Падение в реку Карцер

– Хоть твоя история достаточно необычна, она все же не уникальна. В мире нередко случаются убийства, на первый взгляд ничем не мотивированные. Люди вполне приличные вдруг взрываются и совершают кровавое преступление. Так что не далеки от истины были обвинители в суде, когда объясняли причину твоего поступка. А все это происходит потому, что свойственная человеку агрессивность, жестокость, желание причинять другим боль – никуда из нас не девались. Они посеяны природой и взращены прошлыми поколениями. На протяжении тысяч лет человечество лелеяло их, прикрывало лозунгами и честью. С расцветом гуманизма их попытались упразднить, но наверно прошло еще мало времени. Эти качества людей забиваются внутрь и порой неожиданно дают о себе знать, спровоцированные ничтожным поводом. Накопленная агрессия, всепоглощающая из-за долгого скрывания, съедает человека, словно жерло пожара. В прошлом, когда насилия было больше, человек легче с ней справлялся, потому что периодически выпускал ее. Жестокости был выход и возможность себя применить, как это ни печально. Теперь же это мрачный зов природы из глубины веков, подавленный инстинкт.

Удивительно, но после этих слов я испытал облегчение, даже благодарность к Виктору. Его речь будто оправдывала мои наклонности и деяния, масштабировала их до уровня общества, тем самым избавляя меня от одиночества перед этой проблемой. Спасительное избавление… Я снова ощутил порыв дружеской признательности к Виктору, несмотря на все его предыдущие слова.

Этот порыв затмил мне глаза, я забыл испугаться. Ведь что-то было не так, наш разговор приобретал совсем иной оборот. Откуда он знает о моих мотивах убийства, о моих наклонностях? Ну ладно, предположим, о моей тяге к жестокости ему подсказало избиение Антона. Но обо всех деталях того события, о моих внутренних переживаниях он никак не может знать.

Тем временем Виктор спокойно сидел в кресле, закинув ногу на ногу и сложив руки на колене. Он не отрываясь смотрел на картину на каминной полке, словно обнаружил в ней новый смысл. Я молчал. Он повернулся ко мне и как-то странно улыбнулся. Это не была его обычная снисходительная улыбка, нет. В этой проглядывалось облегчение и горькое принятие мира, каков он есть.

– Все, пора заканчивать, – неожиданно сказал он. Отвернулся и крикнул в потолок: – Ребята!

Позвал он их тоже спокойно, как будто приглашал садиться ужинать. И при этом дважды хлопнул в ладоши. Так хлопают, чтобы зажечь или выключить свет при наличии звуковых датчиков. И действительно свет погас. Но перед этим мне показалось, что комната исчезла, растворилась сразу после хлопка.

Меня окутала непроглядная чернота, возникло ощущение свободного падения. И пока я проваливался в эту бархатную тьму, откуда-то издалека (то ли сверху, то ли снизу) до меня доносилось журчание, напоминающее шум реки. Мощное перекатывание воды в узкой вене.

Похоже, настал этот момент, и я лечу вниз, прямо в реку. Но я не ощутил страха. Все чувства умерли вместе со мной.

6

Я открыл глаза, словно вынырнул из реки на сияющую поверхность. Вокруг был яркий свет, полная дезориентация. Передо мной возник силуэт в белом халате, ощупал мою голову, снял с нее какие-то присоски. Я возликовал – значит, мне удалось спастись!

Эта мысль, слабо пробившаяся сквозь пелену растерянности, придала мне сил. Видимость улучшилась, на меня наплыла белая комната. В ней находилось много мониторов и масса других электронных приборов. На экранах что-то писалось мелким шрифтом, кое-где были картинки, но их тоже я пока не мог разглядеть. Однако я сразу понял, что уже бывал в этой комнате.

Я попробовал повернуть голову и в шее стрельнуло. Она сильно затекла, будто я много времени провел в сидячем положении. Я хотел было потянуться к ней рукой, и с удивлением обнаружил, что руки привязаны к стулу, на котором я сижу. Дернул ногами – они тоже привязаны. Теперь я пленник. Хоть я и раньше им был, но, по крайней мере, мои движения так не ограничивались.

