И падал снег
Отравление паратион-метилом, он же тиофос, он же препарат НИУИФ-100. Таково было заключение экспертизы. Кто-то намерено подмешал чрезвычайно токсичный инсектицид1 в конфеты. Кто-то хотел, чтобы сегодня погибли люди.
Когда все семьи станицы были оповещены и, казалось, что самое страшное позади, началась чудовищная паника. Люди обрывали телефоны мне, скорой помощи и даже пожарной охраны. Перед отделением полиции выстроилось больше трёх десятков человек, которые хотели лишь одного – утешения, хоть и выбрали для этого самые разные поводы. Поэтому весь остаток дня я с помощником и подоспевшее подкрепление с района в виде трёх машин скорой и двух буханок полиции пытались успокоить людей и заодно собирали оставшиеся сладости для экспертизы.
Только сейчас, к полуночи, появилось немного времени, чтобы прояснить ситуацию, произошедшую этим кошмарным днём. Под утро должны были прибыть следователи из Москвы, но мы с парнями решили пойти по горячему следу и, как минимум, накопать побольше информации для серьёзных ребят.
Отправив нескольких парней по домам жертв, чтобы узнать, какие именно конфеты те ели перед отравлением и сделав несколько скучных стандартных запросов, на которые особо не надеялся, я принялся слушать Ирину Кузнецову. В отличие от своего мужа, она постоянно плакала и пила воду из стакана, пытаясь успокоиться. Её речь постоянно прерывалась всхлипами и рыданием.
– Когда они пришли, я поставила всем чай, чтобы они согрелись с мороза. Но его, конечно, не стал дожидаться. Паша с Колей принялись делить конфеты детей, чтобы всем досталось поровну. Помню, что они даже доставали некоторые из карманов, которые не поместились в детских мешочках. Я их сама сшила, у Миши был синий-пресиний, а у Лины…
Женщина вытерла платком свои слёзы, но на их место тотчас выступили новые.
– Заварив всем чаю, я оставила детей на попечение мужа, а сама пошла к Раисе, мы хотели приготовить яблочную шарлотку на Рождество.
А к конфетам я даже не прикасалась, хотела детям оставить побольше… И зря. Лучше бы я вместо них…
Пока я успокаивал женщину, вернулись парни. По итогам осмотра домов стал ясно, это все дети открывали симпатичную и довольно примечательную конфету «Ариана». Это была сладость в вафельной оболочке, которая содержала внутри нежнейший крем, а снаружи покрытая белым шоколадом и посыпанное кокосовой стружкой. Один из полицейских района, закинув в багажник все собранные конфеты, умчался обратно в своё отделение для проведения экспертизы. Хотя интуиция подсказывала мне, что именно «Арианы» и были напичканы смертельной дозой паратиона.
Но кто мог это совершить? Спятившая старушка, казавшаяся милой? Ненавидящий колядки старый затворник? Или проезжавший мимо незнакомец?
* * *
– Что-нибудь необычное? – переспросил Павел, – Да, наверное, нет. Петрович опять запил. И вместо конфет детям пришлось ждать, пока мы с Николаем кое-как заносили его обратно в дом.
Павел несмотря на то, что его сын находился в больнице, сегодня был самым спокойным из дававших показания. Его нервозность и волнение были, конечно, заметны невооруженным взглядом, но тем не менее он держал себя в руках. Или по крайней мере, очень старался. Либо, напротив, очень неумело делал вид, что переживает.
– Говорили, вас с детьми даже успели побранить, – не удержался Вячеслав.
– Да, точно. Было дело. Это бабка Клава. У неё уже давно сдвиг по фазе начался. Мы с Колей вообще хотели её обойти, но дети убежали вперёд.
– Она отдавала вам конфеты? Или что-то ещё?
– Думаете, это она? – ответил вопросом Павел, но встретив наши взгляды продолжил говорить, – Нет. Побухтела себе под нос, мы извинились и пошли дальше.
– А вы сами не колядовали? Или только дети? – решил уточнить я.
– Нет. Только помог детям понести тяжелые орехи, чуть шоколадных конфет да немного фруктов. А вот Коля – да. Когда мы уже закруглялись, спрашивает меня: "А ты не пробовал самых собирать?" Посмотрел на меня, а я в ответ: "Тебе сколько лет-то?" Шутливо, конечно. Он пожал плечами и к одному дому всё же сходил. Потом ещё похвастался – горсть дорогих конфет взял.
