Сокровища мутантиков

– Тебе уже некуда! Разве что на ступню! – сказал Кука.

– Я на ступню и сделал! – Балансируя на одной ноге, Глюк поднял другую и показал.

Все с интересом посмотрели: Глюк был покрыт татуировкой с головы до ног, и даже на ладонях у него пестрели наколки.

Обалдуй снял с пояса флягу с бензином и отхлебнул. Хоть за выпивку на посту могли искупать, он надеялся, что сейчас с ним ребята свои – не выдадут. К тому же бензин по крепости уступал ртути и был для карликов вроде пива.

– Что пьешь, браток? – Глюк завистливо пошевелил проколотыми ушами. В каждом ухе у него было по пятнадцать колец и по три – в каждой ноздре.

– На, глотни! – Обалдуй сунул приятелю фляжку. Не заставляя себя уговаривать, Глюк запрокинул голову, и бензин забулькал.

– Дихлофосику нюхнуть не найдется? – спросил он, вытирая губы.

– Сдурел? Мы же на дежурстве! – сказал Кука и важно скосил глаза к переносице. Они у него могли вращаться в разные стороны независимо друг от друга.

– На дежурстве так на дежурстве, дело такое… – Метким плевком Глюк сбил пролетавшую мимо радиевую осу и с хрустом раздавил ее татуированной пяткой. Мнительный Жлоб заподозрил неладное и осторожно покосился на карлика своими заплывшими глазками.

– Зачем ты в огнетушитель превратился? – как бы невзначай спросил он.

– А, шпионил! – отмахнулся Глюк.

– За кем шпионил-то? – насторожились охранники.

Явно испытывая их терпение, Глюк поковырял в носу большим пальцем ноги.

– За вами, – сказал он наконец. – Мне Пуп велел: влезь, говорит, на стену, замаскируйся и шпионь за всеми подряд. Мало ли что, измена какая в реакторе затевается или повелительницу кто ругать начнет… например, Карлухой обзовет или скажет, что она сдурела… – И Глюк, явно намекая на что-то, прищурился.

Часовые перепугались. Они вспомнили, что судачили о королеве и нелестно отзывались о ней, а за такие дела запросто можно и в пруд угодить.

– Фы федь фифего не фасскажешь, Флюк? Фы с тофой фучшие фузья! – залебезил Цыкающий Зуб.

Глюк покровительственно похлопал его по плечу.

– Ясное дело, не расскажу… Но учтите, парни, с каждого по баллону дихлофоса, и чтоб без дураков… Не то смотрите у меня! – Бывший огнетушитель провел ребром ладони по горлу.

– За нами не заржавеет. Спасибо тебе, Глюк! – разом заговорили обрадованные часовые.

– Спасибо не булькает… – проворчал шпион, и Обалдуй, поняв намек, со вздохом протянул ему фляжку.

Поболтав о том о сем и посоветовавшись, не сделать ли ему татуировку на языке и веках, Глюк удалился.

– Я не знал, что его шпионом назначили, – сказал Кука.

– На повышение пошел, мерзавец! А таким лопухом казался! – завистливо прошептал Жлоб и стал делать зарядку для ушей.

Вернувшись из пыточной, где она учила «уму-разуму» вождей, Рыжая Карла поправила перед зеркалом растрепавшуюся прическу и стала печь блины из силикатного клея и оконной замазки, поливая их удобрениями для комнатных цветов. Когда у королевы бывало дурное настроение, она, чтобы успокоиться, всегда занималась кулинарией.

В ушах у нее все еще продолжали звучать вопли свежевымытых вождей, которых Карла велела посадить в корыто и поливать из лейки. Бешеный Блюм и Собачий Хвост, впервые в жизни отмытые от грязи, сажи и мазута, клялись, что прикончат всех мутантиков в лесу и что в поражении второго похода на шерстюш и лобастиков виноваты не они, а нагромождение дурацких случайностей.

Будучи карлицей лишь наполовину, королева не понимала, почему ее подданные панически боятся воды. Карлу забавляло, что широкоплечие мускулистые воины, не страшащиеся ни копья, ни меча и спокойно пьющие серную кислоту, от затекшей им за шиворот струйки дождя начинают вопить и кататься по полу. Вот и Блюм с Хвостом после купания представляли жалкое зрелище, и потребуется несколько часов, прежде чем они придут в себя и обретут прежнюю спесь.

