Серы гуси

Поиском своих, а именно Ее, своей двуногой сестры, кот посвящал все время.

Он бесцельно шел по улицам и смотрел по сторонам. Он начал ненавидеть этот город – за одинаковые улицы и высокие дома одного цвета, за злых людей, котов и собак.

Кот пообещал себе обойти весь город, но найти свой дом. Он с завидным упрямством шел вперед сколько хватало лап. Заход в тупик, ограды, заборы, он уходил в сторону и со следующего пролета шел в обратном направлении. Никто не подсказывал ему такого приема, но фактически кот прочесывал улицы.

Он не знал расстояний и направлений. Он просто стирал лапы и искал дом.

Ночевал на деревьях, благо были уже весенние и почти что теплые ночи, а теплая шуба в дикой жизни согревала уже не так как дома.

Не сказать бы, что бродячая жизнь была тяжёлой. Может быть молодость брала свое и все тяготы переносились легче. А может быть и просто везло.

Кот быстро усваивал уроки жизни – где покормят, в кто обидит, вот собака, которая только лает, а вот в этой помойке крысы наглые. Есть хотелось часто, но что тут поделаешь? Кот выучил несложные правила как добыть пищу и откровенно не понимал многих бродячих котов, которые шатались от голода и смотрели на мир постоянно голодными и безумными глазами.

Вообще, все бродячие коты посвящали свой каждый день с утра до ночи поиску еды и пропитанию.

Полосатый же не ставил это главной своей целью. Хотелось есть – делалась пауза и добывалась еда. Понимал, что тут такой возможности нет или опасно – мог потерпеть до лучших времён. Главное же было – найти дом. Умный молодой кот, живший когда-то в уютной квартире и не знавший этого мира на удивление быстро принял новые условия игры и слился со своим новым миром.

Так продолжалось ещё с месяц. У кота такое понимание времени отсутствовало, дни слились в один, но чувства, что прошло много времени не было. Веры найти свой дом он не терял.

Однажды он бродил весь день по улицам, а ночью упрямо не удавалось найти ничего поесть. Усталый и полуголодный кот уснул крепко-крепко и совсем с рассветом. Он вскарабкался перед этим на кирпичную ограду и устроился так, чтобы в любой момент проснуться и успеть отступить и при этом не упасть во сне.

Но сквозь крепкую (насколько это возможно для кошек) дремоту он почувствовал, как летит вниз. Кот, открыв глаза, в одну секунду попытался зацепить когтями стену, сообразить что произошло. Но получилось лишь увидеть сеть перед глазами и вокруг себя, а затем почувствовать падение на землю в затянувшемся веревочном мешке. Пошевелиться не получалось, в воздухе стоял дух плохих людей и летала опасность.

Старик и мальчик. В то же утро

Из дальнего спального угла высунулась светлая детская голова мальчишки лет 10-12, слегка всклокоченная со сна.

– Не проспал я сегодня, деда?

Старик чуть одернул бороду. Строгости в его виде всегда хватало, но при виде внука теплой улыбки сдержать было трудно. Чуть в сторону и хмыкнул:

– А куда просыпать то? На сегодня пока все вроде и сделано. Да и рано еще.

Старик последние пару лет учил пацана всему, что могло бы того в будущем выручить. Собирать грибы – подберезовики, подосиновики то и дурак отличит, белые всякие. А вот чтобы ложные опята от простых отличить, желчный гриб, сатанинский, поганки все. Показывал – вот, смотри, апрель, сморчки-строчки пошли, их есть можно. Осенью гриб-баран растет, все это есть можно. Ягоды пацан сразу полюбил рвать. То лето сам насушил дикой малины, земляники, чернику нашел, клюкву мочили. Сушили яблоки и груши дикие, терновые ягоды.

Старик учил стрелять, охотиться, ставить петли. Мелкий еще, но ружье держать научился, отбил прикладом плечо, но ничего. Научился ставить петли. Пригодится – думал старик. – Помру, не ровен час, ему тут одному как?

