Шакир

– И так каждый день?

– Так сегда… Только хлеб не сегда.

– Плохо тебе, Шакир, живется… А будет лучше? Как ты думаешь – будет лучше или нет?

Мне хотелось узнать – ждет ли он чего, надеется ли на что-нибудь? Только я опасался, что не поймет Шакир вопроса. Ан нет, понял – глаза осветились, расширились, помолодели.

– Все будит хароший…

– Так где же хорошо-то, – донимал я его, – посмотри, как ты нуждаешься…

– Сичас нет – и плоха… А когда будит – хорошо будит…

– Ты уж не доживешь, Шакир…

– Девчонка жить будит, дочка жить будит…

– А знаешь ты, что такое совет?

– Совет? – переспросил он. – Совет знаю, ходил совет…

– Нет, ты знаешь ли, как он выбирается, кто выбирает и что он делает?

Как ни силился Шакир что-то мне объяснить, – понять было невозможно. Я стал ему объяснять. Смеется радостно, останавливает меня среди луж и навозных кучек. Извозчики и автомобили обдают грязью, а мы стоим, и возбужденный Шакир, глядя мне в глаза, спрашивает торопливо:

– Бедный человек не будит?

– Не будет, Шакир.

– Все работать будим?

– Все…

– Ленин сказал?

Я радостно вздрогнул от этого вопроса. Мы про Ленина еще не говорили с ним ни слова – Шакир назвал его имя первый…

Так, значит, и он, этот вот темнейший человек, знает, знает и чувствует, что имя Ленина можно называть лишь там, где говорят о труде, что Ленин и труд – одно и то же?..

Перескажешь ли все, что говорили мы за двухчасовую дорогу. Только я заметил, прощаясь, что Шакиру слова мои запали в душу, что они ему радостны, что редко-редко, может быть никогда, не говорили еще с ним так, как это вышло теперь…

Взявши краюху хлеба в обе руки, погладывая ее с концов, он уходил от меня, веселый и довольный, на свою далекую «Тагански», к голодающей малютке дочке.

10 марта 1922