Когда река стала красной

Релицкий продолжил:

– Просто всё там живёт, но не так, как здесь. Возможно, Наташа Викторовна права. А в прошлом году были какие-то выступления фермеров. Мне так люди говорили, тоже знакомые. Об этом я у них не расспрашивал. Мне было интереснее не столько история Великобритании, сколько её облик. Её сущность и строения. Когда-нибудь там будет ещё лучше. Такое государство должно жить, а не существовать на отдельном острове. Мне даже кажется, что у них свои знания, дела и общество, словно они сами по себе. Знаете, а люди там интересные. А чай. Эта традиция устраивать чаепития. Вы не пробовали английский чай? – спросил Григорий. Татьяна отрицательно покачала головой. Наталья была невозмутима. – Вам непременно нужно его попробовать! Какой вкус! Ах! Я вам обязательно его привезу. Или, – он посмотрел в сторону коробочек, – нет постойте. – Релицкий встал и быстро подошёл к коробкам. Открыл одну, которая была сверху. – А вот он! – достал оттуда пакетик с засушенными чайными листьями. – Сегодня же заварите его. Вы не пожалеете. – Григорий вернулся обратно на диван. Наташа подвинулась ближе к матери. – Что стоят слова и рассказы. Лондон нужно видеть своими глазами. Да, вам нужно туда поехать. И когда-нибудь я вам его покажу. А когда я обратно ехал…

– Ой! – Воскликнула Наташа и положила руку на сердце. – А Вы знали, что Александр Сергеевич и Наталья Николаевна повенчались в феврале? Только вот не помню точно какого дня.

Релицкий замялся. Он не интересовался событиями Петербурга и Москвы, поэтому о такой новости и не знал.

– Да, мне что-то рассказывали об этом, – сказал он.

– А Вам всё время что-то рассказывают, – резко произнесла девушка. – Что Вы сами знаете? Что Вы сами сделали, чтобы узнать что-то?

– Натали. – Медленно произнесла Татьяна Константиновна, округлила глаза и посмотрела на её лицо. – Да что же это…

– Нет, мама, не нужно, – сказала Наташа, смотрела сверху вниз на пол.

В это время в дом вошла Фрося, которая прогуливалась по саду. Она смущённо кивнула гостю, держа руки на уровне живота, и направилась в кухню. Татьяна позвала гувернантку к ним. Та подошла. Релицкий сидел, и смотрел на неё. При первом же её виде, он затих, словно не умел говорить. Он полностью внимал ей, её виду. В внутри что-то дрогнуло, но он тут же подавал это. Татьяна представила Фросю Григорию. Он встал, подошёл к ней и поцеловал её руку.

– Вы так красивы, – тихо произнёс он.

– Приятно познакомиться, – сказала так же смущённо и скованно Фрося.

Потом она быстро ушла. Внутри гувернантки, в душе, всё будто перевернулось, закружилось и всполошилось. Всё потеплело. Она словно впервые увидела солнце, почувствовала теплоту воздуха и красоту мира. Хотя девушка чётко понимала, что это не так. Что происходило, как? И этого она тоже не понимала. Она бы улыбнулась во все зубы, но отчего-то пыталась сдерживаться. Григорий стоял и смотрел ей в след.

– Григорий, я Вам ещё что-то не сказала, – Татьяна посмотрела вниз.

– Что же? – Релицкий быстро прошёл обратно на диван, не отводя взгляда от женщины.

Татьяна Константиновна подняла не него глаза и ответила:

– К нам приходил Романов. Не знаю, знаете ли Вы его. Но он сказал, что хочет с Вами познакомиться, Григорий.

Релицкий молчал. Он даже не знал, что и думать по этому поводу.

– То и лучше! – громко, с искусственной улыбкой, сказал он. Не хотел он ни с кем знакомиться.

Татьяна улыбнулась и снова посмотрела вниз. Атмосфера в гостиной падала. Становилось не по себе. Не уютно, словно они находились не у себя дома.