В погребе стояло несколько ящиков тушенки, но ели с оглядкой. Не тянули – тоже ведь свой срок у всего, но и старался старик мясо чтобы было и свежее. Сам ел редко – посты соблюдал, но пацану то и расти надо. Старик поохотился в своей жизни, да и до срочной еще имел значок Ворошиловского стрелка. Так что с мясом, грибами все хорошо было. Огороды тут же в лесу кое-где разбивали, да на зиму кое-что заготавливали или квасили. С молоком то хуже. Его приносил из деревни Толик. Старик платил ему деньгами, которые благо были еще и хватало их по его рассчетам надолго. Деревня стояла от их места часах в трех ходьбы напрямки. Толик не знал короткого пути и его поход с пятью литрами молока, творогом и редкими заказами чего то купить туда-обратно оборачивался целым днем. Но так лучше. Старик приплачивал ему за то, чтобы ни одна живая душа не знала о том, что ходит он к ним. А дорогу, тропинками, опушками, краями, когда то показал ему сам. Местный деревенский мужик, оставшийся без работы и живущий городским рынком дважды в неделю, своим огородом и хозяйством, пьющий порой, против не имел ничего. День тратится, но да за нацененное в три, а то и в пять раз денег гарантированно он получал больше чем в базарный день в городе – там ведь тоже сейчас, людей на улицах мало, гоняют, покупать никто не купит, без документов, кодов и пропусков и не доехать. Не помирать же. Старик, конечно, с чудиной, сумасшедший похоже. Или убийца, скрывается от полиции. Убил кого то, вот и в лесу отсиживается. Хотя тогда почему пацан с ним? Ну да вопросов много, знать бы все это, а так думать – скорее уж и голова заболит.

Старик собирал на стол. Сам по старости уже ел мало, а пацан, любил сам поесть, но с утра не любил. Ему бы что слегка пожевать, горячего попить, потом погуляет или дела поделает какие, прибежит и с волчьим аппетитом все проглотит. В душу подзакрался уже надоевший за не первый уж тут год червяк – правильно ли он сделал? Верно ли поступил? Старик украдкой перекрестился – все верно.

Так зачем он притащил его сюда и сам спрятался? Старик не боялся за себя в конце света. Он знал – дорога ему одна – с грешниками в ад. Внук же – ребенок, светлая и добрая душа еще и согрешить не успел толком. Про Бога и его законы знает от деда постольку поскольку и надо знать, вырастет – сам все узнает, что захочет. Старик по себе знал – не тот возраст. Сейчас все в сомнениях, а начни укладывать в голову насильно – только отвернет его сейчас от настоящей правды. Мудрости старика хватало на это и он старался только отвечать на вопросы внука. Тот порой задавал совсем недетские вопросы – о жизни, о смерти, зачем живем. Старик охотно отвечал – где-то по вере, где по опыту жизни, а где просто истории рассказывал. Из своего детства, из жизни, приводил примеры, да и просто случаи – жизнь прожита, есть что вспомнить, хоть есть и то, чего и не хочется вспоминать. За разговорами проходили вечера, особенно долгие зимой, когда и темнеет рано и делать совсем нечего. Надоедало языками чесать – садились за шахматную доску. Старик любил шахматы еще с пионерских школьных лет, собирал в молодые и юные годы вырезки из газет, из книг от руки делал выписки про турниры, ходы, партии, комбинации. Внук порой схватывал на лету, порой настигал деда, делая ему мат. Но тот, конечно, просто поддавался, искусно притворяясь. Шло время.

Полосатый. Плен

не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле

Псалом 101:8

Мало кто знает, а еще и меньше из них помнит о том, как столичные власти в свое время решали проблемы бродячих животных. А может и продолжают сейчас, кто же знает?

Много ли вы видели на улицах столицы бездомных животных в последние годы? Понятно, что не на центральных улицах. Что им там делать? Может быть кого-то и встретить на микрорынках у метро в концах веток. А в спальниках и никого. Кошки примерно сидят дома, собаки ходят по струнке на поводках. Самый счастливый город для животных? Да бросьте! А потеряшки? Встречаются порой – животные же теряются. Да и фото их вы можете найти в расклеенных объявлениях и по интернетам – несчастные хозяева делают порой все, чтобы их найти.

Так куда они деваются? Волонтеры, фонды… Все это ясно.

Но во времена нашего рассказа столичная власть поступала своеобразно. Бродячих животных – решала она – быть на улицах не должно. В конце концов, это не Стамбул и не Афины. Это не Токио и не Каир.

Бродячих собак и кошек отлавливали и от них избавлялись. Нет, конечно, не убивали. Во многом у властей, точнее у людей во власти, при огромном числе пороков оставалось хоть что-то доброе в душе. Но вот содержать их, кормить, лечить, стерилизовать пусть будет уделом идейных граждан. Это дорого и заниматься этим некому. Не дворникам же в конце концов?

