Ладья света

Мефодий задумчиво кивнул, локтем отодвигая от себя Депресняка. Кот обожал незаметно приблизиться, потереться и испортить настроение.

Внезапно Депресняк зашипел и спрятался под блок с солнечными батареями. Спустя мгновение на крышу свалился Корнелий и, размахивая флейтой, стал вызывать Мефодия на дуэль:

– Вставай и дерись, несчастный! На шесть и по хлопку!

– Запросто! Кстати, по тебе белый червяк какой-то ползет, – сказал Меф, зная, что Корнелий очень брезглив.

– Где? Сними его сейчас же! – подпрыгнул Корнелий.

Белый червяк по нему не полз, но связной света все равно отвлекся, стал искать его, переключился мыслями и, начисто забыв про дуэль, мирно уселся рядом с Буслаевым.

– Кстати, я собираюсь принять участие в Запретных Боях! Только Эссиорху – тшш! – ни слова! Этот мелкий завистник будет меня отговаривать! – упомянув об этом, Корнелий быстро взглянул на Дафну, надеясь, что отговаривать его начнет уже она.

Но Дафна смотрела на тучи. Зато Мефодий заинтересовался подробностями.

– Как, ты ничего не знаешь? Запретные Бои проходят раз в десять лет! Место боев держится в секрете, и часто в последний момент его меняют, чтобы невозможно было отследить. А начиналось все как тайные поединки темных стражей между собой. Постепенно начали подтягиваться и некоторые светлые.

– А Троил и Лигул? Они в курсе?

– Еще бы! В этих боях они теряют своих лучших бойцов. Поэтому бои и под запретом. Если поймают, участников и зрителей ждут серьезные неприятности: арест в Нижнем Тартаре для темных и столетнее лишение крыльев для светлых.

– Арей, конечно, бился, – задумчиво сказал Мефодий.

Мундштуком флейты Корнелий поправил очки.

– Ну разумеется! Мы с Ареем были одними из первых. Он и я. Я и он. Стояли у истоков движения. У нас была договоренность, невысказанная такая, на полутонах, что друг друга мы не трогаем… Открою тайну! Я скорее позволил бы себя убить, чем поднял бы флейту на старину Арея! Ни один темный не выдержит моей коронной штопорной маголодии!

– Угу, – буркнул Буслаев. – Если примотать его колючей проволкой к дереву на те полчаса, что ты целишься.

Дафна незаметно положила руку на колено Мефодию, призывая его не спорить. Корнелий никогда не врал. Он всегда искренне верил в то, что рассказывал. Другое дело, что каждый день он рассказывал что-нибудь новое.

– По правилам Запретных Боев ставкой в поединке служит все имущество побежденного: для светлого стража – это крылья и флейта. Для темного – дарх с эйдосами и меч. Иногда темный бьется с темным. Иногда – светлый с темным. Только светлый со светлым никогда, – продолжал Корнелий.

– Почему?

– А смысл? Во-первых, поединок всегда заканчивается гибелью одного из бойцов. Светлые не убивают своих. А во-вторых, зачем одному светлому стражу крылья другого?

– А дарх ему зачем?

– Ну, дарх-то можно разбить и выпустить эйдосы. Красивый поступок, благородный, если, конечно, тебя самого не нанижут на меч! – пояснил Корнелий.

В голосе у него впервые появилась озабоченность. Веснушки на лице побледнели и выцвели.

– Ну, тому, чьих маголодий боялся Арей, можно не опасаться, – невинным голоском пропела Дафна.

– Ну да… разумеется!

Успокаивась, Корнелий пальцем качнул свои бронзовые крылья. Правое было искривлено и покрыто нестираемой копотью. Связной света уверял, что повредил его на дуэли, однако, по версии Эссиорха, крылья застряли у Корнелия во флейте, когда он выковыривал ими оттуда кусок картошки. Сам Корнелий отрицал это с негодованием.

– А люди принимают участие в Запретных Боях? – спросил Мефодий.

– Нет!!! – поспешно ответила Дафна.

– Почему? – удивился Корнелий. – Хотя, что человек может поставить? Разве только… Ай! Она меня ущипнула! Вот эта вот!

– Кто? Я? Тебе показалось. Хочешь котика погладить? – Не дожидаясь согласия, Дафна принялась отлавливать Депресняка и тыкать его мордой в Корнелия. – Он так нуждается в ласке!

Связной света поспешно попятился, отмахиваясь от Депресняка флейтой с примкнутым штыком.

– Я бы сказал, в чем он нуждается, но защитники животных меня убьют! Ну все, ребят, без обид, но я пошел! Мне чудовищно пора!

– Куда ты? Останься! – крикнул Меф.

– Никак не могу. Я обещал Варваре найти неудачливую пиццу, от которой кто-нибудь растолстел бы! А так мы с Варварой согласны растолстеть вместо него!

– Хочешь сказать, ты украдешь пиццу? – коварно ужаснулся Меф.

– Я спасу чью-то фигуру, пожертвовав своей! Кстати, недавно я сделал великое открытие – Варвара меня любит!

– Правда, что ли?

– Да! Но сама этого не знает. Чисто женский вариант истинного чувства. Она считает, что мучается со мной, но в ее варианте это и есть любовь!

Корнелий шагнул назад, не заметив бортика, зацепился, взмахнул руками и с жалобным воплем ухнул вниз, пытаясь нашарить на шнурке бронзовые крылья. Мефодий и Дафной с беспокойством вгляделись в освещенный прожекторами пятачок. Пятна на асфальте было бы, конечно, не разглядеть, но люди, крошечные как муравьи, спокойно входили и выходили из подъезда. Значит, Корнелий все же сумел отправиться за пиццей.

Глава 4

Две театралки

Мне жаль ее, потому что, предвижу, она вечно будет несчастна. Она нигде не найдет себе друга и счастья. Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья.

    Ф.М. Достоевский – Н.П. Сусловой (19 апреля 1865 г.)

Багров распахнул окно Приюта валькирий. Снаружи хлынул солнечный свет. Мокрый лист, влетев со сквозняком, приклеился к подоконнику. Матвей оглянулся. Ирка сидела в гамаке, свесив ноги. Лицо у нее было утомленное, под глазами круги. Она заснула только два часа назад, бегала, говорила о Бабане, пыталась устроить встречу с Мамзелькиной.

Хитроумная старушка от встречи уклонялась, но продолжала присылать бумажки, которые сыпались с потолка так активно, словно они жили в мистическом лесу под облетающим деревом смерти. Даже ночью Багров слышал, как листы продолжают падать, тихо шурша на полу. Это были выполненные заявки трудолюбивой Аидушки, которая и ночью продолжала свою работу.

– Что у тебя с шеей? – воскликнул Багров, когда Ирка, спрыгнув с гамака, подошла к окну.

– А что у меня с шеей?

– Кровь!

Ирка бросилась к зеркалу. Под ухом у нее были красные полосы – следы ногтей.

– Разодралась. Может, аллергия, нет? Или комара раздавила? Или это не так бывает?

Матвей молчал, тревожно поглядывая то на шею, то на Иркины губы. Накануне вечером он все-таки не удержался и поменял Ирке зуб. Теперешний был таким новеньким, с четкими уголками, каким бывает только совсем молодой, едва проклюнувшийся зуб, не знавший еще ни орехов, не пластиковых окончаний шариковых ручек. Он был настолько свежее своего соседа – тоже вполне еще хорошего и белого, – что сегодня Багров планировал поменять Ирке и прочие зубы, а заодно чуть подправить уши и, возможно, убрать привычку спорить по пустякам. Пусть Ирка на все вопросы отвечает только «Да, Матвей!», «Хорошо, Матвей!», «Как скажешь, любимый!», и не будет всех этих рожиц, вздохов и игры бровями.