Иисус Неизвестный

Верят, но не совсем: несмотря на видимое тождество двух тел, – того, живого, и этого, воскресшего, – чувствуют их различие бесконечное. Чем Он к ним ближе, тем дальше от них; чем подобнее, тем отличнее: как бы земное тело Его, земное лицо, но отраженные уже в неземном, хотя и совершенно точном, зеркале: весь такой же, как был (вот и голубые кисточки-канаффы, побелевшие от пыли), точь-в-точь такой же и совсем другой. Неизвестный, Неузнанный, Неузнаваемый. «Он! Он!» – радуются и вдруг ужасаются: «Нет, другой, – демон бестелесный, призрак, phantasma, двойник Его, оборотень!» И любящие готовы бежать от Любимого. Если Он говорит им: «Это Я сам», – значит, им все еще кажется, что это, может быть, и не Он. А только что узнают Его, отождествляют, делают совсем прежним, живым, действительным, – Он вдруг исчезает, как бы снова выпадает из этого мира в тот, уходит от них из трех измерений в четвертое («стал невидим от них»).

Кажется, если б это продолжалось больше «сорока дней» – сорока часов – сорока минут (мера времени для них уже сломана в вечности), – сошли бы с ума.[1056 - В найденном недавно, очень древнем (150–180 гг.), Коптском свидетельстве о Воскресении простодушно, но сильно и точно выражена эта несоизмеримость двух опытов – чувственного, трехмерного, и сверхчувственного, четырехмерного.Только что явившись у пустого гроба Марфе и Марии, сестрам Лазаря, и Марии Магдалине, Господь посылает их, одну за другой, возвестить о Себе ученикам, «братьям своим»: «придите, Господь воскрес из мертвых». Марфа идет первая и слышит ответ учеников: «что нам до тебя, женщина? Мертвый во гробе лежит, и не встанет». С тем же ответом возвращаются и обе Марии. Тогда идет сам Иисус к дому, где собрались ученики, и зовет их к Себе. Но те все еще не верят, что это Он сам, а не «призрак» Его, «демон бестелесный». Когда же, наконец, выходят к Нему, Он говорит им: «это Я сам… Петр, вложи перст твой в раны от гвоздей на руках Моих; и ты, Фома, вложи руку твою в рану от копия в ребрах Моих; и ты, Андрей, прикоснись к ногам Моим и осяжи, как твердо стоят они на земле». Только тогда ученики падают ниц перед Ним и веруют, что Он «воскрес во плоти». – Karl Schmidt, Gesprache Jesu mit seinen Jungern nach der Auferstehung (Texte und Untersuch., XLIII, Leipzig, 1919). – Bauer, 260. – Grandmaison, Jes. Chr., II, 394.]

VI

Мог ли бы кто-нибудь из прохожих на большой дороге увидеть Иисуса, идущего с двумя учениками в Эммаус? Или кто-нибудь из членов Синедриона, заглянув сквозь замочную скважину дверей, мог ли бы увидеть Его в Сионской горнице? «Нет, не мог», – отвечает Петр, по несомненному для него опыту всех бывших «видений-явлений» Воскресшего:

…Бог дал Ему являться не всему народу, а (только) свидетелям предызбранным от Бога, – нам. (Д. А. 10, 40.)

Чем же такое «явление» разнится исторически-физически от того, что мы называем исторически же и физически «видением», «галлюцинацией»?

«– Верите ли вы в привидения? – спрашивает Свидригайлов Раскольникова.

– А вы верите?

– Да, пожалуй, и нет… То есть не то что нет… Ведь обыкновенно как говорят?.. Ты болен, стало быть, то, что тебе представляется, есть только один несуществующий бред. А ведь тут нет строгой логики. Я согласен, что привидения являются только больным; но ведь это лишь доказывает, что привидения могут являться не иначе, как больным, а не то, что их нет самих по себе.

– Конечно, нет!