Я извинился и, задумавшись, вышел из комнаты. Мысли кружили в голове словно мухи, и каждая пыталась перетянуть всё внимание на себя. Оказавшись на улице, я достал мятую пачку сигарет и покрутил в руках папиросу. Привычным движением вставил табачную палочку и, оглянувшись на входную дверь, потянулся за зажигалкой.
Что-то в этом деле буквально кричало, указывало на какую-то лежащую на поверхности деталь. деталь, которая и открывала путь к истине.
Не дойдя зажигалкой пары сантиметров до сигареты, я замер. Затем вытащил изо рта никотиновую дозу и снова оглянулся. На меня смотрели куртки посетителей. Обдумывая мысль, я повернул голову набок и принялся чесать появляющуюся щетину. Набрал коллегу, который отправился на экспертизу и попросил прислать фотографию «Арианы», которую в спешке забыл сделать сам. А затем вернулся в холл.
Как шкодливый пацан, поглядев по сторонам, я сначала проверил карманы куртки Павла. Там были только остатки шоколадной глазури. Потом осмотрел карманы Николая. На дне лежало немного кокосовой стружки.
– Товарищ участковый, если допрос кончится, я хотел бы навестить сына, – мягко, но очень настойчиво сказал Павел, когда я вернулся.
– Да, конечно, – ответил я, только последний вопрос: какие конфеты собрал Николай, что ими хвастался?
– Хм-м-м… Да я и не знаю. Белые такие были, на вид довольно дорогие, – мужчина пожал плечами. Я открыл присланную фотографию и положил перед Павлом:
– Такие?
Он всмотрелся повнимательней.
– Да, вроде, они.
* * *
– Мы с детьми подошли к двери этого дома. Никто не открыл… Сначала. Не помню, сколько я там ждал, может, минуту. Этого хватило, чтобы детям наскучило, и они убежали дальше, – начал повествование Николай, когда мы пригласили его повторно, – Я уже и сам собирался идти за ними, как вдруг калитка приоткрылась, и оттуда показалось рука с горстью этих конфет. Я взял их, поблагодарил и пошёл за детьми дальше. Я клянусь, что не знаю, кто это был.
Мы со Славой переглянулись. похоже, действительно попали на след отравителя.
– Каков адрес этого дома? – нетерпеливо спросил я.
Николай немного задумался, отвлечённые от монотонного повествования.
– Постовая, тридцать.
* * *
Уже в полтретьего мы отправились на задержание.
Туман, наконец, стал рассеиваться и открывать всю прелесть зимней ясной ночи, украшенную миллионом ярких огоньков гирлянд, что приветствовали своим мерцанием Новый год. Дул небольшой холодный ветер, и стояла всё та же мёртвая тишина.
Впрочем, думать о прелестях жизни было некогда. Быстро домчавшись до нужного адреса, мы бесшумно выгрузились, окружили дом и, наконец, ворвались внутрь.
Нас встретила заспанная ничего не подозревающая женщина. Я извинился и сказал, что ей придётся проехать с нами для дачи показаний. Она, конечно, была крайне сильно сбита с толку, но, очевидно зная, что сегодня произошло, никаких истерик закатывать не стала и, быстренько одевшись, безропотно отправилась в отделение.
* * *
Как выяснилось, женщину мы будили зря. Она весь день была на работе в больнице, что подтвердил её главврач и коллеги, которых мы также беспардонно подняли посреди глубокой ночи. Все наши думы зашли в тупик.
Ближе к пяти, когда я уже хотел отпускать всех свидетелей спать, мне позвонил коллега, что уехал делать экспертизу. Он подтвердил, что из всех конфет были отравлены только «Арианы» и что яд был явно добавлен вручную, так как оболочка кондитерских изделий была деформирована.
А через десять минут мне пришёл ответ по одному из запросов, о которых я успел забыть. Я не верил своим глазам, а вот картинка в голове наконец выстроилась, словно паззл. Я отворил дверь кабинета:
– Всех попрошу идти отдыхать. Сейчас мы уже вряд ли что-то сделаем. Кроме Вас, Николай. Хотел бы ещё кое-что уточнить.
– Что-то не так? – удивилась его жена.
– Всё в порядке. Я задам всего пару вопросов и отпущу его к вам, Ирина. Вячеслав, проводи, пожалуйста, женщину.