Через несколько секунд Татьяна вздохнула, а Релицкий пригласил Наталью в сад. Девушка не отвечала. Мать сидела и, делая вид, что не слушает, ждала ответа. Она хотела, чтобы дочка согласилась, а там само завяжется. Молчание. Ожидание. Вдруг из кухни крикнула Фрося: «Татьяна Константиновна, сейчас уж обед! Давай я что-нибудь приготовлю?». Татьяна ответила согласием. Релицкий сидел и смотрел, в ожидании согласия, на Наташу. Но Татьяна ещё раз вздохнула и сказала, что ей нужно кое-куда пойти. Она взяла аза руку дочку, улыбнулась гостю, встала и ушла. Те же сидели молча, а женщина не торопилась подниматься по лестнице. «Наташа» – произнёс Григорий. Девушка быстро повернула голову к матери, а та ей покивала, чтобы она согласилась. Наташа вернулась и согласилась. Татьяна улыбнулась и быстро поднялась на второй этаж.

Григорий Релицкий и Наталья Боженова вышли в сад и, не торопясь, пошли по каменным дорожкам.

Татьяна Константиновна поднялась в кабинет супруга. Она достала ключ, открыла дверь и вошла. И тут на неё пахнуло чем-то старым, дряхлым, сухим и пыльным. В комнату не падали солнечные лучи, потому что одна шторка была задёрнута. Татьяна подошла к окошку и немного отодвинула тёмную плотную штору. Светлая полоса разрезала тёмное пространство. Женщина подошла к столу, провела по нему пальцами, а на столе остались полосы от пыли. Женщине на глаза навернулись слезинки, которые вскоре стали слезищами. Она остановилась и заплакала. Воспоминания снова нахлынули на неё. Когда они были вместе, гуляли по Петербургу и один раз по Москве, когда туда ездили. Только один раз они туда вместе и ездили. Когда он подарил ей большой-большой букет её любимых роз. Красные и белые. Когда он привёз её, с закрытыми глазами, к воротам их нового дома. И когда она открыла их, вошла во двор и увидела огромный дом. Большой участок усадьбы Боженовых. Она была так рада! Он же поднял её на руки и внёс в дом.

Татьяна шмыгнула носом и села на кресло, что стояло около стены, а рядом шкаф. Любимый, дорогой, единственный. Женщина видела, как он сидит за своим рабочим столом и пишет, пишет, пишет. Всё время что-то пишет. И вот оно. Она будто представила, как он сидит и пишет то самое письмо, которое она так недавно обнаружила. Татьяна смотрела в сторону стола, задумалась, вспомнила, закрыла глаза и смотрела на память. На него. И незаметно для себя уснула.

Григорий и Наташа шли молча, но потом он всё же спросил у неё:

– Отчего ты ещё здесь? Посмотри, какие возможности вокруг. Посмотри, сколько всего можно сделать.

– У нас нет денег, – коротко ответила Наташа. – Я не могу что-то сделать, куда-то уехать, пойти учиться. На иностранного учителя и то денег не хватает. Приходится платить ему меньше.

– Так давай уедем со мной? У меня есть всё. Я смогу тебе помочь!

– Нет. Я не хочу. Я хочу быть здесь. С матерью, с Фросей. Я могу с ней поговорить, а она мне может помочь, если что произойдёт.

– Разве Вам это нравится?

– Да. И даже очень. И мне больше ничего не нужно. Если бы я хотела большего, я б уже уехала их дома, жила бы в Москве. Я бы нашла средства на жизнь, я бы смогла учиться и жить хорошо, – Наташа представляла, как бы всё это было. Но это лишь мечты.

– Позволь мне помочь, – сказал Релицкий и остановился, взял её за руку и посмотрел на неё. – Я смогу сделать тебя счастливой.

Как только Наталья это услышала, она удивилась, забрала резко руку и сказала:

– Нет. Мне от Вас ничего не нужно. Я хочу лишь этого, что у меня есть. Большего мне не надо, я не требую. Я не такая. Если бы Вы могли мне помочь, Григорий Павлович, Вы бы знали как. Но Вы не знаете, как это сделать. Всё, что Вы сейчас сказали, это всё не то. Я хочу не того.

