Меч, рассекающий листья

Не дожидаясь разрешения, Андрей без листочка начал по памяти, но довольно складно излагать содержание своего нового опуса.

– Называется «Святочный рассказ».

«А вот ещё со мной случай был, как-то зимой», – сказал Митрич и, устроившись поудобнее на табуретке у печки, принялся рассказывать:

Холодно было в ту зиму жутко. Стою я на остановке. Народ в кучу сбился, прям как пингвины. Стоим – ждём. Долго ждём. Но автобус всё-таки пришёл. Как водится, здоровые сибирские мужики отшвырнули прочь всех старушек, матерей с детьми и хлипких интеллигентов. Но в общем те тоже сели. Поехали. На задней площадке, около самых дверей, стоял здоровый такой дядька с не по-нашему добрым лицом и в дорогой собольей шапке. И вроде тоже похож по всем приметам на здорового сибирского мужика, однако сел одним из последних, всё пропускал всех, даже подсаживал. После него только парнишка молодой втиснулся. Шустрый такой, всё с шутками-прибаутками, а сам по сторонам глазами так и шныряет. Остановка. Двери нараспашку – народ повалил. И вроде все уже вышли, кому надо. Вот-вот двери закроются. И тут парнишка этот, шустрый который, хвать шапку-то соболью с мужика и шмыг в дверь! Двери хлоп – и пошёл автобус. А дядька этот, под шапкой, лысый совсем, так и стоит. Хоть бы слово сказал! Молчит да лыбится. Тут жалко его стало совсем. Даже смотреть на его лысину голую и то холодно. А больше всех бабка одна жалеть стала. Непонятно даже, чего больше жалела, толи мужика этого, толи шапку его. Как завела шарманку свою, видать профессионалка была: «Ой, как же ты сиротинушка без шапки-то? И как же ты, родимый, на улицу пойдёшь? Ой и прохватит тебя, горемычного, лютый мороз! И помрёшь ты, кормилец, от минингиту проклятова-а-а». Так всех достала! Будто на похороны мы все в этом автобусе едем. Стали на бабку шикать со всех сторон. А мужик знай себе стоит-едет да улыбается. Ну тут всё ясно всем – шизик! Богатый шизик. Был, видать, умный, на шапку заработал. А теперь вот съехала крыша от дум непосильных, да и шапку спёрли. Смотрят на него все – жалеют. Тут одна женщина шарф ему протягивает: «Возьми, -говорит, – хоть это, а то больно даже на голову вашу смотреть!» А мужик тот разулыбался ещё больше. «Спасибо, – говорит, – вам. Только не надо мне. У меня сейчас новая шапка на голове вырастет». Посмотрела на него женщина и заплакала. Видать, у самой мужик или кто из родни такой же шизик. Вот и жалко ей до нестерпимости. И тут! Вдруг! Смотрят все, а у мужика на голове и впрямь растёт что-то. Пригляделись. А оно быстро так растёт, и вроде как нитки шёлковые. Сначала одни нитки росли, этак сантиметров на пять, а потом на них шляпки образовались, как на грибках, и слились в одно. Глядь, а это прокладка шёлковая. И даже клеймо фабрики виднеется. А сквозь неё уже другие волоски лезут, потолще и будто кожаные. А потом такая же история, со шляпками. И вот, уже кожаный верх вырос над прокладкой. А уж на коже и ворс появился. Дорос до своей длины, да такой густой и пушистый – прямо лоснится весь и блестит. А последними шнурки выросли и повисли по бокам, как положено. А шапка уже другая получилась, не соболья. Мужик улыбается и говорит, негромко так, а на весь автобус слышно: «Это чернобурый песец. Я о нём думал, когда шапку растил». Народ так и ахнул! Кто смеётся, кто крестится. А один мужик так испугался, проситься наружу стал. Бьётся об дверь, чисто воробушек об окно, кричит, значит, водиле: «Открой дверь, твою мать! Выпусти, так тебя и растак!» Выпустили его. Тут к мужику чудесному притёрся один, в дублёнке, с барсеткой под мышкой и в сторонку его, в сторонку тянет. «Давай, – говорит, братан, с тобой поработаем. Я, – говорит, – лёд эскимосам могу толкнуть, а не то что классный товар. Меня на барохолке «Золотой язык» зовут. Только мужик отмахнулся от него сразу и говорит: «Нельзя мне. А почему – расскажу сейчас». Вот и объясняет, а все затаились, глаза и даже рты некоторые граждане поразинули – слушают. «Работал я, – начал он рассказывать, – всю свою сознательную жизнь токарем на заводе и всё мечтал себе хорошую шапку справить. Да не было их раньше нигде. А если были, – то денег не хватало. Детишки подросли. Одеть-обуть, накормить надо. Так и ходил в кроличьей. И тут случилось мне как-то заболеть страшно. Думал – помру. Три недели пластом лежал. А когда оклемался малость – опять беда. Все волосы на голове выпали. Стеснялся я сильно. Мужики на работе ржут. Даже парик пробовал носить – смех один. А о шапке дорогой ещё сильнее задумываться стал. Вот лежу как-то вечером перед теликом и о шапке думаю. И тут вдруг чувствую – зачесалась голова. Потянулся почесать, а там нитки растут. Ну вы сами уже видели, как это происходит. Вот и выросла норковая шапка. Жена обрадовалась. Говорит мне: «Теперь заживём! Давай не скажем никому. Будем шапки растить и продавать». И стал я шапки выращивать в полной тайне, а жена с работы уволилась – и с утра на рынок. Только прошла неделя – дома «дым коромыслом» – всего навалом! А мне не в радость. И голова так болеть стала – думал, помру теперь точно! Ан нет! Смекнул я, что нельзя нам шапки продавать! Вот теперь так отдаю. Ну само собой – все родные и друзья – в соболях-горностаях. И вообще, всем отдаю, кто понравится. И от этого даже чувствую себя лучше. Хоть и лысый, а все знакомые говорят, что шибко помолодел я в последнее время. И впрямь – мужик красивый был, хоть и лысый. Кожа чистая, блестит. Зубы белые. Глаза изнутри так добром и теплом светятся! И вроде как всем тепло от него и радостно стало. Снял он с головы чернобурую шапку свою и той женщине, что шарф ему давала, протягивает. Говорит с улыбкой: «Возьмите, мол, за доброту Вашу ко мне». А она испугалась – отпрянула от него. Весь народ ей в один голос: «Бери, дурра, пока дают!» А она зарделась вся и молчит. Но только видно, что не возьмёт она. А мужик тут ей говорит: «Возьмите не себе, братику вашему. Она ему впору будет. И может, полегчает ему немного от неё.» А она как зыркнет на него глазами: «Откуда, мол, про моего брата тебе известно?» А мужик только улыбнулся грустно так: «В глазах, говорит, твоих прочитал это». Взяла шапку женщина, к груди прижала и вышла на остановке. А мужик ещё несколько остановок проехал и за это время другую себе вырастил, да только почему-то старую, кроличью. В ней и вышел».

