Узурпатор ниоткуда
– Надо полагать… Ладно. Это я беру на себя. Ты на себя возьмешь офис. Выведешь из строя спутниковый телефон. Нейтрализуешь Шелликэт. У тебя это должно получиться.
Я посмотрел Балтазару в лицо – не издевается ли? Нет, он казался совершенно серьезным: этот человек получил приказ и был настроен его выполнить. Хоть и бандит, но с цивилизованным прошлым, а сегодня он – солдат Жоама.
А ты кто сегодня, Андрей Маскаев, известный также как Эндрю Маск? Тоже солдат Жоама? Или нет? И если нет, кто мешает тебе сказать Линде Шелликэт о твоих истинных намерениях? Но уже мало что можно изменить. Потому что солдаты из Тонга-Со сейчас высаживаются в опаснейших местах Конго и переходят границу, а сегодня ночью они будут ждать вон на тех холмах, с которых так хорошо просматривается Долина Камней Тумана, моего сигнала – двух запущенных подряд ракет. Если они дождутся сигнала, то будут знать о том, что вооруженного сопротивления здесь им не окажут, и можно работать спокойно. Но если сигналов не будет… Тогда они будут готовы ко всему вплоть до истребления мирных американских граждан… Впрочем, кое-то еще можно изменить, потому что есть запасной вариант – три ракеты подряд. Это значит, что возникли непредвиденные обстоятельства, и захват лагеря отменяется… И бойцы потащатся назад через территорию Заира… Через Конго, полную крокодилов… И кто не будет ими сожран, кто не утонет в трясине, те вернутся на аэродром, без надежды на топливо, машину, горючее… Без надежды на оружие, а значит, самозваный президент сможет еще долго сидеть в своем «дворце». Голодные и злые наемники уйдут, и на их мирное прощание с Жоамом надеяться невозможно. А есть еще пират Мусафар, который будет сильно недоумевать, почему ему так и не заплатили за торпедный катер и дорогущие боеприпасы…
А на другой чаше весов – продолжение работы лагеря американских геологов, которая все равно скоро закончится «естественным» образом. Упакованный или пристреленный Балтазар да Силва, по которому, кроме всего прочего, в Штатах горько плачет тюрьма. Эндрю Маск, превратившийся наконец в Андрея Маскаева и отправленный в цивилизованные места. С помощью Линды Шелликэт, американской гражданки и необыкновенно красивой женщины.
…Незаметно, как всегда вблизи экватора, наступил вечер. Из Долины стали возвращаться с полевых работ геологи. Члены экспедиции, а с ними и мы, отправились ужинать. Все прошли в один из домиков, где помещалась столовая.
В столовой присутствовали семнадцать человек, не считая Балтазара и меня: шефиня, девять научных сотрудников, трое лаборантов, весьма довольных жизнью и тем, что им платят неслыханные «гробовые», а так же «завхоз» Ричи, повар, дизелист и водитель Сэм.
О «гробовых» речь, как я понял, заходила уже не в первый раз. Наверное, не случайно. Во-первых, нижние участки Долины постоянно были затянуты плотным туманом, а в тумане приборы почти всегда отмечали повышенный радиационный фон; во-вторых, некоторые уверяли, что слышали доносящиеся из этого тумана страшные вопли, напоминающие рев пожарной сирены. Другие, правда, лишь усмехались, слушая подобные заявления.
– Дизелист вооружен, – шепнул мне Балтазар после ужина. – Водитель тоже может быть опасен. Еще мне очень не нравится вон тот бородатый: наверняка футболист. Остальные – так, рыхлые очкарики. Мешки с пеной. Ходячие кладбища гамбургеров. Проблем не будет. С очкариками поработаем вместе.
– Это как?
– Сначала нейтрализуем опасных. Потом вместе входим в домик, говорим «ни с места, стрелять будем». Один держит этих баранов на прицеле, другой вяжет… Вязать буду я. Ты, главное, не теряйся. Сверим часы…
Теряться вообще не в моих привычках. И потому, когда стемнело и американцы отправились на боковую, я на всякий случай повторил про себя, что я должен сделать. И как я должен это сделать.