– Я знаю, чего ты хочешь, Наташа, – он снова взял её руку и прижал к себе. – Я тоже этого хочу, и я знаю…

– Вы не знаете! – Воскликнула девушка. – Вы ничего не знаете. И я не скажу. Потому что счастье уже пришло ко мне, хоть оно и не такое, какое бы хотелось. Да, я знаю, чего Вы хотите. Но поверьте, Григорий Павлович, Вы не сможете. Не прощайте меня.

Она ещё с две секунды посмотрела в его глаза, потом развернулась и быстро ушла обратно в дом. Релицкий стоял и смотрел ей в след. «Наталья, неужели Вы не видите?» – сказал он мысленно. Но он не побежал за ней, а пошёл дальше в сад.

Наташа вбежала в дом и сразу направилась на кухню. Она плакала. Села на стул и положила голову на руки, которые сложила на столе. Фроси не было. Она была на втором этаже. Наташа совсем не хотела, чтобы Релицкий что-то ей предлагал. Она хотела лишь Евгения. Он был единственный человек для неё. Она понимала, что может произойти, если Григорий узнает о нём. Выхода не было. Но матери рассказать нужно. И она это знала. Ах, как было бы хорошо, если бы в её жизни был бы только Евгений, и больше никто. Тогда было бы хорошо, а тут ещё и Григорий. Зачем он к ним пришёл, и для чего приходит. Нет, он ей совсем не нужен! Счастье. Да что он вообще понимает в «счастье»? Деньги-деньги и поездки, связи. Вот! И больше ничего. А с другой стороны она бы с ним жила в достатке. Но нет, она не этого хочет. Пусть не богато, зато с любовью. Наташа подняла голову и заметила письмо на столе. «Что это?» – подумала девушка. Она взяла конверт в руки.

В это время по лестнице спускалась Татьяна, но она не видела, что дочь вот-вот прочтёт послание. Наташа открыла конверт и уже вытаскивала листок.

– Нет! – В проёме, между кухней и гостиной, появилась мать. – Натали, положи его на место! Это не твоё.

– Что там? – Всхлипывая, спросила дочь. Её добрые и глубокие глаза покраснели от слёз. Сердце быстро билось. Мать не отвечала. Женщина прямо стояла и смотрела на конверт. – Мама, что там написано? Зачем оно тебе?

– Я… я решила написать подруге в Москву письмо. Мы давно не виделись, вот я и захотела спросить, как она живёт, – сказала женщина.

Татьяна Константиновка подошла к дочери и выхватила письмо их дочериных рук. Девушка ахнула. Мама так никогда не делала. Там точно не письмо подруге. В это время они услышали, как закрываются ворота, и отъезжает каретка. Релицкий уехал так же незаметно, как и прибыл. Татьяна смотрела, как задние колёса исчезают за поворотом. Потом она посмотрела на дочь и увидела, что та прямо сморит на неё.

– Натали…, – мать развела руки в стороны и уже хотела обнять, пожалеть дочку.

– Нет! – Вскрикнула Наташа, подскочила и выбежала из кухни прочь.

Татьяна Константиновна опустила голову. Её дочь, как же всё не хорошо обернулось. Почему плачет Натали, что случилось? Татьяна села на стул, взяла конверт в руки и стала смотреть на него, о чём-то думая.

Глава 7

Григорий Павлович Релицкий вернулся домой. Он жил на Московском проспекте, один. Давно уже ушёл из родительского дома на вольное плавание. Он поднялся в свою большую квартиру. Релицкий разделся и прошёл в гостиную. Большой рижский диван, высокий французский дорогой шкаф, итальянский стол, три таких же стула рядом с ним, картина, написанная известным русским художником, индийский ковёр, который привёз ему когда-то отец и другие предметы мебели. Квартира была просторная, четыре комнаты. И ещё оставалось место. И при этом был создан уют и спокойствие. Всё было у него красиво, богато, нельзя было не позавидовать такому человеку.