Рядом с королевой смущенно переминалась с ноги на ногу верная Требуха. Подбородок у толстухи был залит жиром, в правой ладони она сжимала поджаренную воронью лапку, ее любимое лакомство. Ежедневно Требуха поглощала такое количество лапок, что Рыжая Карла удивлялась, как на Мутатерриториях еще сохранились вороны и грачи.

– Если повелительница желает услышать мое мнение, крутовато вы с ними обошлись. Посадить в корыто – куда ни шло, но намыливать – это просто жучья жуть. Когда вы приказали принести шампунь и вылить несколько капель им на головы, мое сердце едва выдержало это душераздирающее зрелище! – недовольно сказала Требуха.

Рыжая Карла запустила в нее блином, просвистевшим как бумеранг, но толстуха с неожиданной ловкостью присела, и блин попал в начальника телохранителей Пупа, ковырявшего в зубах острием копья.

– Прекрати! Эти олухи только и умеют проигрывать сражения! Я могла казнить их, но проявила милосердие! После купания я прощу их и вновь назначу командовать войсками.

– Но почему, королева? Думаете, купание излечит их от глупости? – поинтересовался Пуп.

Рыжая Карла усмехнулась, поигрывая хвостом висевшей на ее шее лисьей шкуры.

– Глупость неизлечима, и ты это знаешь не хуже меня! Но, как любила говаривать моя бабушка-колдунья, на безрыбье и рак – рыба. Выбирать не приходится.

– Милосердие повелительницы безгранично. Если бы госпожа доверила решать мне, я отрубил бы им головы! Все равно они ими не пользуются, – высказал свое мнение начальник телохранителей, ненавидевший вождей так же сильно, как они его.

– Помолчи, лысый череп! Не то и до тебя доберусь! – оборвала его злая властительница карликов.

Пуп обиженно умолк. Со стороны королевы напоминать о его недостатке было величайшей бестактностью, ибо начальник телохранителей глубоко переживал утрату последней волосинки. Пока у него на голове оставался хотя бы один волос, у Пупа сохранялась иллюзия, что он не лыс, а лысоват. Сейчас, когда и этот, столь оберегаемый волос выпал, его обладатель не мог укрыться от правды. «От всей лысой правды!» – пошутил вчера Бешеный Блюм, у которого с Пупом была давняя вражда.

Начальник телохранителей обратился за помощью к знахарям и знахаркам, пообещав, что даст два больших куска реакторного стержня и вдоволь копченого мяса тому, кто вернет ему шевелюру, но желающие не появлялись, потому что все колдуны знали, как опасно разочаровывать Пупа.

Чего только карлик не перепробовал, чтобы у него вновь появились волосы! Он и грязью голову мазал, и массировал, и приклеивал выпадавшие волосинки пластилином и суперклеем, и, прошептав заклинания, закопал на развилке дорог свиное ребро, но ничего не помогло.

Рыжая Карла испекла с десяток блинов, но вонь от пригоревшего на сковороде клея не принесла ее мятущейся душе успокоения. Когда последний блин, сколько королева с ним ни промучилась, не пожелал покинуть сковороду, Карла, вспылив, отшвырнула ее, отправилась в тронный зал и разлеглась на вылезшей медвежьей шкуре. Вопреки ожиданию привычные заботы по хозяйству не только не успокоили ее, но разозлили еще больше.

Пуп и Требуха стояли у дверей, ожидая, что повелительница отдаст какие-то распоряжения, но Карла лежала на шкуре, закрыв глаза, и казалось, забыла о фаворитах.

Тогда толстая карлица достала из висевшей на поясе пистолетной кобуры копченую птичью лапку и задумчиво стала ее обсасывать.

– Не могу понять, какая вкуснее: воронья или грачиная! Тысячу раз сравнивала! – пожаловалась она Пупу.

– А страусиный окорочок не пробовала? – поинтересовался он.

– Иди ты, охальник! Страусиный ему! – Требуха хихикнула и дружески двинула его локтем под ребра, после чего Пуп, согнувшись, долго икал и кашлял. Но слова про страусиный окорочок заставили толстуху мечтательно задуматься, особенно когда она представила себе его размеры.

– Размышляешь, где страуса раздобыть? В Африку тебе надо идти, – посоветовал начальник телохранителей.

Пораженная его образованностью, жирная карлица с уважением посмотрела на Пупа:

– А где эта Африка?

– Фиг ее знает! На карте где-то!

Требуха вздохнула. Она пошарила в кобуре, убедилась, что запас вороньих лапок иссяк, и стала ковырять обглоданной косточкой в ухе.

Когда же, посчитав, что королева заснула, ее приближенные решили незаметно удалиться, Рыжая Карла внезапно крикнула: