Понедельник – день тяжелый…
Астронавт обернулся в сторону космонавта, их взгляды встретились, и он тотчас же оцепенел. Сейчас Майкл впервые за все время знакомства с Громовым стал свидетелем того, как тот – опытнейший и видавший виды космонавт с величайшим трудом пытается удержать свои эмоции под контролем.
Майкл заглянул ему прямо в большие голубые глаза и мгновенно испытал непреодолимое чувство первобытного страха. Теперь астронавтом владело лишь одно желание: бежать отсюда сломя голову и куда подальше. Сознание его несколько затуманилось, а ноги стали самопроизвольно поджиматься. Лишь огромным усилием воли он заставил себя собраться с духом и удержаться на месте. Еще через секунду он полностью пришел в себя и был готов выполнять все распоряжения своего командира.
Впрочем, распоряжений никаких пока не поступало: Майклу оставалось лишь молча наблюдать за действиями Александра. И было за чем наблюдать: того, что произошло в следующие минуты, ни один астронавт не видел никогда.
Командир МКС Александр Громов в один момент подлетел к неприметной прямоугольной панели, слегка выступающей из противоположной от иллюминатора стены, и приложил к ней правую ладонь. Передняя стенка панели съехала вниз, оголяя еще одну, теперь уже блестящую металлическую панель со встроенной заподлицо цифровой камерой, под которой находилась всего одна, но очень большая прямоугольная кнопка, похожая на кассетоприемник в видеомагнитофоне восьмидесятых годов прошлого века. Космонавт сильно вдавил кнопку внутрь, и та, послушно поддавшись, исчезла из виду, оставляя черное зияющее прямоугольное отверстие в панели. Александр просунул в отверстие пальцы и там на что— то надавил. Тотчас по краям панели выехали два пластиковых поручня с металлическими вставками для сканирования биометрических данных.
– Y плюс— плюс к нам летит, – тихо, словно сам с собой рассуждал Громов. – Придется обесточить все значимые системы и приборы станции. Вообще все обесточить не удастся. Может это и к лучшему, плюс— плюс, зараза значит, шкалы у них видите ли не хватает…
Он спокойно и внимательно оглядел Майкла и добавил:
– Но ты не дрейфь, прорвемся!..
Майкл наблюдал за действиями командира словно завороженный. Все, что он смог сделать в ответ, так это только приглушенно выдохнуть:
– Саша, надеюсь, ты знаешь, что делаешь…
– Конечно, знаю. К сожалению, знаю…
Дальше все происходило как в замедленном кино. Никто никогда не делал того, что сейчас делать было необходимо: поток заряженных частиц, несущихся со скоростью несколько миллионов километров в час и с такой страшной силой, никогда не обещал обрушиться на МКС.
Расположив голову примерно в двадцати сантиметрах от панели и удерживаясь обеими руками за поручни, Александр Громов перевел дух, закрыл глаза, вдохнул и очень медленно выдохнул. Затем он, затаив дыхание, открыл глаза и внимательно посмотрел прямо в видоискатель камеры.
Видоискатель сразу же пришел в движение, за панелью что— то щелкнуло, и из прямоугольного, зияющего черной пустотой отверстия выехала квадратная красная рукоятка. Громов потянул ее еще на себя, и та полностью вышла из отверстия. Теперь рукоятку и панель соединял лишь полудюймовый металлический цилиндр. Командир повернул рукоятку ровно на пол-оборота по часовой стрелке, и, как только вращение было закончено, та сама уехала в панель. Вся станция содрогнулась, словно тронувшийся с места железнодорожный состав.
Иллюминатор потемнел, и через него теперь не было видно даже Солнца. На его стекло будто кто— то нанес тонкое пластиковое покрытие. Затем из боковой стенки выехала панель, в точности повторяющая периметр иллюминатора, и с хлопком впечаталась в него, после чего набухла и превратилась в подобие сработавшей подушки безопасности в автомобиле. Хлопок повторился в соседнем отсеке, а затем прокатился по всей станции.
– Консервация пошла по полной, Майки, – выкрикнул Александр, резко отталкиваясь от панели. – Играем в прятки! Срочно!!!
