Вирус

Мертвец подошел к солдату; тот уже понял, что его автомат ничем не сможет помочь своему хозяину, а потому солдат счел нелишним свалить подальше… Но было уже поздно.

Второй солдат ничем не мог помочь, кроме как плеваться свинцом. Мертвец схватил солдата за голову, и голова солдата сделалась точно такой же, как и у мертвеца… И второй солдат повалился без сознания.

Я же мог только удивляться тому, что не последовал этому примеру. Мертвый солдат и не подумал падать на землю, как положено порядочному мертвецу… И вот уже два зомби перли на меня.

Я увидел, как из здания за их спинами появилась Юля, в руках которой был топор. Не то чтобы мне было в тот момент особо интересно, где она его взяла, но не каждый день по территории КВД разбросаны топора. Юля подошла к первому мертвецу; топор два раза свистнул, – и вот руки мертвеца валяются на земле, на что похоже зомби и внимания не обратил.

Юля подошла к мертвецу, который при жизни был солдатом, и отрубила ему ноги. Второй мертвец (который без рук) подошел ко мне и остановился. Видать был озадачен пропажей своих рук. А я как завороженный смотрел в единственный целый глаз зомби…

Я много читал о зомби. В одних источниках утверждается, что взгляд у зомби, как и у мертвеца, в других говорится о ненависти к живым (мол ты живой, а я нет и это несправедливо); в третьих – о тоске. Но я увидел страх.

У мертвеца-зомби в глазах, вернее в глазу, читался страх будто бы краем сознания мертвец понимал, что творит. Только понимал и не более… Как выясниться позже это было действительно так.

Я должен написать то, что объяснит, в чем было дело. Вся правда была в том, что вирус, о котором талдычили военные, был не совсем вирусом. Государство финансировало создание военного оружия, которое должно было повергнуть весь мир в шок. Но всего, чего они добились – это создали препарат, оживляющий мертвецов. Этот препарат и носил название «зомби». Но… этот препарат не действовал на мертвых никоим образом, его надо было ввести в живые клетки, после чего, в течение сорока восьми часов, того, кому сделали инъекцию, подлежало убить, уже после чего то превращался в зомби. Зомби мог действовать только двадцать часов, в течение которых ему надо вколоть новую дозу «зомби», дабы тот «прожил» еще столько же. Если не успеть, то зомби превратиться во вполне порядочного мертвеца, которого хоть накачай этим препаратом, но толку будет немного.

В течение «второй жизни» зомби понимает, что делает, но сделать ничего уже не может. Зомби можно убить… святой водой. Мистика? Нет. В святой воде содержится серебро, и в составе с водой оно уничтожает зомби. Твердое серебро ему, извините, по барабану.

Но мистика все же есть. В КВД священник освятил дверные проемы процедурной и пятой палаты. К ночи все высохло, но мертвец не сунулся ни в процедурную, благодаря чему Юля осталась жива, ни в палату… Поехали дальше.

Препарат создан. Надо же теперь поэкспериментировать. Ничего лучше не придумали, как экспериментировать на территории собственной страны. Один из ученых, имя которого я раскрою несколько позже, отсылается в наш небольшой городок с энным количеством препарата. Военные знали об эксперименте, ведь они захватили в первое утро двух зомби (второй – без рук теперь), а всем (никто и понятия не имел о втором зомби) сказали, что убили мертвеца. Но эти военные не знали, что им под предлогом какой-то вакцинации вводиться препарат «зомби». Вводится каждые сорок восемь часов.

– Надо попытаться свалить отсюда! – истерично прокричала Юля.

И мы попытались.

От перил до берега речки было восемь метров в высоту. Бетонная стена лежала под углом градусом в семьдесят пять. Мы перелезли через перила, аккуратно улеглись на стене и разжали руки. За одежду молчу, за спину и за зад – тоже. Но когда к концу «пути» я наехал на железный крюк, который чудом не оторвал мне предмет мужской гордости, я молчал лишь потому, что не мог даже пискнуть.

