Иисус Неизвестный

XXXV

Ты открыл нам многие тайны, а меня избрал из всех учеников Своих и сказал мне три слова, ими же я пламенею, но другим сказать не могу, —

вспоминает Фома Неверный.[608 - Acta Thomae, с. 39, с. 47. – Walt. Bauer, Das Leben Jesu im Zeitalter des N. T. Apokryphen, 1909, S. 375.] Очень вероятно, что эти три слова, открытые тому, кто сказал:

если не увижу… не поверю (Ио. 20, 25.), —

относятся и к чуду Воскресения. Если для каждого времени они – свои, то для нашего, пред лицом грозящего людям нашествия «человекообразных», «не-людей», рабов-поработителей, – вспыхнули бы на небе крестным знамением Лабарума: Сим победиши, – знамением Сына человеческого, эти три слова:

Чудо – Любовь – Свобода.

Может быть, сейчас, как никогда, могли бы люди услышать, —

что Дух говорит церквам: побеждающему дам… белый камень и на камне написанное, новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает. (Откр. 2, 17.)

Новое имя возвещено будет миру в Судный День, трубой Архангела. Но, может быть, слышится оно уже и сейчас в шепоте узников, помнящих Блаженную Весть:

Дух послал Меня… проповедовать пленным освобождение. Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете.

Нового имени Его еще никто не знает; но, может быть, скоро узнают – вспомнят рабы вечное имя Христа:

Освободитель.

XXXVI

Кажется, не случайно, говоря о начале служения Господня, мы заговорили о конце его, потому что начало связано с концом, первое чудо-знамение – с последним, Кана. Галилейская – с воскрешением Лазаря. Эта связь – лучшее доказательство того, что в Евангельских свидетельствах уцелел исторически подлинный порядок событий в жизни Христа; если же мы этого порядка не видим, то, может быть, только потому, что еще не умеем читать Евангелия как следует.

Сколько лет или месяцев длилось служение Господне? Около года, по синоптикам; около двух лет, по IV Евангелию. Если и это для нас неопределимо с точностью, по евангельским свидетельствам, то, может быть, уже не только потому, что мы не умеем читать их, как следует, но и потому, что у самих свидетелей естественное для нас восприятие времени нарушается слишком острым чувством Конца – наступающей вечности: их время – не наше.[609 - Общее, во II веке, предание Церкви принимает один год служения Господня: если начало его – 15-й год правления кесаря Тиберия (Лк. 3, 1), то все время служения – от начала 29 года нашей эры до Пасхи 30-го. Но св. Ириней Лионский возражает против этого общего предания (11, 22, 5). – Knopf, Einleitung in das N. T., 1923, с. 241. – Ориген колеблется, но иногда склоняется к трем годам: predicatio fere annos tr?s. – P. W. Schmidt, Die Geschichte Jesu, 1904, с. 129–130. – Евсевий (H. E., l, 10) стоит за несколько лет служения, неполных четыре; Иероним – за три года (15–18 Тиберия); также Епифаний (Haeres, 51, 23–26).Так как ни один разумный человек не скажет о проповеднике, кончившем деятельность свою в том же году, в котором начал ее, как говорит Лука об Иисусе: «начиная служение, был лет тридцати» (3, 23), то этим свидетельством подтверждается, что служение Господне продолжалось больше одного года. – К. L. Schmidt, Der Rahmen der Geschichte Jesu, 1919, S. 31. – Судя по тому, что, при умножении хлебов, Господь велит «рассадить всех на зеленой траве» (Мк. 6, 29), а трава в Палестине высыхает уже в конце мая, – дело происходит не позже апреля, до Пасхи; а предшествующее умножению хлебов вырывание колосьев (Мк. 2, 23–28), – вероятно, после Пасхи; если так, то между 2-й и 6-й гл. Марка прошел или выпал целый год, что сближает Марка с Иоанном, в исчислении времени. – К. L. Schmidt, 191. – Lagrange, Marc, 169. – «Приближалась Пасха, праздник Иудейский» (Ио. 6, 4). В древних кодексах, по святоотеческим свидетельствам, не былоесли так, то все хронологическое отличие IV Евангелия от синоптиков то, что у них служение Господне начинается после первой Пасхи 15-го года Тиберия, 29-го – нашей эры, а в IV Евангелии оно продолжается между двумя Пасхами (первая Ио. 2, 23: «Когда он был в Иерусалиме на празднике Пасхи»; вторая: «За шесть дней до Пасхи, пришел Иисус в Вифанию» (Ио. 12, 1).По новейшим исследованиям, у Марка – 4 1/2, месяца служения, у Матфея – 5, у Луки – 4 1/2; но, судя по срыванию колосьев между Пасхой и Пятидесятницей, месяцы эти вмещают больше одного года (распределяются на два года); а по IV Евангелию, служение продолжается не меньше двух лет. – Windrisch, Die Dauer der ?ffentlichen Wirksamkeit Jesu (Zeitschrift der N. T. Wissensch., XII, 1911, S. 141 f.f.). – K. L. Schmidt, 12. – Alb. Schweitzer, Geschichte der Leben-Jesu-Forschung, 397, приходит к более смелому, чем убедительному, заключению, что проповедь Иисуса длилась, может быть, всего несколько недель.]

Есть в Евангелии «предварение событий» и «возвращение» к ним, anticipatio et recapitulatio, – учит бл. Августин: истина Евангелия («историческая подлинность», по-нашему) не зависит от того или иного «порядка в рассказе о событиях», – ordo rerum gestarum; этот порядок может и не соответствовать «порядку воспоминаний», ordini recordationis.[610 - August., De consensu evangelistarum, II, 21, 55, s. – K. L. Schmidt, 9.] Это и значит: надо уметь читать Евангелие, как следует, чтобы увидеть в нем исторически подлинный порядок событий; или, другими словами: вопреки левым критикам, утверждающим, будто бы «жизнь Иисуса Христа не может быть написана, scribi nequit (A. Harnack), это, хотя и труднее, чем даже им кажется, но все-таки возможно: жизнь Христа в Евангелии уже написана.

Чтобы в этом убедиться, вспомним найденный нами порядок событий: первый день в Капернауме; Нагорная проповедь; спор о субботе с фарисеями; первое совещание фарисеев с иродианами, как бы погубить Иисуса; послание Двенадцати на проповедь; открытие царства Божия.

Царство, Блаженство, Чудо: в этих трех словах-делах – все служение Господне. Просто, тихо, однообразно, почти без всяких внешних, видимых событий и с громадою невидимых, внутренних, – большею, чем во всей остальной всемирной истории (жизнь Христа – как ночное небо: чем больше смотришь на него, тем больше видишь звезд), протекает жизнь Иисуса. Странствуя, благовествуя, исцеляя больных, утешая скорбных, собирая учеников, ходит Он по городам и селам Галилеи. Год от Пасхи Блаженств до Пасхи Умножения хлебов – «лето Господне, блаженное» – блаженнейший год человечества.

XXXVII

Медленно торжественно восходит над миром невидимое солнце – великое светило Конца. Смутно чувствует его все человечество, как слепой – теплоту восходящего солнца. Видит его только один из народов – Израиль; яснее всего Израиля видят идущие за Иисусом, галилейские толпы; еще яснее – те сотни людей, что слышали Иисуса на горе Блаженств; еще яснее – ученики Его. Полным же светом Конца озарен только один человек на земле – сам Иисус.

Если не оледенеет земля раньше, чем наступит на ней царство Божие, то, может быть, потому только, что солнце лета Господня прогрело ее до самого сердца.

День умножения хлебов, полдень Иисусовой жизни – точка наибольшего приближения великого светила Конца к земле, царства Божия – к человечеству. Кажется, в этот самый день посланные Иисусом на проповедь, ученики

вернулись к Нему с радостью (Лк. 10, 17),

…и рассказали Ему все, что сделали и чему научили. (Мк. 6, 30.)

В тот час возрадовался духом Иисус и сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных, и открыл младенцам. Ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение. (Лк. 10, 21.)

Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас. Возьмите иго Мое на себя, ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдете покой душам вашим.

Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко. (Мт. 11, 28–30.)

Сколько бы ни забывало человечество Того, Кто это сказал, – вспомнит когда-нибудь; сколько бы ни сомневалось, – поверит когда-нибудь, что Им спасется мир.