Андрей перестал говорить. Возникла неловкая пауза. Панчик глупо улыбался и тоже молчал. Было чувство, что он где-то был и вот вернулся. Не было холодной зимы, полных автобусов с разномастной толпой, но был Андрей, немного смущённый, но довольный неизвестно чему.

Зная давно своего дружка, он вдруг почувствовал, насколько они разные и насколько непохожи их отношения к жизни: его приземлённость и тяга к материальному и Андрейкины фантазии и склонность к альтруизму. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что писателем он никогда не станет, но то, что он мог выхватить из реальности или даже нереальности нечто невообразимое, и удивить этим публику, делало его человеком не только незаурядным, но и уязвимым. От чего, собственно, и происходили все его беды. Андрей был мастером на подобные повествования, иногда нелепые по форме, но точные и интересные по содержанию. Но все они, в лучшем случае, оседали в ящике стола, а чаще мусорной корзине. Или в голове, как у Панчика, превращаясь в живую историю. То же самое было и со стихами, которые он раздаривал всем знакомым, а через неделю забывал. Хвастал, что давно бы издал сборник, который бы потряс всю хабаровскую богему, но без денег и пиара это дело не стоит и гроша. Клянчил при случае одну-две тысячи и пропадал. Так он завёл сотни ожидающих своей доли от гонорара. Но такого не могло произойти никогда, и Панчику искренне было обидно за дружка.