Поэтому и было решено массово отлавливать четвероногих и вывозить в леса соседних областей. Кто это придумал – неясно. Чтобы попасть во власть не нужно учиться в школе на пятерки и ходить на биологию, природоведение и слушать родителей. Решение во многом было той же казнью. Только единожды потратиться на транспорт чем ломать голову, как убить такую прорву кошаков и псин. Иными словами, столичная власть как Пилат умыла руки, понадеявшись на то, что кому надо – тот и выживет.

Они и выживали. Часто, спустя годы, охотники рассказывали о диких котах, когда то просто убегавших от людей в чащу или по полю, а когда то и прыгавших на головы с ветки и впивавшихся когтями.

А кто-то и погибал. Чей то питомец, проживший в тепличных условиях жизнь, попадая в лес – совершенно новую для себя среду – терялся и не мог понять, где найти корм, как вести себя, где спать. Порой просто ложился на землю и сдавался. Как ни странно, но лучше к такой смене среды адаптироваться получалось именно у кошек. Может быть от того, что они по-прежнему не одомашнены, в человеку просто спутники, но не домашние животные. А может быть, от того, что природа их наделила большей скоростью, они идеальные хищники, а не сторожа, умны и легко приспосабливаются к среде. Но оставим этот вопрос ученым. если он им, конечно, когда-то и будет интересен.

Именно под такую кампанию по очистке города от бродячих животных и попал Полосатый. В железном фургоне, где его везли с другими котами было невыносимо. Ни корма ни воды им, конечно не давали (ну кому это надо? да и кто этим будет заниматься?). Было тесно, душно, стоял невозможный запах. Человек, зайдя бы в фургон, скривил нос от запахов кошачьей мочи и кала. А кошки чувствовали еще и другое – запах страха друг друга. Под сотню котов всех мастей и возрастов, разных пород и из разных уголков города ехали в одной железной коробке. Мотор ревел, машину трясло, воздуха не хватало. Кошки в страхе мяукали, выли, скулили. Кто-то слабый духом или телом просто забивался в угол и дрожал. Кто-то сильнее телом и характером захватывал место у источника воздуха. Если он понадеялся на свою силу зря – его оттесняли другие – сильнее и больше числом, старше или моложе. Порой за время пути завязывались драки, исход которых был, на самом деле, безразличным – машина все равно ревела и куда то ехала, а их все трясло и трясло.

Кот не лез в свалки и к дыркам с воздухом. недолгий опыт на улице приучил его – с толпой диких котов сражаться себе дороже. Победить то каждого отдельно может быть и можно, но толпой задавят все равно. Он не трясся как совсем котенок в углу и не выл в истерике как сиамец на противоположном конце фургона. Старался не показывать страха. От нехватки воздуха, тряски и голода было совсем нехорошо. Воняло внутри фургона так же как от машин в городе, когда их заводят и те уезжают. Только сильнее. От всего этого сильно тошнило. Дымчатую вислоухую кошку рядом рвало.

Машину трясло. Кот просто закрывал глаза, где-то пытался дремать. Чего уже быть начеку? Все и так уже проспал. Нападать на него причин нет, а если другие коты навалятся – шансов отбиться не будет. Если их им и грозит опасность, то хуже уже и не будет. С этим Полосатый дремал, устроившись поудобнее и обхватив тело вокруг хвостом.

Дерущиеся вожаки даже на секунду прервались, заметив спящего кота в этом всеобщем бесновании и бедламе. Но сумасшедшим то как раз, по своим кошачьим меркам, посчитали именно они его.