Юля подобрала меня с земли, усадила поудобнее и предложила помочь. Я на миг представил себе эту помощь и вежливо отказался. Тогда она схватила меня за шкварник, поставила на ноги и, держась тени (а ее было вдоволь, ибо какой-то придурок поставил фонарные столбы освещать речку глубиной полметра, шириной три метра) двинулась вперед.

Я был одет в синие джинсы, синюю джинсовую рубашку, под которой была одета зеленая майка BOSS, а обут я был в разваливающиеся кроссовки, не помню какой фирмы. Хоть было и больно (когда ехал), но одежда на мне не пострадала, только джинсовая рубашка стала похожа на дуршлаг (даже Колобок не смог заставить меня одеть больничную пижаму).

Юля тоже была одета не в больничную форму, а в коричневое летнее платье, поверх которого она накинула джинсовую куртку, а обута она была в… шлепки. Ну и шлепали мы по грязи, замирая при любом шорохе.

В том, что все происходило в точности так, как я опишу – я не ручаюсь. Но суть дела не меняется. Здание КВД обстреляли гранатометами. Надеюсь, что никто из больных не успел понять, что происходит… Чистильщики выполнили свою работу.

Благодаря тому, что здание обстреливали гранатометами, а внутрь никто не заходил, нас с Юлей считали благополучно усопшими. И никто из военных не знал, что Лена, дочь Юли, была убита зомби. Это и сыграло свою роковую роль.

Мужа Юли и отца Лены звали Игорем. Он был одним из тех, кто обстреливал здание КВД. Чувства вины он не испытывал. Он испытывал омерзение по отношению к себе и по отношению к тем, кто были его сослуживцами. Он лично вывел ученого из КВД, который там обитал, но жену и дочь ему не позволили вывести.

Каждые сорок восемь часов военным делали инъекцию, предупреждающую заражение крови (оказывается в городе повальное заболевание, так или иначе связанное с кровью). И вот только что Игорю сделали инъекцию. Но… Если идя к передвижной лаборатории Игорь подумывал о самоубийстве, то шагая из лаборатории, – он принял другое решение.

Но сейчас вернемся к еще пылающему зданию КВД. Напишу стилем, который часто используется в дешевых книгах, со всем известным названием «Секретные материалы»:

Местное КВД.

Три часа ночи (или утра).

Здание было объято огнем, но и не думало разваливаться (в отличие от некоторых сцен «Секретных материалов»). Асфальт вокруг здания был усыпан осколками стекла. Парадных вход был также охвачен огнем, но этот огонь не мешал тем, кто сейчас выходил из пылающего здания. Им уже ничто не могло помешать…

У того, кто при жизни был священником, чудом уцелели глаза. – От жары, глаза имеют свойства лопаться как воздушные шарики (сравнение хреновое, но попробуйте сказать лучше). В этих вздувшихся глазах стоял сверхсуперстрах. С этим чувством не сравниться обреченность, тоска и ужас вместе взятые…

Игорь шел спокойной развязной походкой. Он не задумывался над тем, что задание выполнено, а лагерь никто не сворачивает. Он уже не думал ни о чем. Вернее еще ни о чем не думал.

Резко развернувшись на сто восемьдесят градусов и, вскинув автомат, открыл прицельную стрельбу по своим сотоварищам. Через минуту застрекотали и другие автоматы.

«Я стою на месте, а они никак не могут убить меня? – отрешенно думал Игорь, вставляя в автомат новый рожок.

Но перед тем, как начать снова стрелять по всему, что движется, он оглядел поле боя. И вот тогда он начал думать очень хорошо. Вот тогда он понял, что собственноручно пустил бы пулю в лоб своей дочери, лишь бы только не видеть то, что он видел сейчас… Ибо на земле было много крови, но не было ни одного трупа. Трупы убитых им сотоварищей медленно шли к нему. И тогда он поставил дуло автомата себе под подбородок и нажал на курок.

