Служу Советскому союзу

Шинель

Я зашёл в ленинскую комнату и, оглядевшись, уселся за свободный стол. У меня было твёрдое намерение написать наконец-то письмо. Вот уже неделю как я находился на территории Польской, мать её, Народной Республики, а послать короткую весточку домой не было никакой возможности. Свободного времени в Советской армии, особенно у молодого солдата, практически нет. От подъёма и до отбоя он служит за себя и за «того парня», который оттарабанил год и больше.

Достав из кармана шариковую ручку, я вырвал из блокнота листок, написал первую фразу «Привет из Польши» и задумался над второй.

– Кто Колпаков? – услышал я голос с кавказским акцентом и поднял глаза.

В дверях стоял невысокий боец, широкий и мощный, с перекатывающимися под пэша мускулами. Я уже успел заметить, что слабых бойцов в разведроте не было. На то она и разведрота. Многие на гражданке занимались спортом, а несколько человек вообще были призваны из физкультурных институтов. Солдаты-разведчики были дерзкими и задиристыми и ставили они себя гораздо выше бойцов из других подразделений, что усиленно поощрялось ротными офицерами и вызывало почти ненависть остального личного состава полка. Но разведчикам было плевать на это. Вся новая техника и вооружение шла на разведроту, а по количеству поощрений и отпусков ей вообще не было равных. Но и отдувалась разведрота за всех, о чём и поведал мне мой земляк – дембель Яша.

– Колпаков кто? – повысил голос боец.

– Я Колпаков!

Боец с интересом меня оглядел, подошёл и уселся на свободный стул.

– Что делаешь? – спросил он.

– Письмо домой пишу.

Тот скептически посмотрел на мой неровно оторванный блокнотный лист.

– Ты дурак, что ли, на таком писать? Хочешь, чтобы дома подумали, что ты в таком говне служишь, где и нормального листка для письма не достать? – для человека, которому русский язык был неродной, он очень хорошо, почти литературно излагал свои мысли.

– Ну другого-то всё равно пока нет, – озадаченно ответил я.

– Сиди здесь! – приказал боец.

Он вышел из ленкомнаты, пару минут отсутствовал, а вернувшись, вручил мне новую восемнадцатилистовую тетрадь в клетку.

– Здесь пиши! – всё тот же приказной тон.

– Спасибо!

Я снова написал первую фразу и задумался над второй. Боец не уходил, и я вопросительно посмотрел на него.

– Пошли, поговорить надо, – поняв мой немой вопрос, предложил даритель тетради.

«Мой немой вопрос» – хорошая фраза для стихотворения. Может, вставлю куда-нибудь.

Мы зашли в расположение – так в разведроте, да и во всём полку называлось солдатское спальное помещение с двумя рядами двуярусных кроватей, тумбочками и табуретками.

– Твоя? – спросил боец, указывая на одну из шинелей, висящих в шкафу.

– Моя.

– Дашь на дембель? – боец настойчиво заглянул мне в глаза. – Тебе она не нужна, ты же весенник, в парадке будешь увольняться.

«Ах, вот почему ты такой добрый!» – осенило меня, а вслух спросил:

– А я с чем останусь?

– Мою возьмёшь, – боец уверенно показал на поношенную, но довольно приличную шинель, – и погоны с красных на чёрные перешивать не надо. Лычки только наклеишь. Я скажу Ильенке, он подгонит, сколько тебе нужно.

Деваться мне было некуда, и я согласился. Да даже если бы и не согласился…

– Всё, иди, письмо пиши, – разрешил мне боец и, радостно схватив в охапку мою, уже бывшую шинель, исчез.

А дальше была вечерняя прогулка, вечерняя поверка и отбой. Я уснул, как только моя голова коснулась подушки.

– Рота, подъём! – услышал я и мгновенно открыл глаза. Спрыгнул с верхней кровати и ногой задел голову механика-водителя Паши Паламара. Паша был моего призыва, поэтому отделался я лишь лёгким матом. Ещё год я буду спрыгивать с верхней кровати и задевать ногой его западноукраинскую голову. Организм, за полгода привыкший к подъёмам, ясно давал понять, что разбудили нас зачем-то раньше, намного раньше.