Мне просто необходимо было все это повторить несколько раз. Я был рассеян: золотоволосая женщина слишком глубоко запала мне в душу, и я хорошо понимал, что вряд ли быстро избавлюсь от наваждения. Да и не хотел я этого избавления, что греха таить. Другое дело, что даже фантазировать было смешно: Андрей Маскаев и эта американка… Были у меня женщины, и даже среди них две иностранки, но их я забыл быстро, да и образы никогда меня не преследовали – ни до, ни после… А Линда Шелликэт – вот она, опять прямо перед глазами, но, черт возьми, это уже не образ, это она сама стоит возле заваленного камнями стола во плоти, в такой плоти, что натуральным образом с ума сойти можно…
– Ты что тут бродишь? – спросила она.
В английском языке нет слова «ты». Вернее, оно есть, но используется крайне редко – лишь при обращении к божеству. В некоторых древних молитвах, например. В обыденной жизни людям всегда говорят «вы». Но я уже стал улавливать момент, когда это слово теряет свой официальный смысл и приобретает совсем иную окраску…
– Не спится… В Европе таких ночей не бывает.
– В Штатах, кстати, тоже не бывает.
– Что же там бывает тогда?
– Что бывает в Штатах?.. В Штатах я давно бы уже привлекла тебя к ответственности за сексуальное домогательство… Твой приятель адвокат знает, как это происходит.
– Когда же я тебя домогался?
– С самой первой минуты ты только это и делал. Ты буквально раздел меня взглядом. Я просто не представляла, что в наше время мужчина может смотреть так на женщину… Правда, ты европеец. У меня подруга живет в Швеции, она говорит, что там все по-другому.
– Неужели тебе было неприятно? С другой стороны, взгляд – это еще не действие.
– Ты прав. Взгляд – это совсем не действие.
…Над лагерем нависла тихая и темная ночь. Давно уже не гудел генератор, и везде погасли электрические лампы. Сквозь металлический полог светили огромные звезды, а в остро пахнущей траве звенели невидимые цикады…
Линда прислонилась спиной к одной из стоек, поддерживающих сетку. Я некоторое время смотрел на нее, угадывая в призрачном освещении матовую белизну лица, подошел ближе. Коснулся пальцами ее длинных волос, затем моя рука скользнула вниз, мягко упав на ее талию. Я втянул сквозь зубы воздух и привлек женщину к себе.
– Ты это имела в виду? – тихо спросил я.
Она ответила – ее пальцы взялись за пуговицы моего батника, нервно дергая петли. Потом она сдернула его с меня и прильнула ко мне. Я чувствовал, как возбужденно подрагивают ее бедра.
Потянув узел безрукавки, затянутый на животе, я освободил ее грудь. Меня коснулись мягкие, может чуть излишне тяжелые полушария. Я провел руками вдоль ее тела и охватил их ладонями. Соски сразу же стали твердыми. А в следующие пару секунд я лишился шорт, и тут же помог Линде снять такой же предмет ее одежды, причем вместе с трусиками.
Впившись друг другу в губы, мы крепко обнялись, чуть ли не с остервенением, будто хотели вжаться друг в друга. Линда на миг отпрянула от меня, смахнула камни со стола и, повалилась на него спиной, как бы раскрываясь для меня. Не помню, честное слово, не помню, когда я последний раз так сильно хотел женщину!
Я вошел в нее, она подалась навстречу, и меня словно бы засосала влажная теплота. Слившись с Линдой, я забыл обо всем. Ритмично двигаясь и вздрагивая, наши тела отбросили все дневные проблемы и заставили мозг работать только на два всепоглощающих желания: досыта насладиться партнером и отдать ему себя всего без остатка.
Я чувствовал на губах теплое дыхание женщины, гладил нежный бархат ее кожи и скользил в горячем масле ее лона. Мы двигались все быстрее и чаще, хрипло стонущая Линда все крепче сжимала меня в жарких объятиях. Ее ногти расцарапывали мне спину и плечи, а ее бедра резко и требовательно, словно подчиняясь непреодолимой силе, заставляли меня входить в нее так глубоко, как только это возможно. И вот – вселенная начала пульсировать, взрываясь сверхновыми и поглощая галактики. Крик Линды прозвучал для меня то ли как смех и плач одновременно, то ли как пение неведомой и несомненно прекрасной птицы.
Схлынули моря, и потянуло прохладой ветра. Разгоряченные, мы еще долго молча лежали, боясь пошевельнуться и спугнуть ощущение того, что прикоснулись к чему-то запредельному. Во всяком случае, мне казалось именно так… Наверное, потому что я очень скоро в любом случае совершу едва ли не самую большую ошибку в своей жизни.
* * *Не прошло и часа, как я понял, что готов. Готов ко всему. Тихо выйдя из-под проволочной сетки, я вынул первую ракету. Открутив крышку, я вытряхнул длинный цилиндр из тонкого алюминиевого футляра, и, сорвав колпачок, выдернул запальный шнур. Со свистом и шипением красная ракета поднялась в небо. Не слишком-то и высоко, даже сотни метров, наверное, не прошла. Повисев несколько секунд, сгорела.
Вторая ракета почему-то застряла в футляре. Я засуетился, уронил ее на землю… Черт, нет времени искать… Вытащил еще одну, извлек, дернул шнур. Снова свист и красная звездочка в небе.
Я перевел дыхание. Полная тишина. Нагнулся. Упавший на землю алюминиевый футляр словно бы сам прыгнул в руку. Я выпрямился и взвесил ракету в руке. Легкая.
Глава седьмая
Приступы малярии на этот раз оказались необыкновенно жестокими. Озноб вызывал физическую боль, кости ныли так, что хотелось выть. Если прибавить к этому состоянию еще жестокое похмелье, то становится понятен смысл фразы: «врагу не пожелаешь».
Я уже знал, что машина, груженная соляркой, еще вчера днем отправилась за оружием на аэродром по дороге, ведущей через Тонга-Со. Я помнил, какой восторг испытал Жоам при виде двух десятков бочек с дизельным топливом. Но к тому времени я уже принял два стакана виски и останавливаться не собирался.
Сквозь шум в кантине было слышно, как Балтазар кому-то рассказывает: «Э, нет, я был уверен, что Энди сделает все как надо. Но я просто не ожидал, как легко и элегантно он справится с этой… С Шелликэт. Он шикарно обработал ее по-мужски еще снаружи, а потом затащил в офис. Та решила, что будет продолжение, а он просто скрутил ее скотчем, расколотил спутниковый телефон и пригрозил шлепнуть, если она пикнет. Ну, а после этого нам вдвоем уже было просто все закончить… Правда, под конец Энди чуть было меня не пристрелил впотьмах, но не он первый, не он последний…»
Вообще, да Силва знал далеко не все, что произошло в офисе, а потому домысливал ситуацию так, как бы она выглядела при его участии. По крайней мере, он из любопытства пытался меня расспросить, в какой момент я дал женщине возможность одеться, но я ушел от ответа. Балтазар внял и не стал настаивать.
Я налил себе еще один стакан и залпом опорожнил его.
…После второй ракеты прошло не более двадцати минут, как рядом с лагерем из темноты вынырнули солдаты Жоама, бесшумные, как призраки. Что характерно – они, как и мы, тоже были в гражданской одежде. Жоам оценил нашу сноровку и оперативность, потому что совсем не хотел поднимать шум. Этой ночью при высадке на топком берегу Конго двух человек из одиннадцати утащили крокодилы, и Алварес полагал, что могло быть значительно хуже.
Следующий этап операции был менее опасен, но не менее нагл. Даже когда Жоам узнал от нас о примерном положении дел в гарнизоне Рузданы, он не отказался от своего плана. В грузовик забросили десяток бочек солярки, да пять ящиков с провизией. Больше было нельзя, потому что не поместились бы люди. Без особой суеты, лишь в сопровождении их однообразных истеричных выкриков «я – гражданин Соединенных Штатов!» пленников тоже отправили в кузов. Американцев уплотнили девятью дошедшими до лагеря солдатами и Балтазаром, так что сельди в банке могли бы считать свою тару эталоном простора, и накрыли брезентом, словно собрались расстреливать. Впрочем, американцы на самом деле ждали неприятной участи. Кто-то из них страшно ругался, уверяя, что ни одна скотина на земле не имеет права поступать подобным образом с гражданами главной страны мира, кто-то рыдал, не понять даже, мужчина или женщина… И Линда тоже находилась в этом кузове, но я не слышал ее. И, что понятно, сам не пытался звать.
Жоам и я усадили совсем уж хмурого Сэма за баранку, сами тоже сели в кабину и велели гнать машину к гавани Рузданы.
В гавани все было готово. Грузовик лишь на пару секунд притормозил, чтобы семь солдат с увесистыми ранцами выскочили из кузова, а затем по настеленным сходням закатился на палубу. «Джерико» опасно закачался, но немедленно отвалил от причальной стенки и отправился в открытое море, освещаемый первыми лучами рассвета. По-моему, ни одна живая душа в Руздане не придала значения звукам двигателей, доносящимся со стороны совершенно пустой в этот час гавани. А если кто и встревожился, то мы уже были далеко.
Жоам наконец дал возможность оставшимся в кузове солдатам и Балтазару выбраться из-под брезента. Водителя Сэма с мешком на голове и с руками, связанными за спиной, отправили на их место, в кузов.
Часа через три, вне всякой видимости от берегов, мы встретились с яхтой Мусафара. К этому времени наша команда здорово понервничала – из-за вездехода, стоящего на палубе, наше судно испытывало серьезный перегруз, да и остойчивость «Джерико» теперь оставляла желать лучшего – не раз и не два он страшно кренился то на один борт, то на другой, и нас спасло только то, что еще ночью волны наконец улеглись.
Наши суда пришвартовались друг к другу. Мусафара я не увидел, зато обратил внимание на знакомого парня в бурнусе и шляпе – он перебрался на палубу «Джерико» и заговорил с Жоамом. Долгих разговоров не последовало – американцев, упакованных примерно так же, как и водитель Сэм, либо с мешками на головах либо с завязанными глазами, выгрузили из кузова и, придерживая за локти, переправили на яхту. Те, ничего не видя, и не имея возможности балансировать руками, с трудом передвигались по зыбкой палубе и качающимся трапам. Обошлось без эксцессов. Никто не нырнул за борт, никто не попытался сбежать… Только когда женщина в зеленых шортах попыталась освободиться от мешка, Боол одернул этот мешок и резко, хотя и без излишней жестокости, поддал женщине пониже спины. Я отвернулся.
Затем мы причалили к берегу, с невероятными усилиями согнали (вернее, почти что сбросили) грузовик с палубы, и солдаты, словно не чувствующие усталости после тяжелой акции, приплясывая и горланя, устремились на аэродром. Там нас ждали наемники, которые, увидев грузовик, тоже принялись скакать и вопить.
Жоам разрешил расслабляться. Негры, еще третьего дня состряпавшие самогонный аппарат и испытавшие его действие, пустились в веселье. Командирам было выдано последнее виски. Лишь трое солдат из Тонга-Со не приняли участие в стихийном празднике. Этих Жоам отобрал еще накануне. Заявив, что в ночной поход через Конго пойдут другие, Алварес приказал им выспаться, потому что они поедут за пятьсот километров и должны будут вернуться как можно скорее. Срок – максимум трое суток. Лучше – двое, хотя, принимая во внимание состояние дороги и необходимость остановки в Тонга-Со, трудно требовать практически невыполнимого.
В общем, излишне говорить, что к вечеру я уже не мог сказать ни «мама», ни «Жоам». Я сожрал как минимум две бутылки сорокаградусного – по крайней мере, в моей памяти остались именно столько, а после этого я еще долго сидел в кантине и шарахался затем по аэродрому. Майк несколько раз пытался вызвать меня на разговор, но у него ничего не получилось: после того, как я несколько раз назвал его Линдой и на коленях попросил прощения, Новински отстал.
А наутро Майк и Балтазар, на ходу похмеляясь, понеслись к Жоаму с тревожным известием: у Энди лихорадка, жар и бред. Меня перетащили в импровизированный лазарет, где все еще лежали двое с переломами ног, выдали лошадиную дозу хинина и аспирина. А негру-санитару было велено периодически поливать мою голову охлажденной водой; с одной стороны не самая безопасная процедура, но с другой – если температура перевалит за сорок один, мозги могут свариться, а это всем понятно к чему приведет.
К полудню я немного пришел в себя, но лучше бы не приходил, наверное: к лихорадке примешалось вчерашнее отравление скверным пойлом, а депрессия была такой, что легче застрелиться. Но к вечеру жар снова вырубил меня до беспамятства, и лишь к следующему утру я оказался в состоянии подниматься с койки и хлебать воду.
Жоам и Майк убедились, что со мной все идет по плану, заставили принять полстакана виски (Майк не был уверен в правильности методов лечения, но с Жоамом спорить бесполезно) и оставили дремать в одиночестве, перетащив от солдат с переломами в другое помещение.
А вечером лихорадка вернулась, правда, уже не такая жестокая, как прежде. Часов в шесть из-за двери лазарета донесся чей-то голос: «Энди, там от Мусафара к тебе пришли!»
Недоумевая, кто бы это мог быть, я приподнялся на подушке (набитый кошмой джутовый мешок), и испытал что-то похожее на шок, когда увидел вошедшего посетителя: в дверях появилась Линда Шелликэт.