Ирина задумчиво кивнула, явно не согласная со мной, но перечить не посмела.
Когда мы-таки уединились, я позволил себе немного посидеть молча, смотря на мужчину в упор и словно видя его впервые. Николай всё так же смотрел на столешницу, его усталость и моральная измотанность говорили о себе. Но сейчас я пытался найти в этом лице другие черты. Черты хладнокровного убийцы.
– Николай. Я вынужден задержать вас по подозрению в убийстве и покушению на убийство.
Мужчина поднял остекленевшие в глаза. Я продолжил:
– Это Вы купили конфеты «Ариана» и накачали их паратионом. Почти уверен, что Вячеслав сейчас найдёт использованные или даже новые капсулы у вас дома. Использовать в деревне довольно популярный инсектицид – с одной стороны довольно умный ход, а с другой – напротив.
Николай молчал.
– Тем не менее, это Вы предложили пойти в Павлу и его детям с вами, чтобы у вас было прикрытие. Это Вы достали отравленные конфеты из кармана у того дома, чтобы потом обвинить женщину в убийстве. Это Вы были готовы совершить столь ужасное преступление, и чтобы не попасться – рискнуть и подвергнуть опасности жизни детей вашего друга и ребёнка соседей.
Мужчина сглотнул.
– И это Вы сидели и смотрели, как Ваши дети умирают и специально не звонили подольше в скорую, чтобы инсектицид наверняка успел подействовать так, как Вы планировали.
– Вы что с ума сошли!? – наконец выпалил Николай, – Это сделал какой-то псих!
– Я тоже так думал. Только боюсь Вы и есть этот псих. Лишь вместо безумия орудием был холодный расчёт.
Я положил перед ним листок с распечаткой.
– За каждого ребёнка Вы должны были получить больше 2 млн руб. Последняя страховка их жизни была месяц назад. Полагаю, уже тогда Ваш план был готов к исполнению.
– Это всё полная чушь! Это сделал чёртов маньяк! Почему вы мне не верите?
– Хотелось бы. Только вериться с трудом. Вы всю жизнь вкалывали на совхоз, потом на предприятии его заменившее. А по итогу будете всё равно получать пенсию чуть больше минимальной… Кто-то с Вами обошёлся несправедливо, и Вы решили отыграться. Но на ком? На собственных детях!?
– Я этого не делал!
Я встал из-за стола:
– Где-то через час приедут следователи из Москвы. Советую, хотя бы им не лгать…
* * *
Я вышел на воздух и, всё же не удержавшись, закурил. Мысль о том, что какому-то маньяку пришла в голову идея отравить ни в чём мне повинных детей, чтобы те покинули этот мир так рано и в таких мучениях вызывали мурашки и неприятный холодок, пробирающий до самых костей. Мысль же о том, что это мог быть их отец повергала в ужас.
Да, я мог ошибаться. Более того, я хотел быть не правым. Хотел, чтобы меня наказали за давление на свидетеля, основанное лишь на косвенных уликах. С другой стороны, я просто не мог отпустить такого монстра на улицы этой станицы, которая и так столько всего пережила за один день. Следователи уже на подходе, пусть они и решают.
Тяжёлая и безрадостная ночь подходила к концу. Не хотелось ни спать, ни есть. Хотелось только забыться и больше никогда не видеть и не слышать столь ужасные и трагичные истории и события, которые наполняли душу мраком до краёв и под корень вырубали хлипкую веру в человечество.
Хотелось больше никогда не жить, чтобы не чувствовать боль этого проклятого мира.
Не взрослеть
Бессмысленность.
Вся моя жизнь оказалась пуста. Глупая череда банальных событий и поступков. Бесполезная учёба, напрасная работа, бесплодное хобби, которое по моим наивным предположением хотя бы к старости должно было обеспечить меня всем необходимым и тем, чего я, как бестолковый истукан, желал всю свою жизнь. Покупки идиотских побрякушек, трата нервов на вечные житейские проблемы, нелепые разговоры и абсурдные мысли. Напрасные победы и поражения, тщетные попытки, сумбурные минуты и моменты гордости, многолюдные вечеринки и вечера одиночества, встречи и прощания. Вся эта суета оказалась лишённой смысла.