– Нет, вы так думаете?.. Ну, а что, если так рассудить (вот помогите-ка): «привидения – это, так сказать, клочки и отрывки других миров, их начало. Здоровому человеку, разумеется, их незачем видеть, потому что здоровый человек есть наиболее земной человек, а стало быть, должен жить одною здешнею жизнью… Ну, а чуть заболел, чуть нарушился здешний порядок, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем больше человек болен, тем и соприкосновений с другим миром больше, так что, когда умрет совсем, то прямо и перейдет в другой мир».[1057 - Достоевский, Преступление и наказание, IV ч. I. – Kant Kleine Schriften II 420, f.f. – Keim, III, 604.]

Все ученики Господни – больные, в горячечном бреду, или полупомешанные, – это не так-то легко доказать, если дело идет о людях, способных в самую минуту «бреда», «галлюцинации», сомневаться в них так, как Фома сомневается. Но если бы даже это было доказано, то все же вопрос Достоевского-Свидригайлова оставался бы открытым: что такое «галлюцинации», хотя бы и больных людей, – только ли «несуществующий бред» или также «клочки и отрывки иных миров»? – «Если бы даже все рассказы о привидениях оказались лживыми, оставалась бы возможность действия того мира на этот», – соглашается и Кант с Достоевским.[1058 - Evang. Petri, XIV. – Henneke, N. T. Apokryph., I, 63. – Wemle, Die synoptische Frage, 1899, 219.]

Где же в «явлениях» Воскресшего граница между внутренним и внешним, между тем, что «кажется», и тем, что есть? Или нигде, или там, где открывается первая, в этих «явлениях», точка нового бытия.

Се творю все новое.(Откр. 21, 1.)

Главное для видящих Иисуса воскресшего – не «бессмертие души», а «воскресение плоти». Незачем бы Христу жить, умирать и воскресать, если бы дело шло о такой общеизвестной истине, как «бессмертие души»: люди и до Христа верили в него и после Христа будут верить. Если Христос не победил смерти физически – не воскрес во плоти, то «напрасно умер» (Гал. 2, 21), и «вера наша тщетна» (I Кор. 15, 17).

VII

Плотское воскресение Христа утверждается с наибольшею силою в самом «духовном» из всех Евангелий, IV-м, – именно в том, где с такою же силою выражено и крайнее, уму человеческому доступное сомнение в плоти Воскресшего.

Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны Его, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю —

говорит в день Воскресения Фома, не видевший Господа.

После же семи дней опять были в доме ученики Его, – и Фома с ними. Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал: мир вам!

Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои: подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим.

Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой! Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие. (Ио. 20, 25–29.)

Первый свидетель, Марк (1, 1), начинает Блаженную Весть – «Евангелие Иисуса Христа, Сына Божия», а последний свидетель, Иоанн, кончает: «Господь мой и Бог мой!» – «Слово было Бог» (1, 1) – в начале, а в конце: «Слово стало плотью» (1, 14); Христос воскрес во плоти.

VIII

То же начало с тем же концом смыкается в круг вечности в других Воскресных свидетельствах. Там, где кончается Евангелие от Марка бегством жен от пустого гроба, – продолжает «Евангелие от Петра» возвращением учеников из Иерусалима в Галилею:

…был последний день опресноков, и многие возвращались в дома свои, потому что наступил конец праздника (Пасхи).

Мы же, Двенадцать, скорбели и плакали; и каждый из нас возвратился в дом свой (в Галилею).

Я же, Симон Петр, и Андрей, брат мой, взяв рыболовные сети, пошли на Геннисаретское озеро.

Был с нами и Левий Алфеев, Его же Господь…[1059 - Klostermann, Johan.-Ev., 231.]

Здесь кончается уцелевший отрывок «Евангелия от Петра». Можно ли поверить, чтобы уже в конце пасхальных дней, следовательно, через семь дней по Воскресении, ничего о нем не знали ученики, как будто все происшедшее за эти дни в Иерусалиме провалилось для них в черную тьму беспамятства, – было, как бы не было? Помнят, что для чего-то надо идти в Галилею, но для чего, – уже не помнят, как будто забыли слово Господне:

по воскресении Моем Я пойду вперед вас в Галилею (Мк. 14, 28);

и слово Ангела:

Он вперед вас пойдет в Галилею; там Его увидите, как Он сказал вам. (Мк. 15, 7.)