В следующее мгновение на всей Международной космической станции отключилось электроснабжение, и на мгновение она погрузилась в абсолютную темноту и тишину. Старое, обычное и привычное, освещение исчезло, но глаза начали привыкать к новому – нереальному, фантастическому. В темноте, сковавшей станцию, теперь светились не только стены, полы и потолки, но и,.. люди, а точнее, их костюмы. В первые мгновения создавалось впечатление, что с реальностью было покончено и станция теперь погрузилась в мир разноцветных иллюзий: все вокруг расплывалось и мигало.
Что именно светилось над стенами, фигурами людей и приборными панелями, понять было невозможно, но все, что нужно было видеть, – было видно, и очень отчетливо. Возникший красный свет аварийного освещения проходов окончательно вернул экипаж в реальный мир.
Еще через секунду друг за другом начали открываться проходы, ведущие в один из самых старых отсеков станции, – Прогресс OLD. Последний вот уже много лет был пристыкован к МКС, выключен и как будто всеми забыт.
– Земля, у нас есть маршрут, – произнес в микрофон Майкл и выдвинул наушники из воротника. Система автоматически перешла на второй запасной канал связи. У Громова тотчас же наушники выехали из воротника сами и прижались к его ушам.
Ответа с Земли не последовало и на этом канале. Зато теперь в наушниках происходило что-то невообразимое. Какие-то наводки, свисты, завывания, скрипы, щелканье раздавались в них непрерывно. Практически каждый звук, появившись единожды, сразу же обзаводился многократными раскатами эха.
Все походило на то как если бы связь теперь поддерживалась не с использованием высокотехнологичного оборудования третьего тысячелетия, а велась на открытом канале дальнобойщиков.
– Земля, Земля, мы играем, – прокричал в микрофон Майкл. – Ответьте, Земля.
– Мы видим вас! Играйте в полной темноте. Прячьтесь!.. – раздался голос диспетчера в наушниках.
Он опять зашелся в неистовом кашле. Закашлялся теперь и Громов. Диспетчер сквозь кашель произнес нечто непонятное для американского слуха, и Громов как будто ему ответил. По крайней мере, астронавту так показалось. Времени в этом разбираться, и, тем более что— то выяснять у командира не было, и Майкл решил пропустить не расслышанное мимо своих ушей. Затем в наушниках что— то громко и натужно булькнуло, и связь с Землей снова пропала:
– Переключись на третий, запасной канал, – быстро скомандовал Громов и добавил, – Майкл, с Землей похоже все!.. Боюсь, что связи с ней долго не будет. А может, и…
– Третий канал включен, Командир. Мы же прячемся вместе?.. – как то по— детски наивно спросил американец.
– Конечно, куда мы с тобою с подводной – то лодки денемся?!
– С подводной?
– Проехали, Майки! Полетели. Двигаемся по световым маякам! И как можно быстрее…
Напарники друг за другом ринулись через проход, в узкий тоннель, соединяющий рабочий модуль с соседним модулем отдыха и релаксации. Теперь тусклым дежурным красным светом подсвечивались только открытые проходы, но, чтобы не заблудиться в бесконечных отсеках и модулях МКС, этого было достаточно.
Словно морские котики, поочередно отталкиваясь от стен, появляющихся друг за другом в очередных модулях станции и от расположенного повсюду в них оборудования, экипаж полетел.
Вдруг, подлетая к очередному вертикально расположенному проходу, Громов остановился. Хватаясь за ручку тренажера, он бросил беглый взгляд на свои командирские часы и громко крикнул:
– Майки, лети один, я должен выключить Ровер.
Не веря своим ушам, американец прокричал:
– А ты что, успел его включить?
– А как ты думал, что я делал в «Науке», пока ты в одиночку Солнцем любовался? А? Регламент, знаете ли, регламент, будь он неладен!
– Понял, командир! Я дверь в сарай не запираю, жду тебя.
– Я командир и приказываю тебе, дорогой мой Майкл, задраить люк, как того требует предписание: как только, так сразу же! Выполнять!
– Есть выполнять! Уверен, что Ровер надо отключить? Может, он выдержит?
– Выдержит?.. Конечно.