Стул был современным, белым (по цвету к комнате) и мягким, покрытым кожзаменителем высокого качества. Сидеть на таком должно быть удобно, но у меня возникло непреодолимое желание встать и размять конечности. Казалось, я просидел так целый день, но я же только сюда попал! Складывалось впечатление, что в забытьи я пробыл не больше пары минут. С другой стороны, появилось противоречивое чувство, что «комната желаний» осталась в далеком прошлом. Новейшие приборы и мониторы начисто развеяли иллюзию девятнадцатого века, которая царила в том помещении.

Я осторожно размял шею и снова попытался осмотреться. На этот раз получилось лучше. И вдруг я заметил, что сбоку, чуть сзади меня, сидит Виктор. От смокинга и след простыл, на нем был белый докторский халат и прямоугольные очки без оправы. Непривычно было видеть его в новом облике, но это без сомнений был он. Виктор по-товарищески улыбнулся и спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

Я молчал, мои глаза забегали в непонимании.

Он поднялся, пододвинул свой стул поближе, повернув немного ко мне. Так, чтобы мне не приходилось сильно выворачивать шею. Теперь его стул расположился по отношению к моему под таким же углом, как и кресла в «комнате желаний». Наверно, он и размещал их там. Ведь уже и так понятно, что Виктор здесь не просто заключенный, иначе, почему я привязан, а он нет?

Он уселся, сложил руки на груди и уставился на меня. Не знаю, чего он ждал – чтобы я кричал и требовал объяснений? Но я молча буравил его суровым взглядом. Дружеская признательность исчезла вместе с комнатой.

Виктор тоже не произносил ни слова. Лишь внимательно на меня смотрел, словно хотел проломать между нами стену и услышать мои мысли. В глазах у него застыл интерес.

Наконец любопытство возобладало во мне. Я осуждающе закивал.

– Так ты, значит, тоже координатор.

Он улыбнулся все той же ухмылкой.

– Не совсем. Я создатель проекта.

Я недоверчиво посмотрел на него. Виктор развел руками.

– Просто я люблю принимать непосредственное участие в эксперименте. Потому что только я до конца понимаю его цели… Уже не мало людей прошло через «Падение в реку Карцер». В чем-то разных, в чем-то похожих. Правда, настоящего падения никогда не состоится, это всего лишь легенда. Места, описанного в ней, не существует.

– И зачем эта легенда? – спросил я презрительно.

– Она формировалась долго и сложилась из нескольких случайных деталей. Помнишь, когда ты только попал в комнату, я спросил: «Как ты думаешь, когда начнется падение?». В данном вопросе был подвох, потому что падение начинается сразу, как испытуемый оказывается в комнате. Это погружение в собственное сознание, открытие своих подспудных желаний, зачастую это и моральное падение. Ирония в том, что все это не происходит в нашей реальности. И когда участник возвращается в действительность, он слышит странное журчание, напоминающее шум реки. Это уже…

– В смысле?! – перебил я Виктора. – Что ты имеешь ввиду под «нашей реальностью»?

Он отмахнулся.

– Не торопись. Я сначала доскажу тебе про значение легенды, раз ты уже спросил, а потом перейду к вопросу о реальности.

Он выдержал паузу, наслаждаясь своим превосходством, и продолжил:

– Так вот, странное журчание – это уже чисто технический нюанс. Когда человек переносится из комнаты в действительность, то слышит этот звук. Его каким-то образом создают приборы. И наконец Карцер… В этом заключена особая изюминка. Как ты, возможно, знаешь, в прежние времена «карцером» называли определенную камеру в тюрьме. В нее сажали заключенного на пару дней за плохое поведение, там было темно и совершенно нечего было делать. В этой камере человек был отрезан от внешнего мира, сидел в потемках и наверняка полностью погружался в себя, в свои мысли, начинал мечтать и фантазировать. Мне кажется, что в нашей комнате разыгрывается нечто подобное – человек погружен в свои желания и, благодаря ее уникальным свойствам, может их реализовать. Но, как и в настоящем карцере все не происходит на самом деле, так и наша комната лишь иллюзия, поток грез.

Виктор задержал на мне пристальный взгляд. Я смотрел на него в недоумении.