Как будто не им сказано и это:

Как послал меня Отец, так и Я посылаю вас. (Ио. 20, 21.) Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. (Мк. 16, 15.)

Можно ли поверить, чтобы посланные в мир «ловцы человеков» снова вернулись в Галилею как ни в чем не бывало ловить рыбу в Геннисаретском озере? Все это понятно лишь в том случае, если, вопреки Луке (24, 34) и Павлу (I Кор. 15, 5), явление Воскресшего у Геннисаретского озера было не одним из нескольких, – третьим, по счету Иоанна (21, 14), а первым и, может быть, единственным; и если в этом смешении времен мера их сломана в вечности.[1060 - Tobler, Descriptio Terrae Sanctae, 81. – Dalman, One und Wege Jesu, 147.]

IX

Были же вместе Симон Петр и Фома Близнец, и Нафанаил из Каны Галилейской, и сыновья Заведеевы, и двое других учеников. Симон Петр говорит им: иду ловить рыбу. Говорят ему: идем и мы с тобою. (Ио. 21, 2–3.)

Здесь, на Геннисаретском озере, все – так же и в этот последний день Господень, как в тот, первый: так же золотая дымка окутывает озеро подобно славе Божией; так же на голубой воде белеют паруса рыбачьих лодок, острые, как крылья чаек; так же сидя в лодках, чинят сети рыбаки или моют их и развешивают на кольях сушиться; так же запах теплой воды и рыбы смешан с благоуханьем лимонных и апельсинных цветов в прибрежных садах Вифсаиды; так же под ногою путника, идущего по берегу озера, хрустит на мелком черном песке множество белых известковых ракушек. А на берегу заливов, кажется, только что стояла полукругом толпа, слушая внятно по воде доносившийся голос учащего с лодки рабби Иешуа.

Кажется здесь, как нигде, люди могли бы услышать Блаженную Весть:

все готово, приходите на брачный пир. (Мт 22, 44.)

Но не услышали. И отныне вся эта земля, – как опустевший и опечаленный рай. Плачет пастушья свирель, унылая, как шум ночного ветра в озерных камышах:

воззрят на Того, Кого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают о сыне единородном, и скорбеть, как скорбят о первенце. (Зах. 10, 12.)

И чей-то тихий зов во всем, сердце надрывающая жалоба:

брачный пир готов, и никто не пришел.

X

…Снова явился Иисус ученикам своим у Тивериадского озера (Ио. 21, 1), —

там же, по очень древнему церковному преданию, близ Капернаума, у Семиключия, где семь горячих целебных ключей изливаются в озеро, привлекая вкусом и теплотою вод множество рыб, и где Петр три года назад, стоя в воде, полуголый, с намотанной на руку сетью и вглядываясь пристально в лицо стоявшего на берегу неизвестного Путника, услышал таинственный зов: «Следуй за Мною и будешь ловцом человеков» (Мк. 1, 17). Словом этим озарятся, как молнией все грядущие судьбы Верховного Апостола: был, есть и будет Петр до конца времен ловец человеческих душ.

Симон Петр говорит им: иду ловить рыбу. Говорят ему: идем и мы с тобою. Пошли, и тотчас вошли в лодку, и не поймали в ту ночь ничего.

Ночью на озере могли бы вспомнить, как некогда, в бурную ночь, пенистые гребни волн, освещенные луною сквозь тучи, казались им белою одеждою идущего по воде «призрака». Когда же настало утро, Иисус стоял на берегу, но они не узнали, что это Иисус, так же, как у тех двух учеников Эммаусских, «глаза их были удержаны» (Лк. 24, 16), и так же в них «сердце горело» (Лк. 24, 32).