Когда он хотел сесть на диван, вдруг услышал: «Вернулся-таки!». Релицкий вскочил, выпрямился, и его бросило в холод. Да, он такого совсем не ожидал. Звук донёсся из кухни. Комната была чуть меньше гостиной, но не уступала ей в красоте и обстановке. Григорий прошёл туда и увидел своего друга, который ушёл в город, когда Релицкий даже ещё не уехал к Боженовым. Но во время его отъезда, друг вернулся.

– Добрый! Однако, – произнёс Григорий. Присесть на стул он не захотел, а стоял, прислонившись плечом к косяку.

– Ну, как съездил? Что они там делают, как живут? Рассказывай, рассказывай. Садись! Чего стоишь-то? Всё говори, от меня-то не утаишь. Разве не знаешь? – Добрый посмотрел на него исподлобья, ехидно ухмыляясь. Он сидел на мягком стуле и ел, в рубашке и брюках. Казалось, что этот человек никогда не печалился и не страдал. Он почти всё время улыбался. Добрый приехал к нему на квартиру только на три дня. Сам он проживал в Москве, а тут приехал на учёбу в Петербург и податься некуда. Потом вспомнил про друга, да и наведался к нему. Релицкий, конечно, не отказал. Этого просто невозможно было сделать такому человеку.

– Спасибо, но я и постоять могу, – Релицкий скрестил руки на груди. – Как съездил…, – опустил голову.

Добрый поднял на него глаза и спросил:

– Что такое? Аль скверно всё? Никто не умер?

Но его шутка не удалась.

– Да что ты такое говоришь-то?! – Резко сказал ему Григорий. – Все у них живые.

Добрый понимающе промычал. Релицкий всё же быстро подошёл к стулу и сел.

– Фёдор, вот ты мне скажи, что нужно дамам? – Спросил Григорий и прищурил глаза. Добрый незаметно покраснел, его даже бросило в жар. Давно ему таких вопросов не задавали, а точнее, то вообще никогда. Он не заводил отношений с девушками. Не боялся, не стеснялся, даже очень-таки хотел, но подойти не мог. – Понимаешь, всё для них делаешь, а всё мало, всё не то. Как так? – Добрый молчал. – Подумай сам, ты им даришь подарки, признаёшься в любви, выводишь их жизнь на новый уровень, а потом они тебе заявляют, что хотят совсем другого. Чего им ещё-то! Мало этого что ли?

– Подожди-подожди, Гриша, – заговорил Добрый. – Ты не думал, что девушки хотят нечто высокого?

Релицкий нахмурил брови. Он не понял. Чего им такого надо? Фёдор понял по лицу друга, что он даже не понимает о чём речь.

– Любви, Гриша, – протянул божественно Добрый. – Девушкам нужна не только материя, но и духовные чувства. Да, этот аспект ты упустил, друг, – он снова вернулся к еде.

Григорий сидел и думал. «Любви. Да разве преподношения не ответ? Всё же только для неё. Только» – думал он.

– Всё ей, – говорит Релицкий, – но этого…

– Искренней любви!! – Ответил громко Добрый, но почему-то смотрел в тарелку. Словно он обращался не к другу, а к еде. – Нет, дорогой, ты не понял, про что я толкую, – перевёл глаза на него. – К примеру, ты и она. Да? Представим, что она тебя сильно любит. Так, что даже противно становится.

– Да как же ты…

– Дослушай, – Фёдор поднял вверх палец. – Она тебя любит, ты её любишь, но не искренне. Вот так. Ты делаешь для неё всё. Да? Но она же не перестаёт тебя любить. Она думает, что и ты искренне её любишь. И вот ты дал ей всё; что смог, конечно. Живёте себе живёте, а потом, в какой-то неудачный момент, она говорит: мы так хорошо живём. Скажи мне, Гриша, всё ли я сделала для тебя? Если бы я хотела другого, что бы ты сделал? – Добрый вопросительно посмотрела на Григория.