– То, что мы с тобой пережили, не было подлинным, в нашем понимании этого слова. – Он указал рукой на свое лицо. – Как видишь, здесь мне нужны очки, а там я без них обходился. Вот тебе первое отличие… Помнишь, перед тем, как попасть в комнату, ты проходил последний тест. В этом помещении, на этом стуле. Потом координатор сказал, что введет тебе снотворное, потому что путь в комнату сверхсекретный. Так вот, ты отсюда так и не вышел. Тебя ввели в состояние, которое можно назвать сном, но это не верно. Тебя подключили к нашей системе и в ней ты создал свое подобие «комнаты желаний», наверно такой, как ты ее представлял. Система четко контролировала твое сознание, не позволяя фантазии разгуляться и увести куда-то не туда. Наша программа отлично знает, на какие кнопки надавить, чтобы тебе казалось все взаправду и текло в одном русле. Но это не так трудно, речь же не идет о твоих грезах во сне. Это некий другой мир, который вы создаете вместе с системой. И он уже существует не только в сознании испытуемого, потому в него можно проникнуть извне. Это как виртуальная игра, к которой подключаются другие участники. Но хозяин в ней ты и мы попадаем в твой мир.

Виктор откашлялся и задумчиво осмотрелся вокруг.

– Я бывал в разных комнатах, каждый видит ее по-своему. У одного она походила на каюту космического корабля, другой вообразил странный кабинет, обставленный футуристическими произведениями искусства. Ребята поскучнее видели обычную современную комнату, либо что-то среднее между врачебным кабинетом и тюремной камерой. Ты представил антураж девятнадцатого века, потому что любишь антиквариат, фильмы про то время. Считаешь, что тогда было лучше или, по крайней мере – изысканней. Удивительно, как такой романтический настрой совмещается с твоей грубой и нервозной натурой… Но системе все равно. Ты мог даже не думать об этом, осознанно не фантазировать. Она просто вытягивает твои подспудные предпочтения и образы, и доводит их к чему-то конкретному. Все в комнате – это был ваш совместный творческий продукт. Все, за исключением двух вещей, которые я заложил в программу и которые присутствуют в комнате любого испытуемого. Это картины с человеком в цепях и с падающим человеком.

Виктор сделал паузу и посмотрел на меня. Наверно, он ждал вопросов, диалога, хотел, чтобы я продолжал игру. Но я молчал. Он покивал, досадно поджав губы, отвел глаза в сторону и сказал:

– Я сам их нарисовал. И считаю их очень уместными в нашем эксперименте. Картина про падение прямо намекает участнику на его будущее, если говорить о легенде. Она изображает это в других красках, потому что по иронии жизни я нарисовал ее задолго до возникновения данной комнаты. Но это не важно. Картина напоминает испытуемому, что скоро конец и надо собраться, выжать максимум из сложившейся ситуации, все-таки смерть не за горами. Да я и сам не раз об этом говорил, в ходе эксперимента стимулировал тебя загадывать желания. Я всегда так делаю и скажу тебе, что многие быстрее вовлекаются, ты слишком осторожен. – Виктор стал потирать запястье. – Вторая картина уже более серьезная. Она рассказывает о человеке, которого сковывают, держат в цепях его стремления. Большинство людей кладут жизнь на достижение банальных целей, таких как показное материальное благополучие и социальный статус, где даже женщина воспринимается частью этих явлений, а не отдельным желанием любви и семейного уюта. Человек оказывается в плену у своих целей, а в случае успеха – и у своих приобретений… Надеюсь, эта картина наталкивает участника задуматься о собственной жизни, подвести итоги перед скорым концом. С другой стороны, она косвенно показывает, что человек всегда был заложником своих желаний, которые проявляются в данной комнате. Ведь они давно в нем сидят, наверно, всю жизнь тлеют где-то в глубине души. Я предполагал, что затем испытуемый проанализирует прожитые годы под новым углом, попытается понять – в каких ситуациях эти скрытые порывы влияли на его решения и поступки. Но, вопреки моим ожиданиям, это мало кто делает.

Виктор замолчал и уже не смотрел на меня. Но я почувствовал, как по телу пробежала дрожь.

– Откуда ты можешь знать?!.. Кто там что себе думает.

Вопрос вырвался неожиданно. Я был удивлен и испуган, но голос мой, как обычно, прозвучал с угрозой.

Виктор презрительно взглянул на меня.