Мы рождаемся, вырастаем, набираемся знаний и опыта. Кто-то посвящает свою жизнь работе, кто-то – семье, кто-то – заветной мечте. Но какой путь не выберешь, в конце него всегда будет стоять девушка с косой и необычным именем Смерть. Для некоторых встреча с ней случится в неожиданной авиакатастрофе, другим свидание назначено придорожном кафе, где их скрутит неожиданная аллергическая реакция или инсульт, третьим посчастливится встретиться с роковой красоткой из-за пьяной глупости, что следует после слов "Смотри, как могу!". А четвёртым… Суждено умереть от отёка лёгких на дешёвой койке стационара после продолжительной мучительной болезни, вызванной эпидемией.
И всё, что после нас останется: бесполезный мешок с костями и мышцами и редкие воспоминания, далеко не всегда приятные, оставленные в памяти горстки людей, что исчезнут после их смерти. И вот, лет через пятьдесят, когда твоё тело разложится, место на кладбище перепродадут другому счастливчику, когда все, кто тебя знал разделят твою участь или будут наслаждаться деменцией, когда все достижения, что были для тебя так важны, превратятся в пыль или будут забытыми и никому не нужными, а твои предки, если они конечно будут, даже не поинтересуется, кем ты был, занятые своими целями, ты наконец бы понял, что в этом бесконечном круговороте нет ни капли смысла.
Тоска.
От таких мрачных, до жути рациональных мыслей человечество давно изобрело лекарство – призванные забивать голову чем-то глупым, банальным и мимолетным вещи, занятия и другие люди. Но что делать, если всю жизнь не скучное хобби стало пресней и суше армейской галеты, накупленные безделушки и вкусняшки не поднимают настроения больше, чем на пару мгновений, тошнотворный алкоголь не способен унять агонию души, а близкие дорогие тебе люди никогда больше не будут рядом?
Безысходность.
И только после понимания всех жестоких правил этого мира приходит осознание того, что никто из живущих на планете Земля не способен их изменить, а с ним и беспросветная обречённость.
Всё, что ты или даже всё человечество создало или создаст рано или поздно превратиться в набор привычных Вселенной атомов, в котором нельзя будет разглядеть ни единой потуги. Сколько бы великих людей не было, оставивших свой след в истории, они всё равно предадутся забвению после гибели расы. А в том, что человечество так или иначе погибнет, сомневаться совершенно не приходится. Ведь там, где есть начало, есть и конец. Есть жизнь, значит будет и смерть.
Раздался робкий стук в дверь. Я оторвал взгляд от кружки и поставил давно остывшую дрянную имитацию кофе на столик. Медленно встал, чувствуя затёкшие части тела, и направился в прихожую.
– Добрый вечер, Сергей Иванович, – поздоровалась соседка примерно моего возраста, – Я тут готовила шоколадный пирог и, замечтавшись, сделала гораздо больше, чем смогу съесть сама. Не окажите ли любезность помочь?
Женщина протянула целый противень горячего, покрытого глазурью лакомства.
– Конечно, – отстранённо сказал я, – Спасибо.
И принялся закрывать дверь. Да, это было не очень-то вежливо, но мне хотелось побыть одному. Однако, София Петровна мягко остановила меня.
– Я знаю, Вам сейчас нелегко. Вы только не опускайте руки, продолжайте держаться. Скоро… Станет легче. А если нужна будет помощь, неважно какая, то можете смело звонить мне в любое время дня и ночи.
– София Петровна, – я нашёл себе силы улыбнуться, – Мне действительно непросто, но… Я не собираюсь вешаться или вскрывать себе вены.
Увидев её расширенные глаза, я добавил:
– Всё будет хорошо, не стоит так беспокоиться. И спасибо за выпечку.
Женщина натянуто просила, и я, попрощавшись, наконец закрыл дверь. Взглянул ей вслед в небольшое окошко: как она закутывается в куртку, пытаясь избежать порыв ледяного ветра, как печально оглядывается и как поворачивает в сторону своего дома. Одинокий, как и я, цветок на грядке растений, погибших от града, вредителей, болезней и других невзгод. Некогда полный сока и жизни бутон осунулся, потерял свои яркие краски и смиренно ждал своей участи.
Сквозь размышления я добрался до кухни и хотел было поставить выпечку сразу в холодильник, но вспомнил, что уже больше трёх суток почти ничего не ел. Через «не хочу» отрезал себе кусочек пирога и быстро сварил кружечку какао.
Мучное изделие оказалось на удивление вкусным, и вместе с горячим напитком пробуждали воспоминания кажущегося безразмерно далёким детства, когда подобные блюда, нежные и ароматные готовила мать.
Поужинав, я начал думать, чем бы полезным заняться. Но мысли снова начали уходить не в ту сторону, и я, одевшись, решил просто немного прогуляться перед сном.
Маленькие и редкие холодные звёздочки грустно падали с тёмного небосвода. Большинство из них, едва касаясь земли, тут же таили. Другие же спасались на ветках, подоконниках, крышах, обочинах дорог, и заборах, где виднелись целые островки мокрого снега. Но их судьба была ещё хуже: они принимали в себя грязь, окурки, и испражнения жалких пародий на собак, наблюдая за полным боли миром и убеждаясь в чудовищной несправедливости Вселенной.
В тяжёлых раздумьях я прошёл на задний и в который раз принялся оглядывать привычные пейзажи. Всегда спокойная речка, и протекающая в нескольких ста метрах и поросшая камышом и рогозом, откуда в тёплые сезоны каждую ночь доносилась кваканье лягушек; редкие и от того более выразительные акации, с чьими ветвями игрался ветер, видневшиеся за руслом поля, которые сейчас были усыпаны тонким слоем серебра. Мне никогда не надоедало любоваться этой с виду простой и даже банальной, к тому же практически неизменной картиной. Но в этом незамысловатом ландшафте было куда больше, чем казалось. Он был намного глубже. Каждая секунда, каждый фотон света, что падал под другим углом, каждая мелочь меняла произведение искусства. И один и тот же вид осенним вечером, когда листья мягко планировали на землю, а в воздухе витал запах костров с собранных селянами огородов и ранним летним утром, когда яркое солнце играло в кронах деревьев, вызывали совершенно разные чувства.
Неожиданно в сознании снова всплыла мысль о недавних трагических событиях. Душу опять уколола боль. В досаде я опустил руку в небольшой сугробчик, зачерпнул немного снега, сжал в кулаке, чувствуя прохладу, и кинул в сторону огорода. Пролетев по артиллерийской дуге, снаряд со смачным звуком угодил в одно из трёх стоявших старых вёдер, которые не имели дна и предназначались для защиты побегов. Снежок попал в самый центр, оставив после себя симпатичную кляксу.
Это банальная мелочь словно разбудила какие-то давно забытые чувства. Воспоминания снова устремились в те невинные времена, когда я часами мог играть на улице, строя невиданные замки, путешествуя по фантастическим королевствам, исследуя огромные межпланетные корабли… В каждом из этих миров было что-то своё, что-то неповторимое и манящее. В каждом приключении были новые загадки, ловушки и трудности, которые только подогревали интерес.
Взяв в руки ещё один боеприпас, я, хорошенько замахнувшись, дабы удар вышел ещё более звучным, пальнул повторно. Ядро пролетело мимо. Корабли пиратов прибавили скорости, чтобы сократить расстояние и взять нас на абордаж, а потом пустить по доске и накормить проклятых акул. Даю руку на течение, что эти дельфины сатаны водятся и в этих водах.
Пригнувшись, дабы не угодить под залповый огонь нескольких орудий из носовой части пиратских посудин, я зарядил пушку, на этот раз хорошо прицелился и открыл огонь.
Ядро угодило в самое яблочко, пробив подгнившие доски корабля и оставив после себя приличных размеров пробоину. Ударяясь от стенки, снаряд заплясал танец смерти внутри трюма, забирая с собой грязные души пиратов. Просочившаяся вода быстро завершала мрачное дело.
Второй снаряд угодил самому левому судну прямо по главной мачте. Она быстро сложилась, держась жалкими остатками за палубу. Другая её половина оказалась за бортом, тормозя с собой набравшую скорость посудину. Этот тоже надолго вышел из сражения.
Между тем средний подобрался весьма близко и уже принялся разворачиваться, готовясь к атаке. Злобные, грязные и скалящиеся пираты готовились к абордажу, представляя как сладко они будут резать наши глотки.
Но вот подчинённые принесли мне особое ядро, которое пролежало больше часа в печи с огромной температурой. Теперь всё зависело от моей меткости.
Пока мы заряжали пушку, пираты совершили манёвр и принялись в беспорядке палить со всех орудий, как с палубных, так и с ручных. Не кланяясь свистящим пулям, я, даже задержав дыхание, прицелился. Потом оценил обстановку и снова немного подкорректировал положение пушки. Всё или ничего.