6. И мир его не узнал

I

В мире был, и мир через Него начал быть, и мир Его не узнал. Пришел к своим, и свои Его не приняли. (Ио. 1, 10–11.)

Тайну эту – тайну всей жизни человека Иисуса – подслушал у сердца Его один из всех учеников, Иоанн.

II

Как это ни странно сказать, догмат об Искуплении, каков он сейчас для большинства христиан, – не совсем неподвижный, но еле движущийся, не мертвый, но и не живой, – отделяет их от жизни Христа Искупителя; с ней соединял их некогда и, может быть, когда-нибудь вновь соединит лишь догмат живой, движущийся и раскрывающийся в религиозном опыте. Опыт первичнее догмата, – только поняв это, можно понять жизнь человека Иисуса.

III

Петр, Верховный Апостол, «соблазняет» Христа. Кто это говорит, сумасшедший? Нет, сам Господь:

Отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн. (Мт. 16, 23.)

Мертвому догмату с этим делать нечего, а догмат живой только с таких «соблазнов» и начинается.

Нет той человеческой немощи – сомнения, искушения, отвержения, проклятья, нет того соблазна человеческого, где бы рядом с нами не был человек Иисус; где бы мы не узнавали в Нем себя. Слишком человеческого нельзя сказать о Нем ничего, ибо Он, —

подобно нам искушен во всем, кроме греха. (Евр. 4, 15.)

В каждой капле воды – та же вода, что в океане; в каждой искре огня – тот же огонь, что в солнце; в каждом человеке – тот же Сын человеческий, что во Христе.

Я есмь Ты, —

сказано с чудным опытным знанием в одной гностической молитве-заклятии для благополучного прохождения души по мытарствам ада.[611 - В Лейденском папирусе W:. – G. Anrich, Das antike Mysterienwesen, 1893, S. 89.]

Только через наше человеческое сердце можем мы заглянуть в сердце человека Иисуса; только через наше смертное борение можем мы заглянуть в Гефсиманию; тяжесть креста Его можем измерить, только взяв крест на себя. Кто же никогда ничего подобного не испытывал, тому нечего делать с Евангелием, и лучше всего согласиться с Цельзом, что «жалкою смертью кончил Иисус презренную жизнь», или, что едва ли не хуже, – с Ренаном, что «жалкою смертью кончил Иисус великую жизнь». И не спасет нас от этого согласия никакой догмат.

IV

Чем больше мы вдумываемся, вживаемся в жизнь человека Иисуса, тем больше узнаем, что в ней должна была наступить такая минута, когда Он вдруг понял, – медленно, должно быть, понимал, но понял вдруг, что «в мире Он был и мир через Него начал быть, и мир Его не узнал»; «пришел к своим, и свои Его не приняли»; и что эта минута пронзила душу Его, как некогда пронзит тело Его острие крестных гвоздей.

Знал от начала Сын Божий, что «пришел в мир для того, чтобы отдать душу Свою в выкуп за многих» (Мт. 20, 28), – это очень легко сказать в догмате, но очень трудно понять в опыте.

Видел Иисус, как никто, восходящее светило Конца, – наступающее царство Божие. Но до какой точки светило взойдет; какой из двух возможных Концов наступит, близкий или далекий; царство ли Божие пройдет мимо человечества, или чаша страданий мимо Сына человеческого, – этого не знал Он, – не хотел, не мог, не должен был знать, потому что ни Ангелы, ни Сын о дне и часе Конца не знают, знает только Отец. А не зная этого, должен был говорить, делать, жить, умирать, – все решая надвое. В этом-то раздвоении – вся терзающая мука Его, смертное борение до Гефсиманского кровавого пота и до последнего крестного вопля: «для чего Ты Меня оставил?» – непостижимая для нас пытка надеждой и тем, для чего у нас нет слова, потому что наше слово «отчаяние» не для такого, как Он.

Сын человеческий, пришед, найдет ли веру на земле? (Лк. 18, 8.)

Если это значит: «Все, что Я сделал, для чего жил и умер, – не даром ли?», то, может быть, тихое слово это не менее страшно, чем тот последний вопль на кресте.