– Привет, – сказала она без тени улыбки.
– Привет, – ответил я, глупо, наверное, таращась на нее.
Линда села на табурет рядом с койкой. Сейчас на ней была более скромная одежда – легкая куртка, застегнутая на все пуговицы, брюки…
– Как ты здесь оказалась? – спросил я. А что я еще мог спросить?
– Мусафар отпустил ненадолго. Он сейчас через своих людей в Штатах пытается организовать получение выкупа. Но он глуп. Ему конец – с американцами нельзя так поступать.
– Я понимаю.
– Тогда почему ты так поступил? Почему ты продал нас этим пиратам? Почему нас похитили африканские бандиты?
– Ваша экспедиция была обречена в любом случае, – сказал я. – Если бы я не сделал ничего, эти люди все равно бы пришли и попытались сами скрутить всех вас. Вы стали бы сопротивляться, и без жертв тогда не обойтись.
– А разве ты не мог сделать так, чтобы они ушли обратно, ничего не делая нам?.. Только не лги, не надо…
– Мог, – с трудом сознался я. – Но при этом погибло бы множество людей – вот этих африканцев. Среди них мои друзья, которых я просто предал бы в таком случае. В нашем лагере возник бы бунт с кровавой дракой. На разборки приехал бы обманутый пиратский главарь, у которого здесь целый флот. Наконец, не состоялось бы дело, ради которого мы собрались…
– А ты уверен, что эти африканцы друзья тебе?
– Это ты от обиды так говоришь. Они лечили меня, когда я падал от приступов малярии, и тащили меня, когда я не мог идти под ливнем.
– Я больше чем обиделась. Хотя я ничего не имею против них. И все же, если бы ты дал им сигнал уходить, было бы лучше для всех!
– Линда, я не понимаю тебя…
– Вы затеяли революцию, если я правильно поняла твои намеки? Так знай: все революции заканчиваются одинаково: кровью мирных жителей. И их погибнет больше, чем погибло бы этих бандитов и наемников, которые привыкли рисковать собой и продавать свою шкуру тем, кто подороже заплатит. Солдат – всегда солдат, и он готов к тому, что завтра может не увидеть рассвет… А я не солдат, Энди! Я просто женщина.
– Линда…
– Они бы ушли, не зная, что случилось с тобой… Понятно, что нашу работу и так скоро пришлось бы свернуть, но ты мог бы остаться со мной до отъезда. И нам ни к чему даже было планировать общее будущее. Хотя бы потому, что ты из другой страны, и я не знаю, кто ждет тебя дома.
– Линда…
– Но если бы ты дал солдатам сигнал уходить, ты по крайней мере не предал бы меня, причем буквально через несколько минут после того, как ворвался в мою жизнь и разбудил во мне женщину…
– Подожди, Линда…
– Я ухожу, прощай. – Шелликэт встала. – Мне больше не хочется с тобой ни о чем говорить. И постарайся не вспоминать обо мне. А я справлюсь со своими проблемами.
И она быстро встала и вышла, хлопнув дверью. Я с трудом выбрался из-под брезентового одеяла и бросился к двери, но от слабости меня повело в сторону, и я повалился на табурет, свернув его на пол, а потом сам рухнул сверху.
На грохот прискакал санитар:
– Тебе командир приказ лежать, ты лежать, не вставать! – на ломаном английском сказал он, поднимая меня.
– Там женщина сейчас вышла… Очень тебя прошу: будь другом, верни ее, задержи хотя бы на минуту!
– Никаких тебе женщина, тебе командир приказ лежать, ты лежать, не вставать, – повторил санитар.
Несмотря на мое сопротивление, он быстро уложил меня обратно в койку.
– Если ты вставать, я тебя привязать, командир приказ!
– Ну ты, робот чертов! Будь человеком, посмотри, куда пошла женщина!
– Я не робот, я Нуну… Командир приказ, если ты бред, давать виски… Пить виски!
Санитар набулькал мне полстакана местного самогона и заставил выпить. Я в отчаянии повалился на койку и тут же уснул. До утра.
Ночь я провел вполне прилично. Лихорадка к утру совершенно отпустила, болей больше не ощущалось. Проклятая слабость, конечно, еще день или два будет о себе давать знать… Но это уже мелочи.