– Сколько времени? – спросил я Паламара. – Есть часы?

– Два часа.

– Что за хрень?

– Одеваться не надо, – командовал замстаршины, старший сержант Хазиев, – стройтесь около кроватей.

Зевая, почёсываясь и протирая глаза, мы построились.

– Кадиев! Заур! Где ты там? – крикнул Хазиев.

В расположение зашёл дембель, тот самый боец, с которым мы совершили обмен. Я если бы не знал, то ни за что не угадал бы свою шинель. Она была ушита, подогнана по фигуре, и начёсана до состояния шубы. Такие шинели я уже видел на дембелях, встретившихся мне на аэродроме.

– Рота, смирно! – рявкнул Хазиев.

– Вольно! – улыбаясь, махнул рукой счастливый дембель.

Кадиев прощался с ротой. Он подходил к каждому бойцу отдельно, пожимал руку, обнимал и вручал пару цивильных сигарет. Это была традиция. Молодые молчали, торопливо ныкая сигареты, солдаты постарше, которым довелось послужить с Кадиевым, напутствовали.

– Удачи тебе, братан!

– Заур! Оторвись там за нас за всех на гражданке!

– Фотку пришли!

– Адрес не забудь, а то нажрёшься вина…

Кадиев подхватил с пола «дипломат» и, махнув на прощание рукой, вышел за дверь. Я с завистью посмотрел ему вслед. До дембеля мне оставалось полтора года.

– Численность личного состава разведроты по мирному времени – тридцать два человека, по военному – пятьдесят четыре, – мы – шесть младших сержантов – стояли в канцелярии и внимали ротному, – вы попали в разведку, но это не значит, что все вы прослужите в ней оставшиеся полтора года. Отбор у нас жёсткий, и тот, кто не тянет прямым ходом, отправляется в пехоту или другие подразделения.

Я стоял и, отчаянно борясь с зевотой и непроизвольно закрывающимися глазами, рассеянно слушал ротного.

– А Вам что, товарищ младший сержант, не интересно? – видимо, заметив моё состояние, обратился ко мне Красичков.

Я вздрогнул и вернулся в реальность. Я уже знал, что когда ротный обращается по фамилии и на «Вы»… В общем, ничего хорошего такое обращение не сулит.

– Никак нет! Интересно! – выпалил я.

– Интересно? – с издёвкой спросил ротный. – Ну тогда сегодня дежурным по роте заступаете. Там ещё интереснее будет. Вопросы?

– Никак нет!

После обеда я начал готовиться к наряду. Подшившись и начистившись, я подошёл к шкафу, в котором висели шинели. Нашёл свою, полученную в обмен от Кадиева, и надел на себя. Шинель сидела неплохо, не хватало только лычек на погонах. Этим-то я и решил заняться.

– Эй, Колпачок! Ты какого… мою шинель напялил? – неожиданно услышал я чей-то грозный голос.

Обернувшись, я увидел черпака Васю Краснова. Лицо его, словно в подтверждение своей фамилии, негодующе полыхало. Впрочем, красным оно у него было постоянно. Не Вася, а Чинганчгук какой-то!

– Твою шинель? – удивлённо спросил я.

– Ну, не твою же! Снимай давай!

Я занервничал от нехорошего предчувствия.

– Мне эту шинель Кадиев отдал. Мы поменялись с ним.

– С Кадиевым? – зло рассмеялся Краснов. – Ну, сейчас ты увидишь – на что ты поменялся, – Вася залез в шкаф, порылся там, и вытащил искомую шинель. – На! Меряй!

Я был в шоке! Нет, я был просто уничтожен! Шинель имела такой отвратный вид, что её противно было надевать. Вдобавок ко всему она была не по уставу короткой, в нескольких местах прожжённая, а в одном, как мне показалось, даже прострелянной! Такое впечатление, что её сняли с убитого штрафника.

– С кем, с кем это ты поменялся? – до боли знакомый голос.

Старшина роты – прапорщик Балденков – стоял в дверном проёме и с интересом слушал наши с Васей препирательства.

– С Кадиевым, – промямлил я.

