Если небо молчит

К выпускникам и студентам МИФИ Максим питал особые чувства.

– Мы – физики, – говорил он. – А значит, имеем преимущество перед остальными людьми. Ведь миром правят ум и воля!

В другой раз, где-нибудь в обществе юных абитуриенток, он пояснял:

– Физик – это не профессия и даже не призвание. Это – образ мыслей, отношение к миру, способ существования!

Прагматичный, рациональный, целеустремленный, с проницательными серыми глазами, точеным, словно мраморным, подбородком, тонкими усиками над верхней губой, идеально уложенными на пробор пепельными волосами, Максим походил на прусского офицера времен Первой мировой. Такими изображали австрийцев и немцев в иллюстрациях к новеллам Мопассана и в школьных учебниках по истории. Это забавное сходство отмечали не только однокашники Максима, но и посторонние люди. Однажды, прямо в метро, к нему подошла женщина и, представившись ассистентом режиссера, предложила участвовать в кастинге нового фильма в постановке Рауфа Кубаева на роль какого-то фон Штыца.

– У вас чудесная внешность! – заверила она. – Типажная. В советские времена таких персонажей играли прибалты.

Максим отказался.

– Я не клоун, – сухо пояснил он. – Кроме того, каждый должен заниматься делом, которому учился.

После этого случая среди приятелей за ним закрепилось прозвище фон Штыц.

Максим пять лет учился на программиста. Он с отличием окончил институт и с большим трудом устроился на работу в фирму «Интеллект сервис» – серьезную контору, занимавшуюся поставкой программного обеспечения нескольким оборонным предприятиям.

С Каширки, где располагалось общежитие МИФИ, до работы было рукой подать. На мотоцикле, минуя пробки, – четверть часа, не больше. В девять ноль-ноль он обязан провести магнитной карточкой по светящемуся зелеными огоньками терминалу, установленному на проходной. Ровно в девять, ни минутой позже. За опоздания могут депремировать, лишить зарплаты, а новичка, вроде него, – и уволить.

Максим посмотрел на часы. Без двадцати восемь. Очень хорошо, что неприятный разговор в общаге, который запросто мог обернуться многочасовым выяснением отношений, прошел легко и быстро. «Я думала… что встретились две половинки… что наш роман… волшебная книга…» – Максим усмехнулся. – Оказывается, не все физики умеют включать мозги. Наверное, много зависит от пола, – размышлял он. – Мужчина никогда не потеряет рассудок от глупых речей и сладких объятий. Женщина – может. Она забывает, что абстракция – это прежде всего порядок. Самая абстрактная в мире наука – математика – восхитительна тем, что состоит из гранитных законов и непреложных истин. Но женщина-математик, убежденная, что стала пленницей абстракции под названием любовь, неминуемо обнаруживает отсутствие законов, логики и хоть какого-нибудь порядка в своей очаровательной головке.

До начала рабочего дня было еще больше часа, и Максим явно успевал заскочить домой – в скромную съемную квартирку в Котляковских трущобах, которую он делил с приятелем Русланом Кушевым. Времени вполне хватит, чтобы сварить себе пельмени или сделать яичницу. Разумеется, можно было бы позавтракать в общаге – у этой глупышки наверняка что-нибудь завалялось в холодильнике, – но тогда пришлось бы переносить тяжелый разговор на потом. Натуральное свинство – поесть, вытереть губы салфеткой и блаженно улыбаясь, сказать: «Ну теперь, кажется, действительно все! Прощай, русская горка!»

Поэтому Максим Танкован поступил благородно. Другой на его месте – какой-нибудь лирик, какой-нибудь Васисуалий Лоханкин – непременно пожрал бы напоследок, пробурчав: «С паршивой овцы хоть шерсти клок».

Он пристроил мотоцикл во дворе между ржавой «Таврией» и унылой, исписанной граффити коробкой-«ракушкой», вежливо поздоровался с дворником-таджиком, которого за глаза называл «военнопленным», и юркнул в подъезд.

– Штыц! У нас гости! – прокричал из ванной Руслан, едва Максим распахнул дверь квартиры. – Точнее – у тебя!