Но Григорий снова только молчал. Ему нужно было срочно придумать, что ответить в данном случае девушке, которая спросила его. Но ни одна полезная мысль в голову не приходила. Что-то внутри Григория тихо зарождалось. И это была мысль о том, что он не понимает чувства влюблённости. Он внутренне вздрогнул. А что если это правда? Он и не понимает, что такое любовь! Но только в эти бредовые мысли, он и не поверил.

– Я бы сделал ещё больше, – коротко ответил Релицкий. – Мы бы родили детей. Поехали бы заграницу. А если нужно, то жили бы там. Представь себе, всё то, что нажили, да ещё и заграницей.

Снова то же самое. И ничего не поменялось в нём.

– Ты опять ничего не понимаешь, Гриша, – Фёдор глядел на него жалеющими глазами. – Послушай только себя: мы бы жили заграницей. Да это всё хорошо! Но ты обходишь чувства к ней. За километр ты гуляешь от тёплых чувств, даже не понимая этого. Ты понял меня? А теперь представь, что и ты и она любите друг друга по-настоящему. Вот она жизнь, – Фёдор расплылся в улыбке и откинулся на спинку стула. – Вот оно счастье.

Внутри Григория нарастало напряжение. «Чувства любви. Чувства. Любовь! Любовь. Любовь. Тепло. Боже…» – думал он. Какие там чувства. Проще было согласиться, что он не понимает что происходит.

– И ты живёшь один, – он как бы сказал это другу, но в то же время и себе. Фёдор, конечно же, принял это на себя.

– Да я бы уже давно женился, если бы не дела-дела-дела.

Релицкий посмотрел на него, пустым взглядом, и просто сказал: «Ты меня не понял». Григорий встал и вышел их кухни, оставив друга в одиночестве. Релицкий обошёл вокруг дивана, подошёл к шкафу и посмотрел на него. Что-то его угнетало. Его сердце то слышалось, то затихало. Разум был замутнён сотнями мыслями, они летали, говорили, но Григорий не слушал, и для него сознание было чисто. Релицкий снял пиджак и подошёл к окну. Внешне он хорош, в интеллекте умён, но в сердце… даже он не знал, какой он. Слово «счастье» и «любовь» были противоположными и многозначными. Нужно было уловить точную и тёплую мысль, где эти слова сходятся в одном, но он не мог. Не искал. Релицкий искал ответ, но на какой вопрос? Вопрос о жизни, любви и счастье. Видения об этом были расплывчаты. Иногда они пугали и тревожили его. Тогда всё сознание темнело. Но он держался. Из всех сил его физического состояния.

– Ты знаешь Романова? – В гостиную пришёл Фёдор и остановился за спиной Григория.

– Нет, – хрипло ответил тот. Потом он повернулся к другу и сказал: – Боженова говорила, что он хочет со мной познакомиться.

На лице Доброго появилось удивление. Его глаза быстро проскользнули по окну.

– Даже и не знаю, – выдохнул Фёдор. – Стоит ли? Такой, как он, это не простое создание. Романов, это лис в человеческом обличии. Но знать его стоит. У него связи.

– Нужно иметь связи? – Тут же спросил Релицкий. – Только что ты сам говорил о другом. Не важно, – отвернулся к окну. Погода портилась.

– Если ты так хочешь, то можешь сам к нему поехать, – предложил Добрый. – Но я не думаю, что это хорошая идея.

Григорий согласно покачал головой.

– Что происходит? – Спросил Релицкий вслух, а в его мыслях были такие слова: «…Когда во тьме горит последний уголёк. Сияй…»

Добрый не понял. Что? Ничего такого. Он огляделся и спросил. Но Григорий ничего так и не ответил. Он стоял около окна и смотрел на людей и серое небо.