– Ты – мул тупоголовый! – заорал старшина. – Ты не успел в роту прийти, а уже всю кровь у меня выпил! Ты почему мне не доложил, что у тебя шинель отбирают? Ты почему Хазиеву не доложил? Где Хазиев?

На шум прибежал Хазиев. Получив несколько оплеух от старшины и обещание от Хазиева, что «сгнию в нарядах», я занял у Шуры Князева шинель и ушёл на развод. Надо сказать, что за полтора года я так и не добыл себе новую шинель. На разводы, в караулы и прочие торжественные построения я брал шинели других бойцов, и никто, естественно, не возражал. Даже когда я уходил в отпуск, меня собирали с миру по нитке. Шинель заняли в танковом батальоне, шапку в роте связи. Солдатское братство никогда бы не позволило даже самому чмошному бойцу появиться перед родителями в затрапезном виде. Да, было так! А кадиевскую шинель мы разрезали на тряпки и натирали ими намастиченные полы расположения.

01. 03. 22.

Сапог

– И решили эти три мула отметить «сто дней до приказа»… – старшина роты прапорщик Балденков расхаживал перед строем и неторопливо, с паузами вёл своё повествование.

У стены, вдоль которой фланировал старшина, стоял солдатский, давно не чищеный сапог. Балденков принёс его из каптёрки и, никому ничего не объясняя, поставил на всеобщее обозрение. Мы – двенадцать человек «молодых» и трое «духов» – стояли по команде «вольно» и внимали словам старшины.

– Естественно, на сухую им отмечать было неинтересно, до дома же потерпеть тяжело, и вздумали они купить вина в соседней деревне, – продолжил Балденков, – и ночью, после отбоя, эти три дурака туда и двинули. А идти надо через военный городок, а там патрулей, особенно ночью, до… и больше. Ну, и нарвались они на один из них. Бросились бежать, патруль за ними. Ушли, конечно же. Хороши они бы были, если бы их сцапал какой-то чмошный патруль, – старшина строго оглядел строй. – Запомните: разведчики никогда не сдаются. Машите всеми частями тела, царапайтесь, зубами грызите, но никогда не сдавайтесь. Надеюсь, это понятно? Не надо повторять?

– Так точно! – не совсем слаженно рявкнули мы.

Зазвонил телефон, дневальный снял трубку, представился и внимательно вслушался в слова неведомого и неслышного нам абонента.

– Товарищ прапорщик! Вас к телефону!

Старшина недовольно сморщился (не дали договорить) и неторопливо двинулся в сторону дневального. Я смотрел на его подтянутую, но совсем не богатырскую фигуру. Старшине было тридцать один год от роду, и мне, восемнадцатилетнему сопляку, он казался пожилым, видавшим виды мужиком, который буквально дневал и ночевал в роте. Никто из офицеров и близко не проводил столько времени с личным составом, сколько проводил старшина. Он наравне с нами бегал кроссы, марш-броски, преодолевал полосу препятствий и «тропу разведчика», постоянно поучая нас, как всё это легче и удобнее сделать. Будучи одним из лучших стрелков в полку, он пристреливал нам автоматы, и, если было нужно, ремонтировал их. Он метал ножи, сапёрные лопатки и любые другие предметы, которые могли вонзиться в тело врага. Подозреваю, что он мог водить даже танк, хотя за рулём или рычагами нашей боевой техники я его ни разу не видел. Сначала я думал, что он участвовал в боевых действиях, но потом выяснил, что ни в Афгане, ни в других горячих точках он не был. Всем военным премудростям он научился в мирное время. Им впору было восхищаться, если бы не один его недостаток – его какая-то ненормальная любовь к чистоте и порядку. В борьбе за них он доходил до исступления, орал, брызгал слюной, топал ногами и раздавал затрещины и пинки наряду по роте. Мы все терялись в догадках: откуда у старшины это сумасшествие, пока однажды я не побывал у него дома. Какая-то неопрятная жена, которая, похоже, не очень-то его и слушалась, двое маленьких, крикливых детей, и бардак в квартире такой, что я мысленно ужаснулся! Ужаснулся и всё понял. Старшина, неспособный навести порядок дома, наводил его в казарме, и наводил жёстко и жестоко!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.