В комнате было пусто. Я с трудом поднялся с койки, собрал одежду и принялся одеваться. Появился санитар и принялся болботать свое «командир приказ». Я как мог убедительно попросил позвать Жоама.
Нуну внял, и скоро в комнату пришел Алварес. Он на глаз оценил мое состояние, и посоветовал отлежаться хотя бы еще один день.
– Все равно пока делать нечего, – сказал он. – Парни еще не вернулись, а если даже бы и вернулись, сразу выступать все равно нельзя…
– Послушай, вчера что – катер от Мусафара приходил?
– С чего это ты взял?
– Ну… Вчера же под вечер ко мне…
– Чего?
Я осекся.
– То есть, от Мусафара вообще никто не приезжал? – ушел я немного в сторону.
– Да нет же… Сейчас ему не до того, чтобы гостей ко мне посылать – он теперь думает, что самый крутой во всей Африке скоро будет. Ну, и янки опять же ему скучать не дадут – они народ капризный, а он обычно заложников ублажает…
– Он же не убьет их, когда деньги получит… Или не получит?
– Я же тебе говорю, до денег не дойдет. Янки подгонят сюда крейсер, он ухнет один раз тридцатидюймовыми, Мусафар еще и сам все свои деньги предложит, чтоб дали ему ноги свои унести… Никто от него вчера не приезжал, и не собирался… Подожди, вчера, говоришь? Так вчера ты же весь вечер со своей Линдой опять разговаривал… Вернее, это ты так думал, что с ней разговариваешь, а на самом деле это с малярией ты беседовал. Причем начинал на английском, а заканчивал на русском… Отдохни лучше пока. Чую, сегодня к вечеру парни приедут, и начнется настоящая работа.
Жоам потер руки от предвкушения этой «работы» и вышел. Ну да, что же я вообразил себе, на самом деле! Приехала бы она ко мне сюда, сейчас… Да и Мусафар не отпустил бы…
Из окна лазарета (он был на втором этаже) виднелась небольшая полоска моря. Где-то как раз в тех краях находится знакомая мне база. Где-то там сейчас Линда… Что она в действительности думает обо мне? Чем для нее все это закончится?
…Впоследствии я больше так никогда не увидел Линду, да и вообще кого бы то ни было из членов злополучной американской экспедиции. Не встретил и Мусафара. Ничего не узнал и о судьбе компании «Квинси лимитэд», кроме того, что сайт этой фирмы из Санта-Фе существовал некоторое время, а через пару недель после инцидента был ликвидирован. Другой отголосок событий дошел до меня месяца три спустя, когда я прочел в какой-то газете о том, что американцы действительно провели недалеко от берегов Анголы успешную спецоперацию по ликвидации баз прибрежных контрабандистов, чьи главари насильно удерживали граждан США.
А образ золотоволосой женщины навсегда впечатался в мою память, как вечный укор последних остатков совести, и как молчаливый советчик, всякий раз появляющийся перед моим мысленным взглядом, когда я становился перед нелегким выбором.
* * *Парни действительно приехали в этот же день, но не к вечеру, а днем. И приехали с помпой! Еще метров за сто они начали палить из пулемета, установленного на башне «ДАФа», виденного мной в Тонга-Со. Голландский бэтээр тащил на буксире загруженный по самое не могу американский «Стюард-Стивенсон». В его кузове гремело советское оружие, доставленное литовским экипажем самолета украинских кровей из грузинской столицы. Автоматы, пулеметы ручные и станковые, гранатометы РПГ и АГС… Патроны и гранаты – в цинковых коробках, лентах и кассетах. И уйма пластида с детонаторами. Воюй не хочу!
Негры пустились в пляс. Они орали на португальском, английском, французском языках, а также, наверное, на банту, суахили и умбунду. Смысл этих воплей был понятен – а ну-ка, давай нам скорее игрушки, мы страшно соскучились по настоящим мужским играм!
Вынужденная задержка с походом на Руздану сыграла Жоаму только на руку. Сначала заирские рекруты ждали профессиональных повстанцев из Тонга-Со, потом все гадали насчет подкрепления из Нигерии. А затем пришлось томиться в ожидании оружия. Но ведь как известно, самая лучшая армия – это та, которую хотя бы немного держали на цепи, дразня жертвой, а потом резко отпустили и сказали «фас!» Здесь только надо не переборщить, иначе псы либо перегрызутся, либо порвут цепь и станут неуправляемыми. Но в нашем случае, видимо, все произошло вполне своевременно.