Глава 8

Ночью Наталья снова собралась к любимому. Дождавшись нужного времени, девушка оделась и тихо вышла из дома. Побежала по улицам. Пришла к дому, в котором он жил. Постояла, подумала. Вздохнула пару раз. Отчего и сама не знает. Будто она его первый раз увидит. Да такого же быть не может. Но тогда отчего да почему? Её сердце забилось, ноги подрагивали. Она посмотрела на второй этаж окон, а потом решительно вошла в подъезд. Она поднялась и постучала в дверь. Три раза. Никто не открыл. Девушка постучала ещё три раза, сильнее. И снова никто не отозвался за дверью. «Почему же он не идёт?» – подумала Наташа. Девушка опустила ручку, но дверь была заперта. Так никто ей и не открыл. Наташа постояла перед деревянной дверью, посмотрела на неё и думала о нём. «Почему он не открывает мне?» – спросила Наташа сама себя. Она не понимала. Девушка поникла и медленно отвернулась от двери. Отошла, так же медленно, от неё. Она думала, что он всё же откроет, пока она не успеет уйти из дома. Но он не открыл, не подошёл.

Наташа безнадёжно спустилась вниз, держась за перила, вышла из дома и вдохнула ночного чистого воздуха. На её глазах наворачивались слезинки. Неужели он её оставил? Ушёл к другой?! Наташа испуганно выстрелила прямо взглядом при этой ужасной мысли. Наташа бросилась бежать прочь от его дома. И только когда она оказалось в нескольких шагах, её кто-то крикнул. Наташа замерла. Она услышала её имя и знакомый голос. Да, она узнала его. Девушка обернулась и увидела его. «Евгений!» – крикнула она и кинулась к нему. Он распахнул руки, и она влетела в его объятья. Евгений приподнял её над землёй, и они покрутились. А когда вернул на землю, спросил:

– Куда же ты побежала? – Он смотрел в её красноватые от слёз глаза.

– Никуда. Забудь это, – сказала Наташа, улыбаясь сквозь, всё ещё идущие, слёзы. – Как же я рада! – Она прижалась к нему. – Где же ты был?

Он сказал, что был в своём магазинчике. Сегодня он поздно закрыл его. Евгений совсем не ожидал Наташу, поэтому и решил задержаться. Пусть в этот магазин редко приходят, но он продлили сегодня рабочий день. Пусть, может быть кто-то ещё и придёт. А когда возвращался домой, то увидел хорошо знакомую фигуру, убегающую в темноту. Тогда он и выкрикнул её имя. Наташа выслушала его, посмеялась, сама не понимая над чем, и снова прижалась к нему. «Как хорошо. Как я рада» – сказала она.

Они вместе вернулись в квартирку и устроились на диване. Наташа смотрела на него, а Евгений на неё. Их взгляды соприкоснулись, завязались и слились в одно целое. Во что-то мягкое, тёплое, милое сердцу, милое душе. Ах. Вокруг них будто витал ароматный запах сирени и солнечная теплота. Рядом друг с другом они чувствовали себя счастливыми. А так ведь и было.

– Как? Как Господь мог создать тебя? Ты так… Евгений, ты… такой…, – слов было много, и она не знала какое лучше выбрать, – хороший, добрый, красивый… ты такой счастливый.

– Если бы тебя не было рядом со мной, то я бы не был счастливый, – сказал нежно Евгений. – Ты внесла счастье в мою серую, скучную жизнь. Ты подняла меня. – Он приблизился к ней и погладил по щеке.

– Тогда я бы тоже не была так счастлива, как сейчас, – тихо произнесла Наташа. – Мой первый взгляд на тебя и в мою душу ворвался луч света, который стал ярким солнцем и греет меня изнутри. Ах, Женя, ты сделал меня такой. Только благодаря тебе я теперь словно бабочка, которая не знает горя и холода. Пусть за окном пасмурно и идёт сильный ливень, а в душе светло и тепло. И это когда ты рядом со мной, вот так.

Наташа тоже приблизилась к нему и их губы соединились.