В крохотной прихожей пахло духами, поэтому гадать, какого полу «гости», не приходилось. Лихорадочно соображая, кому из его бывших «русских горок» пришло в голову нанести ранний визит прямо в логово «бессердечного зверя», Максим бросил сумку на галошницу, пристроил сверху шлем и, пригладив перед зеркалом растрепавшиеся волосы, решительно шагнул на кухню.

– Максимка! – Жгучая брюнетка лет двадцати пяти, в пошлом, аляповатом топике, из-под которого бесцеремонно и своенравно вываливалась складка дрожащего животика, радостно поднялась ему навстречу. – Ты все такой же красавец! Даже еще похорошел!

«Не могу ответить тем же», – мысленно пробормотал тот, а вслух произнес с улыбкой: – Ларочка! Вот так сюрприз! Какими судьбами?

Они расцеловались, как светские львицы на богемной вечеринке – касаясь друг друга щеками и чмокая воздух.

– Ты извини, – предупредил Максим, – я заскочил на пять минут позавтракать, поэтому времени в обрез. Ты рассказывай, рассказывай, а я пока что-нибудь сварганю.

– Я проездом в Москве, – пояснила брюнетка. – Твои умоляли меня заскочить к тебе, проведать, передать гостинцы. – Она ткнула пальцем в пакеты, сваленные на столе.

Максим уже достал с полки кастрюльку для пельменей, но теперь передумал, сунул ее обратно и потянулся к пакетам.

– Кулебяка! – обрадовался он, извлекая пирог в промасленной бумаге. – Как это кстати!

– Вспоминаю тебя часто, – улыбаясь, продолжала девушка. – Из нашего класса, ты знаешь, все разъехались по столичным городам. В сибирской глуши никому неохота оставаться.

– Ну, ты же осталась, – возразил Максим, с наслаждением жуя пирог. – И не одна…

– Да, – подтвердила Ларочка. – Сашка Корж никуда не уехал. Работает в милиции и чувствует себя вольготно. Прямо-таки хозяин! Обложил данью коммерсантов…

Максим оторвался от кулебяки и с тревогой поднял глаза:

– Моих родителей тоже… обложил?

– Ну какие же они коммерсанты! – рассмеялась брюнетка. – Ваша гостиница как была в убытке, так и осталась. Милиции и властям такие бизнесмены не интересны.

– Ничего, – кивнул Максим. – Вот разбогатею – мои старики будут жить, как у Христа за пазухой.

– И как скоро это случится? – игриво поинтересовалась Ларочка, с театральной многозначительностью обводя взглядом скромную кухню.

Максим почувствовал необходимость в ответном уколе.

– Очень скоро, – пообещал он, – через каких-нибудь пару лет. Раньше, чем ты замуж выйдешь.

Девушка насупилась.

– А я и не спешу, – буркнула она. – Только не подумай, что я тебя жду! Я ж не такая дуреха, как Марго…

Максим опять перестал жевать и неодобрительно посмотрел на Ларочку.

– Ладно, ладно… – примирительно прощебетала та. – Ну что мы, ей-богу? Три года не виделись, а едва встретились – сразу ссоримся.

– Два года, – поправил Максим. – Я приезжал на каникулы позапрошлым летом.

– Это невозможно забыть. – Девушка накрыла ладонью его руку. – Нам было так хорошо…

Он мягко отстранился и, откусив пирог, небрежно поинтересовался:

– А как там Ритка? Замуж не вышла?

– Марго? – хохотнула брюнетка. – Я ж говорю: тебя ждет! Работает, сыночка растит… Мальцу-то уже… – Она подняла глаза к потолку. – Погоди… Когда ты уехал в Москву?.. Ага… Пять лет тому… Значит, тебя проводили, а через девять месяцев она родила… Сколько, выходит, мальчишке-то?..

Максим хлопнул ладонью по столу.

– Ну, хватит!

На пороге возник Руслан – невысокий, темноволосый, крепко сбитый молодой человек с подвижным лицом и смеющимися глазами.

– Уже шумишь? – подмигнул он приятелю, вытирая полотенцем мокрые волосы. – Ты не забыл, Штыц, что сегодня твоя очередь готовить завтрак?

Максим поднялся из-за стола, стряхнул с рубашки хлебные крошки и указал на пакеты:

– Здесь полно всякой вкусной еды. Подкрепляйся.

– Уже уходишь, Максимка? – взволновалась брюнетка. – Мне так хотелось пообщаться! Мы ведь не виделись сто лет!