– Старик, ты гений. Я в шоке, – наконец-то выдавил из себя Панчик. – Ладно, давай о деле, а то дел по горло.

– Ну это уже слишком, батенька. Так с родным языком обращаться нельзя, – съязвил Андрей, но перешёл к делу.

– Дело вот в чём, – произнёс он, и они оба рассмеялись. – Короче. Когда я в Питере отсиживался, вернее, гнил, и от скуки пару раз наведывался в Москву. Там в Подмосковье у меня дружбан по институту живёт. Прикинь, у него там хата, летом прохладно, рядом Волга течёт, и Москва под боком. Живёт себе, хлеб жуёт, нормально устроился, между прочим. Он там в школе черчение преподаёт.

Панчик начал позёвывать, на что Андрей даже не повёлся.

…– Он в своё время ножи для охоты делал, неплохие, а тут разговор про оружие зашёл. Я ему говорю, мол, нехило сделать ритуальный меч и сотворить харакири одному кагебешнику. Ну ты в курсе, про кого я.

– Ну и…

– А вместе с ним и всем остальным из этой своры бездельников. Хотя всем остальным я бы просто отрезал одно место обычными ножницами по металлу. А он говорит: «Нет, Андрюха. Для таких дел нужен особый меч, а не ширпотреб. С заклинаниями». В общем, мы поржали славно. А потом он давай мне целую историю рассказывать, как его бывший одноклассник, когда в музее нашем работал в охране…

– Это где мы вчера были? – перебил Панчик.

– Нет. Там, где картины висят. Где Шишкин и всё такое. Так вот, он говорил, что в запасниках, где-то в подвале, валяется, представляешь себе, в пыли, во всяком хламе, настоящий самурайский меч. Прикинь, не тот, что мы видели под стеклом, серийная штамповка, а натуральный катан, выкованный хрен знает когда и кем. С молитвами, ритуалами. С именем и всякими прибамбасами. Древний, которому не одна сотня лет.

– Катан – это меч по-японски, я правильно понял?

– Ты правильно понял, хотя они подразделяются, но это всё равно. Прикинь. Он даже мог спокойно присвоить его, домой после работы прихватить, и никто бы этого не заметил. Но потом забздел. Он узнал, сколько может стоить такая штуковина, и съехал с этой темы, но никому об этом не говорил, пока не уволился. Это же с мафией пришлось бы связываться. Ну, в общем, не тебе рассказывать, чего это стоит. Я вот с Протасом связался, теперь локти кусаю. А потом, он же бывший мент.

– Ну, где псарня там и мусарня, – возразил Панчик.

– Нет, друган говорил, что это честный мент, – очень серьёзно возразил Андрей. Они расхохотались.

– А я его, кажется, знаю. Такой скулатый. Он гаишником работал. И денег, кстати, не брал. Но лучше бы брал.

– Ну ты слушай дальше. Этот мой дружбан, ты, кстати, с его родным брательником в фазанке на дальдизеле учился…

– Не наматывай, Андрюха, ты отвлёкся.

– Ну да. В общем, когда о мече заговорили, он как раз книгу одну перечитывал, «Фрегат Паллада». Ты не читал? Напрасно. Советую. Её Гончаров написал, он на этом фрегате ходил в Японию, заключать первое мирное соглашение. Там им япошки мозги парили целых три месяца. У них тогда был закон «Закрытых дверей». Кто чужой к ним попадал – того в тюрягу. А если свои терпели бедствие, например, в России, то наши их уже не пускали обратно. А тем, кто всё-таки возвращался в Японию, тем тупо рубили головы.

– Круто.

– Не то слово. Ну короче, нашим это не нравилось, поэтому они и снарядили эту экспедицию. Потом японцы всё-таки согласились, деваться-то некуда, и подписали договор о мире. А после этого, сам понимаешь, начали одаривать друг друга. Так вот. Здесь самое интересное. Представляешь, япошки подарили нашим настоящий меч. Хотя у них по законам этого вообще нельзя было делать. Они же секреты закалки знали.