– Сейчас я вспомнила давнее стихотворение, которая я учила, когда была ещё маленькая девочка, – сказала Наташа и задумалась. – Ты помнишь? Какой красивый звук сей песни, вот зазвучал в голове…. Ах, этот звук; ах, какой он прекрасный, словно обломок огня.

Наташа вспоминала, но давние слова стихотворения с трудом возвращались в памяти. И тут Евгений продолжил:

– Он звучит и звенит протяжно, будто зовёт меня.

Наташа, улыбаясь, посмотрела на него. «Ты знаешь!» – сказала она и взяла его за руку. Они вместе продолжили: «Но я останусь, останусь здесь на земле никуда не тянувшись; А хотелось, конечно, хотелось, но я не могу, увы. Ах! песня звучит и звучит, какой этот звук прекрасный, как малая звезда на небе, которая светит во тьме». Потом они затихли и просто смотрели.

– Внутри меня сейчас такой звук! – Сказала Наташа чувственно. – Так и хочется танцевать. Вальс. Кружиться и кружиться. Эта песня поднимает меня в небеса. Я чувствую себя, как на крыльях. Мне так легко, так легко. Вот сейчас бы так и полетела, – Наташа встала с дивана и прижала руки к груди. – Сначала бабочка, а потом превратилась бы в птицу. Распахнула большие крылья и полетела, – она закрыла глаза и подняла руки, как будто размахивая крыльями, – полетела, полетела…. А потом бы летала в небесах.

– Ты так прекрасна, когда птица, Наташа, – Евгений тоже встал и обнял её сзади. Она коснулась его рук, посмотрела на него.

– Женя, я люблю тебя. – Нежно произнесла Наташа.

Фрося прошла по саду и только потом приступила к завтраку. Сегодня она никого не спрашивала, решила похозяйничать сама. Гувернантка сделала вкусный завтрак, на скорую руку, и вышла во двор. Солнце уже поднялось над городом. Фрося закрыла, вдохнула, а потом быстро выпустила воздух и принялась заниматься двором. Сегодня Фросе было как-то по-особенному приятно заниматься всеми делами, но вот только почему она не знала. Девушка то улыбалась, то нет, то посмеивалась, то снова всё это исчезало с её лица. Девушка вспоминала своё детство. Как хорошо ей было с родителями. Мать, отец. Они всегда помогали ей во всём. Девочка была милая и понимающая, и они это видели. Как же было ей хорошо с ними да в родном доме.

Повспоминала Фрося и в сад пошла. Всё, хорошо в тех временах было, но она помнила главные, услышанные, слова Татьяна Константиновны, что нужно жить сегодня, а не вчерашнем днём и завтрашнем. Гувернантка прошагала спокойно до цветов и увидела, что розы потемнели, а некоторые совсем зачахли. «Как же так? А если увидит Татьяна Константиновна? Она же не одобрит такого. Нет, она не узнает. Я их сейчас выхожу» – сказала себе Фрося и побежала за леечкой. Вернувшись к цветам, она полила розы и остальные заодно, чтобы тоже не увядали. Подумала, что нужно ещё как-нибудь розы-то полечить, но не чем. Гувернантка оставила цветы и пошла во двор. Там она села на скамеечку и стала смотреть на облака и прилетающих птичек.

В то время уже проснулась Татьяна. Она умылась. Надела почти новое красивое и пышное платье, маленькую шляпку и перчатки до локтей. Женщина постояла ещё несколько минут около окна и пошла в кухню. Она позавтракала. Мысленно похвалила и поблагодарила Фросю. Татьяна Константиновна о чём-то задумалась, после еды, потускнела, а потом неожиданно вспомнила про конверт с листочком. Женщина поднялась и взяла с подоконника конверт, куда вчера его положила. Татьяна знала, что его срочно нужно отправить. А сама она отправлять его не хотела. Поэтому женщина пошла искать гувернантку. Татьяна Константиновна вышла во двор, после поисков девушки в доме, и увидела её сидящую на скамеечке. Девушка была так спокойно, что женщина и не хотела вырывать её из этого умиротворения, но всё же она это сделала.