С этими словами Александр сгруппировался, словно пловец, приближающийся к стенки бассейна, развернулся на сто восемьдесят градусов в воздухе и, отталкиваясь от стены ногами, улетел в обратном направлении.
– Я те не закрою сарай! Кто— то же должен гостей тут встречать, если что. Выполнять беспрекословно!
– Есть выполнять беспрекословно, – уже по внутренней радиосвязи произнес Майкл и, как заправская цирковая обезьяна, короткими и длинными прыжками понесся в спасательный отсек.
В этот самый момент и астронавта, летящего в Прогресс, и космонавта, летящего в противоположную сторону, как будто резко притянула Земля. Обоих бросило на стену. Майкл ударился головой о борт очередного отсека, пролетел по инерции до ближайшей переборки, сложился пополам, гася набранную инерцию, и, распластав руки и ноги, поплыл в обратном направлении. Громова бросило об иллюминатор, и он ударился о него плечом. Резко и кратковременно появившаяся гравитация на МКС означала только одно – в нее что— то врезалось или…
– «Европеец», будь он неладен, в автоматическом режиме подхватил станцию и дал импульс на подъем, – стиснув зубы от боли, прошипел Громов, – но почему такое ускорение? Там что, все с ума посходили?…
И тут он осознал всю трагичность происходящего: оставленные без участия человека две навороченные электроникой машины – МКС, вошедшая в режим глубокой консервации, и АТВ— 5, оставленный без должного присмотра как с Земли так и со станции, принялись выходить из положения как могли. Их нейронные сети, оценив ситуацию как критическую, неоднократно запросив Землю, перешли в автономный режим и стали отрабатывать увод МКС на резервную высокую орбиту. Потеряв возможность связываться по радио друг с другом и с кем бы то ни было, машины перешли на лазерное и так называемое «визуальное» наведение и сами, без участия человека, произвели стыковку.
Вышло грубовато, но вышло… Доложили о ней, неоднократно доложили и опять же не получили в ответ никаких указаний. Далее, следуя программе «без эмоций и лишних вопросов друг к другу», АТВ— 5, включив максимальную тягу маршевого двигателя, потащил МКС, что называется, вверх, от греха подальше…
От осознания происходящего у Громова шумно застучало в висках.
– Зараза! – вырвалось у него машинально.
И было от чего выругаться. Он, именно он запустил процесс консервации на станции, а кто запустит процесс консервации на АТВ— 5? То— то и оно, что никто. Если заправленный под завязку грузовик получит критическую дозу от Солнца, то варианта два.
Вариант первый: АТВ вырубится и… не даст вовремя обратный или тормозной импульс, и тогда с большой вероятностью околоземная станция, поднимаясь все выше и выше, медленно но верно достигнет радиационного пояса Земли или пояса Ван Аллена – сферической области вокруг планеты, в которой находятся гигантские потоки электронов и протонов. Результат – облучение экипажа, бесконтрольный полет законсервированной станции.
– Хреновый вариант, – вслух заключил космонавт.
Вариант второй еще хуже. Допустим, Солнце ошпарит грузовик не полностью, а лишь частично, ну, просто допустим. И выйдут из строя только системы ориентации в пространстве, тогда аппарат решит, что высота орбиты недостаточная, и, как следствие, вновь врубит двигатель на подъем.
«А дури и топлива у тебя хватит», – мысленно обратился к грузовику Громов, обернувшись в то место, где тот пристыковался, словно мог увидеть его сквозь отсеки и переборки, разделяющие их сейчас.
И тогда произойдет следующее: МКС может сойти с земной орбиты и… уйти в открытый космос, став самостоятельным спутником Солнца… Последствия понятны даже школьнику. Вероятность мала, но есть.
Тем временем программа консервации станции безотказно и неумолимо, шаг за шагом, отрабатывала то, что в нее было заложено. Еще через некоторое время все солнечные батареи перешли в аварийное положение – развернувшись к Солнцу не в фас, а в профиль. Это стало понятно по взвывшим аварийным двигателям коррекции солнечных батарей. Одновременно с этим вновь появилась гравитация, куда слабее, чем в прошлый раз, но во много раз опаснее.
События явно стали развиваться по второму варианту. «Европеец» частично потерял ориентацию в пространстве и теперь будет толкать МКС строго вверх, пока у него не кончится топливо. Выключить его с Земли теперь уже явно не получится.