– А бывают ненастоящие мечи? – неподдельно удивился Панчик.

– Ты, Родя, неправильно понял. Дело в том, что японцы не дарили никому две вещи: свой шёлк и мечи. Прикинь, шёлк делали на закрытом острове, куда никого не пускали, только привозили жратву и сырьё. За мечи тоже карали по полной. В истории это, наверное, единственный случай, во всяком случае, при той политике. Понимаешь?

– Понимаю, продолжай.

– Слушай, ты испортился, пока меня небыло. Ты как робот. Впрочем, продолжаю. А чего, собственно, продолжать? Представь. Нашим баранам меч подарили, настоящий, который выковывали целый год. Который разрежет лебединое перо на лету.

– Ну, положим, не баранам. Царь баранов не пошлёт, я думаю. Гончаров тоже по-твоему…

– Это я так, к слову.

– Фигура речи? – иронично вставил Панчик.

– Типа того. Но один хрен. Думаешь, кто понимает сегодня в этом? Нашим ведь тоже в древности секрет булатной стали был известен. И что с ним стало? Всё похерили.

– Но мент, о котором ты сказал, он же разобрался и съехал.

– Да он перестраховщик по жизни! Пойми, что для японца меч это святое. Нашим Ванькам этого не понять, как не пыжься.

– Да ты, батенька, русофобом стал. Тебе валить пора куда-нибудь!

– А я и собираюсь, в Гренландию. Чтобы не видеть этой вонючей политики и криминала.

– Боюсь, что она там сразу появится. Ладно. Что мы имеем? Один в подвале нашего музея, а второй на фрегате «Паллада». Я правильно понял? Или я что-то недопонимаю? Один в хабаровском музее, другой где-нибудь в Питере или Москве.

– Всё не так, как ты думаешь, Родя. Если бы ты читал эту книгу или хотя бы немного знал нашу историю, то твои выводы были бы другими.

– Ты, выходит, знаешь, – уязвлённо заметил Панчик. –Хотя что я говорю. Извини, брат. Погорячился.

Они опять посмеялись, отвлекаясь на хорошую погоду, проходящих мимо молодых девушек. Свежий ветер колыхал их тонкие лёгкие платья, выдавая упругость стройных тел, было прохладно и солнечно, как в далёком детстве. Люди останавливались и подолгу смотрели вдаль, вероятно, в поисках того, что когда-то первый раз открывалось им на этом самом месте.

– Понимаешь, – продолжил Андрей. – У них было два одинаковых фрегата, которые, кстати, для России сделали на английских верфях. Прикинь, сами не делали, а за наши деньги покупали.

– Ну и что? Что тебя возмущает? Может, у царя в Англии родственники были. Он с них откат получил за это. Не вижу ничего криминального. Кто-то строит, кто-то плавает. А кто-то состояние делает на этом. По-моему, всё справедливо.

– Ты окончательно испортился, Родя. Фишка в том, что в древности, кроме русских, по океанам никто не плавал. Все вдоль берега барахтались, каботажили. А наши предки, куда хотели. А значит, и суда соответствующего типа могли делать только они.

– Времена меняются.

– Ну да ладно, может, ты и прав. Слушай дальше. Один фрегат назвали «Паллада», а другой «Диана». Так звали древнегреческих богинь.

– А своих, значит, не нашлось? Что, у русских своих богинь не было на тот момент? – удивился Панчик.

– Ну разве что Баба Яга. Вообще-то ты заметил правильно. Это же век просвещения был. Тогда все русофобией болели, наслаждались Древней Грецией, Гомером. Царь немец на половину, жена тоже непонятно откуда, кажется, из Англии.

– Ну, а ты говоришь. Семейный бизнес.

– Теперь самое интересное. Слушай и не перебивай. Как только подписали договор, «Паллада» на радостях пошла в Китай за харчами, потому что им ещё обратно надо было плыть, а «Диана» осталась в Нагасаки, доделывать формальности. И попала в цунами.