Часа через четыре после побега из КВД мы вышли к морю, на берегу которого и решили переждать остаток ночи. Не говоря друг другу ни слова, мы разделись и окунулись в объятия прохладной морской воды. Выйдя на берег, я поленился одеваться и, разлегшись на камнях, вырубился.

Проснулся я от холода, от того, что было мокро, и от того, что было очень страшно. Первые две причины объяснялись тем, что лил дождь, а я спал в одних трусах. Одевая промокшую одежду, я отметил, что морская вода благоприятно сказывается на моем псориазе и, хотя это был не лишай, меня все равно нервировали эти ранки. Естественно в мокрой одежде я не согрелся. Но пока я сражался с разбушевавшимся морем, пытаясь отвоевать свой кроссовок, а заодно и выудить носки, то вполне согрелся.

Юля спала невдалеке от речки, впадающей в море. Она тоже поленилась ночью одеваться и сейчас жалась комочком, но даже и не думала просыпаться. Опасаясь за ее здоровье, я сам разбудил ее, раз дождь не смог сделать это без моей помощи. Разбудив девушку, я подождал пока она оденется, а потом понял причину своего страха, – запах тления.

В отличие от меня, Юля сразу опознала этот запах. А потом сонные и голодные, мы стали соображать, что делать дальше. Я предложил отправиться по домам, но Юля (умная, блин) возразила.

– Там нас в первую очередь искать станут. Да еще и родителей подставим. – Тогда мы еще не знали о ночных событиях.

– Что тогда делать будем? Под дождем, знаешь ли, уюта нет.

– За городом есть моя дача. Родители подарили ко дню свадьбы. Но до нее почти двадцать километров.

– Круто!

– Пойдем, а то еще замерзнем…

Мы прошли пляж, преодолели мост и вышли в город. Вонь стояла неимоверная. От нее мутило все время нашего пути, мы еще не встретили ни одного живого человека. Юля вдруг прикрыла рот рукой, ее глаза расширились от ужаса. Я проследил за ее взглядом, но ничего страшного не заметил.

На стене дома висело объявление типа «с такого-то по такое-то число на дому и во всех рабочих учреждениях будут производиться прививки, в связи с новым вирусом…». Дальше я читать не стал, ибо увидел то, что на самом деле испугало Юлю: над окнами первого этажа вся стена была заляпана кровью.

Почему именно кровь, а не краска? А потому что в середине этой «художественной самодеятельности» было впечатано нечто, отдаленно напоминающее человека. Я чуть не ляпнул «ничего страшного», но вовремя вспомнил, что произошло с Юлиной дочкой, труп которой я, к счастью, не увидел.

– Пойдем на вокзал и там вдоль рельс по прямой, идти будет легче, – сказала Юля, – но давай пойдем через такую же школу, возле которой стоит церковь.

Я удивился этой просьбе, ибо этим путем добираться до вокзала дольше, чем, скажем, по прямой от моста через речку, но лишь согласно кивнул.

До школы осталось пройти один квартал. За час пути, мы никого не встретили, и мы с Юлей стали нервничать. В городе стояла неестественная тишина. Вонь стояла удушливая. По обе стороны дороги, по которой мы топали, выстраивались старые пятиэтажки.

И вот из подъезда одной такой пятиэтажки вышел полноватый старик в костюме-тройке к моей несказанной радости. Из кармана его пиджака вываливалась пачка «Мальборо».

Но присмотревшись к старику, я понял, что он вряд ли когда-то закурит. Ибо без нижней челюсти, я думаю, курить весьма затруднительно.

– Чего встал? Руки в ноги и бегом отсюда, – прокричала Юля с ноткой истерики в голосе.

Но я поступил необдуманно. Клянусь, что все так и было. Почти сутки я не курил…

Разбежавшись я прыгнул на зомби, ударил его в грудь ногой, подхватил выпавшую пачку сигарет, схватил за руку обалдевшую Юлю, и мы побежали к школе. Сигареты оказались настоящими, без акцизки и без единой русской буквы. Нет, русские умеют делать сигареты, как и многое другое, но вот подделывать они умеют плохо…