«А вот со станции все-таки можно! – подумал Громов, – из модуля «Звезда» и по бортовой системе, остающейся в рабочем состоянии даже в режиме консервации, другими словами, по старым и добрым проводам…
– Майкл, – осторожно произнес Громов в микрофон.
Ответом ему было молчание в шипящем и скворчащем эфире. – Майкл, Майкл, Майкл, – повторил он на всех доступных каналах. Но, увы – тишина обитала и там…
– Итак! – громко и уверенно, подбадривая и направляя себя, подытожил космонавт (если Майкл его слышит, то это только на пользу), – что мы имеем?
А имеем мы вот что: станция, на которой ведутся консервационные мероприятия, причем ведутся в автоматическом режиме, медленно, но верно улетает в открытый космос. И улетит с высокой степенью вероятности, если ее не остановить. Так? Так. Из модуля «Звезда» можно отключить двигатель АТВ, и тогда подъем прекратится. Но подъем – дело медленное и длительное, и сейчас его прекращать нельзя: станция очень низко опустилась чтобы принять грузовик. Тут внизу небезопасно, и долго оставаться нельзя. Однако в тот момент, когда двигатели толкающего грузовика нужно будет выключить, и дать обратный импульс сделать это, по-видимому, будет некому.
– Один астронавт в модуле, стены которого изнутри обшиты свинцовыми панелями, – вслух произнес Громов, надеясь, что Майкл его слышит, и продолжил про себя: «Один космонавт, который, тому времени просто поджарится тут, пытаясь остановить станцию…»
– Майкл, – практически позвал подопечного командир, – надеюсь, парень ты добрался до места, потому как мне тут придется еще немного задержаться и кое-что поломать. Вводные появились новые, Майки. Очень надеюсь, что ты…
Вдруг сквозь шорохи и помехи в эфире раздалось:
– Коман… ишь, шшшш, иир…
Что это? Помехи? Глюки? Но у помех не бывает знакомого и еле уловимого тембра, ужасно похожего на тембр Майкла Торнтона – американского астронавта, напарника, подчиненного, и, в конце концов, друга и единственного живого существа на этой огромной навороченной станции, планомерно превращающейся в комок хлама, несущегося навстречу бескрайней пустоте…
Громову хотелось взвыть волком. Майкл явно в беде. Он не добрался до Прогресса. Его шибануло обо что – то, когда АТВ дал импульс. Ему повезло, Майклу – нет…
Сейчас Громов оказался на распутье: Майкл и спасительный Прогресс – в одной стороне МКС, модуль «Звезда», из которого можно попытаться остановить станцию и зафиксировать ее на нужной орбите, ценой собственной жизни, но зафиксировать – в стороне другой. Полететь искать, найти и, возможно, спасти астронавта нужно, так поступают напарники, так поступают космонавты и астронавты, так поступают, в конце концов, люди. Но сейчас этого делать нельзя. Спасти Майкла, чтобы через десять – пятнадцать минут погибнуть вместе с ним, в одном из отсеков МКС, или, добравшись до Прогресса, сгинуть в вечной мерзлоте и темноте Вселенной? Не вариант. Ложный героизм ни к чему. Спасти станцию, а потом уже идти, лететь, ползти, найти и спасти Майкла! Вот то, что нужно делать.
– Держись, Майки, – прошептал Громов, почти не вкладывая в свои слова ни надежды, ни какой бы то ни было поддержки напарнику, – держись, я приду за тобой…
– Командир, – раздалось на третьем канале, – командир, я на связи. Прием.
– Майки?! – удивленно бросил в эфир Громов. Только что потерянный навсегда и практически уже похороненный, напарник всё-таки вышел на связь. Это и радовало, и огорчало одновременно. Задуманное космонавтом не оставляло надежд астронавту, если тот не был в этот момент уже внутри Прогресса…
– Ты где, Майкл?! – жестко спросил Громов. – Теперь он уже не церемонился. Подчиненный жив, и если он не в Прогрессе, то это невыполнение прямого приказа. – Черт возьми, Майкл Торнтон, доложите о своем местоположении!
