Возвращение к себе

– Борис Алексеевич, – мой разум упорно не хотел привыкать к новому имени.

– Год рождения.

– Шестьдесят восьмой.

– Образование.

– Среднее специальное.

– Семейно положение.

– Женат, вернее холост.

Девушка снова недоуменно посмотрела на меня.

– Холост, – я понимал, что выгляжу довольно глупо.

Люсенька продолжала заполнять какие-то бумажки, попутно задавая мне вопросы. На некоторые я отвечал сразу, не раздумывая. Некоторые вопросы ставили меня в тупик, и мне приходилось делать над собой усилие, чтобы ответить правильно.

– Домашний адрес, – мой допрос подходил к концу.

Я снова задумался. Сообщать свой старый адрес было бы бессмысленно. Называть адрес Соломона было бы бестактным.

– Где вы прописаны? – девушка нетерпеливо поглядывала то на меня, то на часы.

– Да пока нигде, – пожал я плечами. – Я думал, может у вас есть какое-нибудь общежитие.

– Иван Прокофьевич об этом ничего не говорил, – заметила девушка.

– Я знаю, – вид у меня был довольно жалкий.

Еще ни разу в жизни мне не приходилось испытывать такое унижение, как сейчас. Я был полностью в руках этой молоденькой девчушки. Один неверный шаг, одно неверное слово могло все испортить. И что потом? Снова пытаться доказывать себе, доказывать окружающим, что я не Сазонов Борис Алексеевич, а Столяров Алексей Николаевич. Что в этой жизни у меня есть квартира, жена, маленькая дочь. Что я имею право на все это. Но только кто в это поверит, если я сам в это уже не верю. Есть лишь чудовищная ошибка глупой медсестры, присвоившей мне чужое имя, чужую жизнь. Есть лишь бесполезная помощь врачей, давших мне чужое лицо. Лицо, с которым мне придется учиться жить заново.

Мне хотелось плюнуть на все, и выйти из душного кабинета. Но я повел бы себя, как последний мерзавец, махнув рукой на снисходительность Тюлькина, на фарисейство Соломона, да и эта девушка пошла мне навстречу вопреки какой-то там Ларисе Васильевне. Я мог наплевать на себя, но я не мог оттолкнуть людей, которые мне дали шанс на возвращение.

Люсенька, видя мою заминку, сняла телефонную трубку, набрала номер.

– Иван Прокофьевич? Я по поводу новенького. Что мне с ним делать? У него нет прописки, а вы же сами знаете, что без прописки я не могу принять его на работу. Что? Конечно. Вы думаете, что есть? Спасибо.

Девушка, не кладя трубку, стала звонить по другому номеру.

– Татьяна? Привет. Это Люся. Да нет, как обычно. Пока одна. Мегера на больничном. Да, отдыхаю. Вся в бумагах. Не знаю, когда и разгребусь. Слушай, я чего звоню. Тут одного нужно к тебе пристроить. Я знаю, что нет. Но ты постарайся. Это протеже Тюлькина. Поищи. Уплотни. Это ты сама к нему обращайся. Мне велено, вот я и выполняю. Что? Хорошо. Пусть зайдет после обеда? Договорились. Нет, никуда. К тебе? По какому это поводу? Слушай, я совсем забыла. Хорошо, что ты напомнила. Во сколько? В три? Приду. Обязательно приду. А кто будет? Только свои? Я знаю твоих своих. Васька будет? Да так, ничего. Что ты! Это не я за ним, это он за мной бегает. А я не тороплюсь. Успею еще. Ну, ладненько, у меня тут клиент. Я тебе потом перезвоню. Пока.

Наконец-то Люся положила трубку и, улыбаясь, снова обратилась ко мне.

– А вы везунчик.

– В каком смысле? – не понял я.

– Тюлькин за вас хлопочет. Вы, случайно, не родственник?

– Нет, – я отрицательно покачал головой. – А что?

– Да так, – Люся снова принялась заполнять бумаги.

Ожидая приговора, я бесцельно глазел в окно, за которым возле машин копошились люди. Техника была старая, добитая погодой и работой. Ее неоднократно ремонтировали, подлатывали, подкрашивали. Но и эти заботы не могли скрыть от глаз нищеты и убогости автопарка. И здесь мне предстояло работать. Предстояло заново заводить знакомства, заново узнавать людей, заново приспосабливаться. Но я не думал об этом. Я думал только о своих Ольке и Наташе. Как они там? Олька, наверное, в детском саду. Как улажу с делами, надо будет заглянуть, хотя бы одним глазком вновь посмотреть на нее. Да и нужно будет попытаться еще раз поговорить с Наташей. Ведь можно изменить фамилию, имя, лицо, но душу изменить нельзя, как сказала Анна Петровна. Увы, моя старая, добрая учительница, позвольте с вами не согласиться. Человек меняется, меняется его душа. И она претерпевает изменения как ничто другое в этой жизни.

– Молодой человек, вы что, уснули? – мелодичный голос вывел меня из моих раздумий.

Я встрепенулся.

– Что?

– Распишитесь, – Люся протянула мне листок бумаги и ручкой ткнула в то место, где я должен был поставить свою подпись.

Я помедлил и вывел на листе бумаги Саз и следом какую-то закорючку.

– Пойдемте, я вам покажу рабочее место и отведу в общежитие, – Люся убрала бумаги в стол и направилась к двери.

Я безропотно отправился за ней следом.

– Аванс у нас двадцатого, зарплата пятого, – скороговоркой лепетала Люся, ведя меня по территории автопарка. – С авансом вы опоздали, да он вам пока и не положен, пока нет приказа о зачислении. Деньги получать будете в бухгалтерии. Дверь напротив нашего кабинета. Работать будете механиком. Первое время в помощниках. Вон у того рыжего.

Девушка кивнула в сторону все еще возившегося с машиной вихрастого парня. Проходя мимо него, она остановилась.

– Принимай пополнение, – Люся лукаво взглянула на парня.

– С какой стати? – ухмыльнулся он в ответ.

– Это ты у Тюлькина спроси, – бойко отрезала Люся. – Знакомьтесь.

– Василий, – парень нехотя протянул мне руку.

– Борис, – я пожал шершавую, вымазанную машинным маслом ладонь.

– Когда заступаешь? – Василий недоверчиво косился на меня.

У него в голове все еще вертелся злополучный карбюратор.

– Завтра, – вместо меня ответила Люся.

– Завтра, так завтра, – Василий пожал плечами. – И как думаешь? На постоянно или на временно?

– Скорее всего на постоянно, – ответил я.

– Ну-ну, – прогундосил Василий и снова полез под капот.

– Слышь, Вась, – Люся дернула парня за штанину. – Тебя Татьяна ничего не говорила?