Залп! Словно в замедленной съёмке раскалённый снаряд устремился в сторону судна. На мгновение мне показалось, что он пролетит выше, но тот словно понимая, что ответственен за стольких невинных людей, устремился вниз. Бабах! Результатом попадания стала небольшая дырка в правом борту изрешеченного судна. Пираты, увидев это, даже рассмеялись. А потом взяли в одну руку пистолет или саблю, в другую канаты для штурма и…
Чудовищной силы взрыв уничтожил посудину, раскидав старые толстые доски по морю в радиусе мили. Расчёт оказался верен – я угодил прямиком в пороховой отсек корабля грязных пиратов. А раскалённое ядро сработало не хуже пальника. Видевшие мои точные выстрелы матросы, оглушённые, но счастливые, кинулись ко мне и принялись качать меня…
Улыбнувшись, я почувствовал, что успел-таки немного замёрзнуть за время смертельной баталии, так как не планировал долго бродить по улице и оделся довольно легко. Немного даже разочаровавшись, что нужно будет вернуться в дом, я напоследок набрал полные лёгкие свежий воздуха и мечтательно направился в уютный домик.
Проще всего было включить газовый котёл, просто повернув ручку выставления температуры в помещении, но я решил пойти по непривычному, немного сложному, но более романтичному пути и зажечь камин. Спустя минут десять-пятнадцать напротив старого, но безумно удобного кресла, в котором я расположился задорно плясали яркие огоньки, с аппетитом поглощавшие поленья. Мерный треск, удивительный танец огня и приятный, едва уловимый запах дыма, словно погружали в другой мир; дарили негу и отчужденность от проблемного бытия.
Мой взор упал на стоявшую на полке камина фотографию. Только начинающая стареть (но не для меня) женщина и её точная молодая копия, улыбаясь, положили головы мне на плечи, который выглядел смущённым, но счастливым. В тот день я наконец приобрел машину, о которой мечтал всю свою жизнь. Мне потом ещё три года приходилось работать сверхурочно и оставаться на работе допоздна, чтобы выплатить кредит.
Теперь я понял, как это было глупо. Сейчас я с удовольствием бы отдал и проклятый ваген, и даже дом, чтобы провести хотя бы ещё минуту со своей семьёй. Как бы банально всё это не звучало.
В голову снова стали просачиваться жестокие воспоминания; на глаза вновь принялись наворачиваться слёзы.
Я ненавижу людей, которые позволили этому случиться. Ненавижу девушку, которая продала нам билеты в тёплую страну. Ненавижу мужчину, который встретил нас и не взял отгул, хотя прекрасно знал, что заболел. Ненавижу путешественников, которые были осведомлены о новых эпидемиях, но всё равно кружили из страны в страну, разнося штаммы опасных микроорганизмов по всему миру. Ненавижу сельских жителей, которые пасли своих свиней рядом с гнёздами летучих мышей. Вернее, очень хотел ненавидеть и обвинить их во всём, что случилось. Но другая часть меня, более благоразумная, понимала, что стечение тех или иных обстоятельств, далеко не всегда радостных, и называется жизнью. И едва ли можно было судить всех тех людей, которых я назвал и о которых думал. Ведь я не так уж далеко от них ушёл.
Действительно ненавидел я только себя. Это же была моя идея отправиться отдыхать всем вместе, чтобы отметить окончание дочерью университета. Я выбрал гида, хотя жена отговаривала меня, утверждая, что самим постигать новые вершины намного интересней. Именно я, уставший и вымотанный постоянным нахождением в больнице, дал убедить себя идти домой отдохнуть, пока…
В голову снова ворвались воспоминания того страшного утра. Выражение лица доктора, встретившего меня, сестёр, которые смущённо и виновато прятали взгляд. Несмотря на запрет посещения инфекционного отделения, я, растолкав людей, ворвался в их палату. Я не верил им. И только достигнув комнаты, я остановился. Меня поразил вид заправленных коек. Вот так просто: вчера ты жил полной жизнью, общался, шутил, а сегодня за тобой уже убрали кровать. А завтра забудут, что ты вообще когда-то существовал.
Слеза, прокатившаяся по щеке, упала на зеркально чистую гладь ножа, которым я хотел намазать бутерброд к чаю, но так и держал в своей руке. Я немного покрутил его, наблюдая как отблески огня играют со сталью. Небольшой световой зайчик упал на запястье.