– Спортивный отсек, командир, – прохрипел астронавт, – меня бросило о стену, и я, ударившись головой, потерял сознание. Очнулся вот только, только…
– Где ты конкретно? Где ты находишься?
– Я на велотренажере командир, до Прогресса еще один модуль. Как Вы?
– Как я?? Да, пошел ты знаешь куда?..
– Знаю, командир, продолжаю выполнять приказ и следовать в сторону Прогресс Олд.
– Приказываю следовать бегом! – проорал в эфир. – И что б на связи был постоянно. Ка понял?
– Все понял, командир. Есть, оставаться на связи.
Борясь со злостью, досадой и еще с несколькими чувствами, не совсем правильно определяемыми его сознанием, Громов влетел в «Звезду». Через минуту он уже подключился к стыковочному узлу, с внешней стороны которого изрядно трудился АТВ-5, почти бездумно поднимая и поднимая станцию.
«Звезда» удивительный модуль. Созданный как первый модуль огромной МКС, он напичкан таким количеством уникальных штуковин, которые могут почти все. Так считали тогда, давно, когда его запускали… Прошло много времени, и сейчас он, конечно же, уступал подавляющему большинству модулей станции. Но в одном ему не было равных: из него можно было управлять не только всеми стыковочными узлами, но пристыкованными к тем кораблями, причем любой сложности и новизны. Старый, можно сказать, древний протокол общения с модулем «Звезда» всех, без исключения кораблей, прибывших на МКС, оставался обязательным и не обсуждаемым.
– Я буду проговаривать все свои действия, – сообщил Громов в эфир. Скорее для записи, если она сохранится и ее кто-нибудь и когда-нибудь прослушает, нежели для Майкла Торнтона. – Ты тоже слушай и запоминай. На всякий случай.
– Понял, командир.
– Двигателями Атв-5 будет управлять Звезда вплоть до выхода МКС на запасную высокую орбиту. Программа коррекции должна отработать штатно, не смотря на консервацию. Все, что для этого нужно я сделал. Надеюсь, этот солнечный шторм продлится недолго, но и в другом случае со станцией все будет в порядке.
– Понял, командир. Я почти у цели. Заканчивай там и догоняй.
– Нет. Теперь Ровер, – вылетая из Звезды, холодно отрезал Громов и опять устремился в противоположном от Прогресса направлении.
Теперь, когда европейский грузовик толкал МКС вверх не бездумно, а под управлением Звезды, можно было подумать и о Ровере. Александр влетел в модуль подготовки к выходу в открытый космос, где парил в невесомости приготовленный им скафандр, оттолкнул его в сторону и одним прыжком добрался до блока управлением мачтой – портом автономного персонального космического корабля Ровер Рейнджер X2000. Лишь одного беглого взгляда космонавта на разноцветный жидкокристаллический монитор аппарата было достаточно, чтобы он стукнул в сердцах по нему и громко выругался:
– Черт бы вас всех побрал!
Монитор управления был краток и одновременно лаконичен:
«X2000 в автономном режиме. Место нахождения – точка два».
Этот отсек был обесточен, как и все остальные, и мачта, на которой обычно крепился аппарат, не была исключением.
Вернуться на нее Ровер мог бы и сам, как это делает, к примеру, роботизированный пылесос, закончив уборку пола или почувствовав, что его заряд батареи на минимуме. Но в данном случае батарея его была заряжена полностью и топливные баки заполнены под завязку. А сам аппарат находился сейчас в паре метров от порта, на базовой точке номер два, то есть там, где и должен был находиться согласно запланированным с его участием мероприятиям. Громов его сам там и закрепил, строго в соответствии с планом работ.
Выключить сам себя Ровер был не в состоянии. Выключить же его проще простого: повернув подобие автомобильного ключа зажигания. Но было одно «но»! Сделать это мог только тот, кто находился в непосредственном контакте с аппаратом, то есть в открытом космосе. А там сейчас никого не было…
– Двадцать пять миллионов долларов, десять лет трудов на Земле и столько выходов в открытый космос коту под хвост!.. – проорал Александр. – Что, никому в голову не пришло сделать на мотоцикле дистанционное отключение! В любом «Детском мире» игрушек с пультами хоть отбавляй! Могли бы от любой сюда воткнуть!