Старик и мальчик. Воспоминания

Пацан вылез из спального угла, побежал к умывальнику. В баню завтра только. Умылся, сели за стол. Старик помолился, покрестился, пацан сделал вид, ну да и дед его не сильно ругал с таким – подрастет и сам начнет молиться, он то в его годы вообще пионером был, попов в сценках высмеивал да аллилуйю Ленину пел. Как-то, смеялись всем селом, в старших школьных классах над местным парнем. Тот, Петром звали, кажется, был местным авторитетом до войны. Еще первоклашками они смотрели с восхищением на него – гармониста, первого красавца, секретаря местной комсомольской ячейки. Потом четыре года войны читали в газетах о нем всем селом – вот мол, наш земляк героически вышел из окружения под Смоленском и поджег вражеский танк, вот ему дали медаль за наступление под Москвой, вот он получил Орден Отечественной Войны за Сталинград, после которого его сшивали по кускам, вот он расписался на Рейхстаге. Герой Советского Союза! Шутка ли? Ушел добровольцем, еще 18 не было, пришел младшим лейтенантом – весь в орденах и со звездой героя. А через месяц местный герой, наваливший фашистских трупов выше крыши, пропал из села. А еще через полгода прислал письмо родителям, где говорил, что не может больше жить с тем, что загубил столько человеческих жизней, столько людей отправил на тот свет, что не все они фашисты, а как и он – чьи-то дети, ушедшие на войну. Просил родителей не переживать и со словами любви сообщал им, что принимает постриг и теперь он иеромонах Фотий будет. Тогда то директор школы, опережая новость, собрал школьников в актовом зале, прочел им лекцию о народном опиуме, закурившемся в послабленные войной годы в нашей стране и привел пример – вот, мол, смотрите-ка. Славный герой, на своих плечах принес победу Родине, да и его попы соблазнили. Выпустили тогда стенгазету с антирелигиозной темой, поставили новую сценку, а про героя не говорили без презрения даже между собой. Вот так-то вот.

Старик разлил по железным кружкам из укутанного чайник настоя – донник тут, мята, малина, иван-чай, ягоды сушеные, вместо чая всякого то. Достал лепешки. Еще теплые, засветло пек, вместо хлеба. Поели, позавтракали.

Пацан пошел погулять.

За него старик не волновался – изучил все вокруг. Тропинок нет, а тому и не беда.

Эх, Петр-Петр, сосед и герой. Старик потом мучался совестью. Он прожил долгую жизнь. В армии приходилось стрелять по людям, а в работе идти по головам. К Богу то пришел поздно, но крепко. Но снились ему в непогоду часто то тот худой зэк, на которого он смело и без сожалений рванул затвор со сторожевой вышки. То герой-односельчанин Петька Климов, которого он боготворил, а потом под общим гнетом и проклинал. Петька был такой же молодой во сне, почему то уже при этом был в монашеской рясе, только на месте наперсного креста болталась Золотая Звезда Героя Советского Союза, а медали сплошным слоем покрывали грудь и плечи как священническая риза. Он играл на своей тульской двухрядной гармони что-то из “Варшавянки”, местами сбиваясь то на фокстрот, то на песни Ободзинского. После таких снов старик долго не мог заснуть, молился и просил у Петьки прощения мысленно. Ему, спустя столько лет, было ужасно стыдно перед ним. Единственное, чего никогда не вспомнит и не сопоставит в голове старик – насмешливого взгляда Петьки, привычного всем с детства и такого же, только более мудрого и доброго взгляда старого схимника, духовника самого премьер-министра.

А пацан бежал, утопая ногами в мокрой и усыпанной прошлогодними листьями земле. Природа пробуждалась – дышать было легко. Запах оттаявшей земли и нового рождения всегда заставляет жить. Тут на секунду краем глаза уловил движение на уровне выше своей головы. Не птица, точно. Кто-то еще. Может рысь? Да нет вроде, да и нет их здесь.

Внезапно с воем ему на голову свалилось что-то. Зверь, не слишком крупный, мохнатый, но не длинношерстный. За секунду, порвав когтями голову, он пролетел на землю, пробежал и скрылся в чаще. Мальчик успел разглядеть бегущего кота, хвост которого имел белый кончик.

Он потер голову. Жгло. Несколько царапин, глубоких скорее всего. На пальцах было немного крови. Дед как то говорил, что в соседние с Москвой области завозят отловленных бродячих собак и кошек. Некоторые выживают и могут в случае опасности и прыгнуть сверху, если на их территорию покусились. Но вот за все время не было тут таких. Вот тебе и вот. Солнце почти уже поднялось к зениту. Птицы, еще редкие в это время весны, с отравами по времени, но уже щебетали и тоже радовались скорому рождению лета. А сквозь птичье пение мальчик услышал и хруст веток. Раз, другая. Тропинок то почти нет, кто-то и идет напрямик. Залег за поросший мхом ветровал – ага, человек из деревни. Сегодня точно, должен же прийти. Мальчик осторожно, аккуратно перекатился и с другого захода побежал к избе. Пришлый его так и не заметил, пробираясь через дебри.

Мальчик успел забежать.

– Деда, идет этот, Анатолий который!

Старик старался не показывать пацана.

– А ты посиди у себя пока что. Не высовывайся, ну его. А я сейчас. Потолкуем с ним, заберу все, да и вылезай. Ни к чему тебе с пришлыми то пока. Кто его знает, что за жизнь там сейчас пошла?..