– Неужели ты заговорил? А то ведешь себя так, будто я тут издевался над тобой и не сделал ничего хорошего. – Он обиженно отвернулся. – Да уж, мало кто понимает, чем я здесь занимаюсь.

Я не отреагировал на его выпад. Что это вообще за цирк?! Я сижу, привязанный к стулу, со мной играются, как с подопытной крысой, смотрят, что будет, если подергать за ниточки, а он еще ждет благодарности?! Уверен, что никто из предыдущих участников его тоже не благодарил. С тем, как он людей водит за нос и упивается своей властью… Я бы сейчас с удовольствием раскроил ему череп, сфотографировал и перед смертью показал ему фото, чтобы он увидел, что его мозг ничем не отличается от других. А все его речи – это самодовольство и интеллектуальная дрочка, ничего более. И пусть сдохнет с пониманием – кто он такой, ведь он так мечтает, чтобы мы сдыхали с этим пониманием.

Виктор встал и начал прохаживаться по комнате, заложив руки за спину. Настоящий ученый, обдумывающий великие идеи. Таким он хотел казаться в своем белом халате.

– Ты можешь не слушать меня, если тебе неинтересно, если тебе плевать, – заговорил он. – Я так или иначе доскажу все до конца. Хотя бы для себя и ради эксперимента. Кроме тебя, немало людей прошло через это, и я уже многого натерпелся. Некоторые были лучше, некоторые хуже. Ты должен понять, что не являешься уникальным для своей социальной прослойки. Да и я понимаю, что глупо надеяться встретить спокойного и разумного человека, среди осужденных на смертную казнь. Хоть я выбираю не отпетых головорезов, а людей, которых, так сказать, случайно занесло в этот круг. Но мне запрещено проводить опыты на других, потому приходится довольствоваться тем, что есть. А знаешь, какая главная причина запрета? Добровольное согласие. Если бы испытуемый с самого начала понимал, что его ждет и подписывал открытое соглашение, то участников стало бы гораздо больше. Но такой подход противоречит самой сути эксперимента, он просто не состоится, если человек будет сразу все знать.

Камнем преткновения стал момент этичности. Мол, нельзя залазить человеку в голову и расшифровывать его мысли, тем более без его ведома. Закон о сохранности личных данных требует неприкосновенности в таких вопросах. Однако даже фотоны ведут себя иначе, когда за ними открыто наблюдают, что уж говорить о человеке. Если он поймет, что его мысли слышат, исчезнет искренность, и он станет совсем по-другому думать и поступать. То же самое произойдет, если испытуемый узнает, что его ждет в конце и зачем, собственно, затевается этот эксперимент.

Я заметно напрягся и инстинктивно дернул конечностями, пытаясь освободиться. Виктор взглянул на меня, как на обиженного ребенка, которому он отказал в покупке сладости.

– Женя, да не переживай ты так. Мы не знаем каждую твою мысль досконально. Наша программа не умеет читать мысли, к тому же прочитать их скорее всего невозможно. Мы же не думаем последовательным текстом, лишь малые отрывки проговариваем внутренним голосом. Остальное – это просто импульсы. А наша программа скорее… улавливает общее настроение. Так как она подключена к тебе и комната – продукт вашего совместного творчества, то она легко фиксирует твои нейронные связи, порывы сознания. Эта чисто математическая для нее информация накладывается на сведения о тебе, которые мы получили из предварительных тестов… А почему же, ты думаешь, их было так много? Конечно, наша система еще получает данные из соцсетей и вообще, прочесывает интернет в поисках всего, что с тобой связанно, но это второстепенно. Основу закладывают тесты, это выжимка твоей личности.

В общем, программа все это анализирует и приблизительно понимает, о чем ты думаешь. Например, при ситуации твоего превращения в муравья. Ты волновался – что же будет с твоим телом, и она это учла. Программа переместила тебя в насекомое, а твою опустевшую оболочку оставила в кресле. Если бы ты не переживал по этому поводу, то она бы так не ухищрялась, чтобы тебе угодить. Также, подойдя с логической точки зрения, ты задумался – что же станется с твоим сознанием в таком сжатом состоянии. Программа учла и это… А когда ты вспомнил свою детскую пакость, которой стыдишься, она уловила общее настроение без каких-либо деталей.