не выдерживали и ложились на горячий песок передохнуть.
Рассвет безмолвно встречал их обезвоженные тела, припорошенные песком. Так очередные несчастные становились частью безжалостного Акхаса.
Базель с детьми шли всю ночь. Не стараясь выбрать правильное направление, они просто шагали вперёд, лишь бы не остановиться и не засунуть.
Когда рассвет застиг измождённое семейство посреди пустыни, Базель не поверил своим глазам.
Кочевники уходили в путь на восходе и добирались до поселения засветло. Новый день они всегда встречали на новом месте или не встречали вовсе. Вторые сутки в пустыне казались чем-то невозможным.
Базель ясно понимал: он с сыновьями до сих пор продолжает идти по пустыне наперекор всякому здравому смыслу, они серьёзно измотаны, внутри всё будто ссохлось, а вгрызавшаяся в голову жажда стала совсем привычной и не более назойливой, чем острые песчинки, которые царапали их высохшие кисти и лица при очередном порыве неугомонного ветра; но покуда они были живы, оставался шанс выбраться.
«Но живы ли на самом деле?» – проносилась зловещая мысль в голове у Базеля.
«Может, мы уже давно умерли? Вдруг после смерти все кочевники обречены вечно путешествовать по нескончаемой пустыне?
В таком случае чего же нужно достичь, что обрести в сем вечном странствии?»
Ответов у Базеля не было, была лишь уверенность: нужно продолжать идти, и если не ради себя, то ради своих сыновей.
VI
– Иллай болеет, и ему нужна помощь, – прошептал Базель, как только стихли последние порывы ветра.
– Рассказывай, что стряслось? – невозмутимо спросил отец и вновь уверенно зашагал по барханам.
– Иллаю очень тяжело идти, – озираясь на плетущегося позади брата, торопился объяснить Базель, – пустыня его погубит. После каждого перехода Илла по нескольку дней лежит в лихорадке, и каждый раз я боюсь, что он не сможет поправиться.
От волнения и без того покрасневшие от песка глаза Базеля ещё больше налились кровью и наполнились неожиданно подступившими слезами.
Обыкновенно грубый и строгий к слабостям отец на этот раз неожиданно остановился и, ласково потрепав по плечу своего младшего сына, утешающе сказал:
– Не переживай, мы с мамой давно знаем о недуге Иллая. Я горжусь, что ты так долго, пытаясь скрыть от нас слабости своего старшего брата, всячески помогал ему и ухаживал за ним.
Ещё до твоего рождения странствующий лекарь, к которому мы привели часто болевшего Иллая, сказал нам:
