Мост в чужую мечту

Вдохновленный Ларой, Кирилл схватился за телефон и тоже стал «звонькать», показывая, какой он успешный. Девушек, по его представлению, у него было десятка два, но почти все не знали, что они его девушки. Не исключено, что если какая-нибудь девушка проехала бы с ним три станции в метро, а потом вышла, то Кирюша утверждал бы, что его бросили. Если же из вагона первым выскочил бы Кирюша, он бы счел, что стал инициатором разрыва.

Ворота лязгнули. Кирилл поспешно спрятал мобильник.

– Герр комендант пришел! – шепнул он.

По проходу крабьей походкой пробирался Кузепыч. Послышался близкий вопль. В соседнем деннике влюбленный толстячок Рузя выкручивал Насте руку, пытаясь у нее что-то отнять. Наста кусалась.

Кузепыч остановился. Запыхтел:

– Отставить! Что за игры? Вы что, взбесились?

– Запретите ей! Она сухарь под лошадь уронила, подняла и ест! – Рузя жалостливо разглядывал прокушенный палец.

– Сунулся? – щелкая зубами, хищно спросила Наста.

– Ну и пусть ест! Что ты ребенку мозги компостируешь, елки страшные? Я всю жизнь с пола ел и только здоровее становился, – хмыкнул Кузепыч, поворачивая голову к Кирюше. – Эй, новый набор! У вас практика в городе! Всем быть у автобуса через пятнадцать минут!

– Так точно, коменданте Кузепыч! – отрапортовал Кирюша.

Кузепыч вопросительно моргнул. Кирюша таращился на него нахальными глазами вежливого хама. Попробуй придерись.

– Ул! – окликнул Кузепыч.

Из денника Эриха высунулась голова Ула. Утром одноглазый пег сослепу залетел в заросли и всадил в себя столько колючек, что поджимал уши и бил задом, не давая их вытаскивать. Новички и средние шныры не рисковали к нему соваться, и за дело пришлось взяться Улу.

– Ул! Тебе доброволец нужен? Блещет разговорчивостью! – Кузепыч кивнул на Кирюшу.

– Нам общительные нужны! – одобрил Ул. – Видишь кучу обледеневших опилок?

– Нет, – поспешно соврал Кирюша.

– Ну ты прямо Белдо: в будущее заглядываешь. Тогда будь хорошим шныром: наколдуй, чтобы и другие тоже не видели!

Кирюша издал тоскливый стон саможаления и, взяв совковую лопату, отправился колдовать. В который раз его изнеженное, приученное к дивану и компьютерному стулу тельце отдувалось за болтливый язык.

Когда Кирюша отколдовался, две пятерки шныров пошли по главной аллее к выездным воротам.

Вокруг все звенело. Вечером прошел снег с дождем, ночью ударил мороз, и теперь каждая маленькая веточка оказалась закована в ледяной панцирь. То и дело внутри стволов что-то постреливало: стрелял один ствол, и тотчас с другой стороны откликался другой. Каждое слово эхом разлеталось по ледяному тоннелю.

Рина нагнула ветку и подо льдом разглядела набухшую уже сейчас, с зимы, заботливо приготовившуюся к весне почку. Она стала осторожно обгрызать лед, освобождая и отогревая почку, стараясь не ранить ее. Сашка увидел, что она делает, нагнул к себе соседнюю, с хрустом сломал, сунул в рот и плюнул.

– Как ты можешь это есть? Кисло! Древесина какая-то!

– Нечуткое ты существо! – вздохнула Рина.

– Ага, есть немного, – признал Сашка.

Остальные уже собрались у новенького микроавтобуса Кузепыча, который тоже покрывала толстая корка льда. Кузепыч прыгал вокруг, искал хотя бы одну незамерзшую дверь, которая согласилась бы открыться. Первым сдался багажник. Кузепыч извлек щетку и начал войну со льдом.

– Значит, так, елки страшные! – сказал он новичкам. – Пора показать вам, что такое «шныровская точка». Начнем с ближайшей. Со временем покажу и другие.

В дороге Кузепыч ввел всех в курс дела. «Точек» – или, по-другому, опорных пунктов – у шныров было четыре. Пункты располагались в разных районах Москвы и назывались просто: «Север», «Юг», «Запад», «Восток».

Сюда шныры пробивались, если нужно было срочно спастись от берсерков или укрыть от гиел раненого пега, когда он не дотягивал до ШНыра. Снаружи они выглядели невзрачно – кирпичные сараюшки с шиферными крышами, окруженные глухим забором. Не то электроподстанции, не то склады, не то гаражи. В общем, ничего интересного. В городах полно похожих строений. На них никто никогда не обращает внимания.