Закончив кричать, он прислушался. В наушниках ни звука: Майкл молчал.
– Майки уже внутри?! – решил Александр. – Шустрый какой. Слава богу, хоть он останется живой…
Громов вновь посмотрел на пульт. На несколько секунд полное разочарование во всех инженерах всех времен и народов волной прокатилось по нервной системе космонавта и сорвалось с его языка, превратившись в серию колких и витиеватых эпитетов! Но вскоре он забрал все эти слова отчаяния обратно, и даже с извинениями. Александр вдруг вспомнил, что Ровер предусматривается как персональное средство передвижения в открытом космосе, значит, и отключить его может только тот, кто на нем, собственно, и передвигается, как это предусмотрено в обыкновенном мотоцикле, автомобиле или катере.
– Мне бы, например, точно не понравилось, – вспомнил Александр, как сам некогда объяснял отсутствие волшебной кнопки очередному наезднику. – Если бы у какого-то человека, пусть даже очень доброго душой и распрекрасного во всех отношениях, находился пульт дистанционного отключения моего Мерседеса?! А? Как тебе такое? Ты бы смог себя чувствовать уверенно?! Вот то-то же!..
Кнопки, конечно же, никакой не было. Оставался, правда, еще один вариант дистанционного спасения миллионов долларов, принесенных налогоплательщиками из пятнадцати стран на алтарь науки, – можно было бы разбить батарею на Ровере автономным манипулятором: при точном ударе, сто процентов, питание вышло бы из строя, а электроника аппарата не пострадала бы от мощного солнечного излучения. Память машины осталась бы жива.
А что самое ценное в трудах? Память! Память машины – это не просто ячейки метаданных, заполненные драгоценными цифрами данных, – это труды именно Громова по обучению именно этого конкретного Ровера. И они, эти труды, пойдут прахом, а не останутся продолжателям, и тем придется начинать все с начала.
Александр вдруг вспомнил, как все начиналось… Самый первый выход в открытый космос с Ровером. Тот, словно птенец, который не то что бы летать – ходить-то толком не умел, а только пытался ползать: механическое дитя билось обо все, что только торчало или выступало за пределами шлюза. Прежде чем Ровер «встал на крыло», ему пришлось привыкнуть и к станции, и к открытому космосу, где нет привычных стен; пришлось освоить особенности моторики Громова как наездника, а возможно, и сродниться с его загадочной русской душой, заполняя и заполняя свою память терабайтами ценнейшей информации.
Ровер Рейнджер X2000 был создан по заданию НАСА в Центре Фундаментальных Технических Исследований Вако в Японии. Центр этот принадлежит корпорации Хонда и известен во всем мире как создатель легендарного робота Asimo. Ровер, для Громова стал настоящим членом экипажа – космонавт практически прирос к этому чуду творения рук человеческих, а иногда ему даже казалось, что они с машиной интуитивно понимают друг друга. Ровер стал до мозга костей своим!
А своих на поле боя не бросают!
Одного бойца командир уже спас, отправив его в старый Прогресс. Оставалось спасти бойца второго. И требовалась для этого сущая малость – подлететь к Роверу и выключить его. Только сделать это нужно было снаружи станции. Дорога в открытый космос была на этот раз односторонней… «Вся полоса лишь моя!» – вспомнил Александр слова из песни.
Правда, оставался еще один гипотетический шанс попробовать спастись и самому. Но для этого требовалось успеть в спасительный Прогресс, к Майклу. Шанс был очень сомнительный, но он еще был.
Александр подлетел к иллюминатору, задраенному пенополиуретановой заглушкой, и потянул ее на себя за выступы, освещаемые зелеными стрелками. Нужно было упереться о стену, иначе открыть не получалось. Громом уперся и выдернул из иллюминатора заглушку, как затычку из раковины. Раздался звук, словно открылась бутылка шампанского, и по периметру затычки мгновенно пробился солнечный свет. Образовавшаяся узкая замкнутая полоска переливалась всеми цветами радуги, словно новогодняя гирлянда.
– Просто праздник какой-то! – засмеялся космонавт во весь голос, – Будто вот-вот наступит Новый год! Пора в таком случае проводить год старый!