Микроавтобус Кузепыча вел себя, как скаковая жирафа в знойных тундрах Норильска. Он то разгонялся на коротком отрезке до космических скоростей, то резко тормозил. Перед Москвой они залипли в пробку. Машины в пробке переговаривались нервными, истеричными гудками. Кузепыч попытался схитрить и выехал на пешеходную дорожку, тоже забитую машинами. Его не пускали, огрызались. Микроавтобус гудел в ответ тонким, неожиданно высоким голосом. Сашка подумал, что машины, как лошади. Их интересуют самые простые понятия: «Я главная! Уйди, сейчас лягну! Я поскачу первой!.. Нет, я главная!» А то, что внутри сидят люди, их, в общем, не волнует.

У Рины змейкой поползли детские воспоминания. Как она сидит на заднем сиденье автомобиля и кричит папе: «Чего ты стоишь? Поезжай на красный!» Папа почему-то не едет, только улыбается. Рина негодует, кричит еще громче, размахивает руками. Ей кажется логичным: если пешеход идет на зеленый, то машины должны ехать на красный. Как же папа не понимает таких простых вещей?

СТОП! Разве у них была тогда машина? Машина появилась позже, когда в жизни Мамаси возник Артурыч!

Наконец они куда-то доехали. Кузепыч остановил микроавтобус и долго вел всех лесопарком по заметенной аллее. Алиса промочила ноги и начала скулить.

– Посмотри на мои ноги и выруби звук! – мрачно посоветовала ей Фреда.

Алиса посмотрела на ноги Фреды. Под хлипкие осенние туфли были поддеты два шерстяных носка. На носках висели ледяные бороды.

– А где твои?..

– Ботинки? Бинт изжевал. Поставила сушить, где не надо. Новые завтра дадут.

– А ты бы резиновые сапоги…

– Чтобы у меня пальцы примерзли? Под резиновые сапоги носок не лезет! Топай, я сказала!

Они остановились возле приземистого кирпичного строения, обнесенного забором. Окон у него было три, все узкие, как бойницы. Через такие удобно стрелять. Кузепыч достал ключ.

– А вот и точка «Запад», она же «Лебедь». Находится рядом с родником «Царевна-лебедь». Вон там Химкинское водохранилище, а там река Химка, – пояснил он, воюя с замком на воротах. – Двигаться строго за мной! С дорожки не заступать! Коней, если случится, тоже вести строго по дорожке!

– Почему?

Кузепыч объяснил, что опорные точки начались со спасительных кругов, которые были устроены первошнырами и располагались в лесах вокруг Москвы. Их закладывали в разных местах на случай, если настигнут ведьмари. Огораживался участок, пряталась закладка, а вокруг расставлялись ловушки. Еловая иголка, весящая как железнодорожный состав. Примагничивающая песчинка. Капля, в которой может утонуть слон. Чуть менее опасна «ловушка философа».

Человек, угодивший в такую ловушку, не может переключиться с той мысли, которая посетит его первой. Крикнешь ему: «Лови птичку!» – и берсерк два года потом думает: «Почему птичка? Где птичка? Какая птичка? Что он этим хотел сказать? Нет ли тут скрытого смысла? Почему птичка, а, положим, не бабочка? Не символ ли это? А если символ, то чего?»

Сейчас ловушек вроде меньше, искусство их изготовления утрачено, но все равно нет-нет, а кто-нибудь нарвется.

Сашка с Риной двинулись следом за Кузепычем, наступая строго в его следы.

Кузепыч обернулся и критически посмотрел на их ноги.

– Некоторые вообще зайчиком прыгают, – непонятно заметил он.

Рина вежливо улыбнулась, оценив попытку Кузепыча пошутить.

Внутри точка «Запад» выглядела скорее по-деловому, совсем не романтично. Единственное помещение с денниками на двух пегов, несколькими раскладушками и железной печкой-буржуйкой, возле которой валялось с десяток поленьев. В углу помещался большой армейский ящик. Кузепыч отщелкнул два замка и открыл его. Обнаружились саперная лопатка, нож, шнеппер с запасом пнуфов, сухое горючее, спички, десяток банок консервов и заряженная нерпь.

В центре ящика лежал не очень большой, с два кулака, камень, похожий на кусок угля. Даня потянулся к нему. Клешня Кузепыча сомкнулась на его запястье. Даня безнадежно дернулся. Рука была в тисках. На коротких пальцах Кузепыча грозно синели буквы слова «КУЛАК».