Код Гагарина
Участок меня слегка удивил. В девятом часу вечера в мае в наших краях еще относительно светло, чтобы я мог понять, что тут продолжают занимаются то ли экстремальным огородничеством, то ли раскопками. Мини-трактора на прежнем месте не было видно, но следы его деятельности были заметны. Я начал припоминать, что видел следы земельных работ, еще в тот день, когда произошло то злополучное приключение, но тогда не придал значения увиденному. Выходит, Геннадий не был последним исследователем местных недр… Выходит, американцы не в курсе его изысканий? Но знают, что на этом участке что-то надо искать?
В дом попасть было немногим труднее, чем на участок. Мы поднялись на крыльцо, выполненное в виде небольшой террасы, и я нащупал на двери привычную кривую ручку. Дверь была свежевыкрашенна и заперта на замок. Ключ от которого лежал в моем кармане.
Мы вошли в дом, и оказались в каминой комнате первого этажа. На столе не было ни ноутбука, ни карт, ни книг… Ни выпивки. Я ощутил странный аромат – нечто среднее между дымом курительных палочек, канифоли и конопли. Таких запахов я сроду не разводил на даче (да и не только) – по крайней мере, одновременно. Порознь, признаюсь, бывало…
Таня тоже потянула носом. Как известно, у женщин обоняние развито гораздо лучше, чем у мужиков (особенно это хорошо заметно, когда вы возвращаетесь домой с вечеринки или корпоратива, где имели удовольствие употребить излишек горячительного или склеить девушку), поэтому она сразу определила источник запаха. Каминная полка была уставлена недавно погашенными свечками. Не дешевыми ароматическими из «Икеи», а какими-то особенными – таких я сроду не видел. Ярко-красные, крученые, в металлических подсвечниках желтого металла. Ритуальные, что ли? Да и выстроены как-то уж очень четко с геометрической точки зрения – правильным пятиугольником…
На камине лежал знакомый мне большой металлический крест, прикрытый прозрачным куском полиэтиленовой пленки. Тот самый, который Бэрримор просил меня принести из машины, назвав «распятием». Но это было не распятие, а просто крест – два перекрещенных бруска квадратного сечения. Я не удержался от того, чтобы опять не взвесить его в руке. Странно, конечно, что крест просто так валяется. Уж верующие евангелисты были просто обязаны повесить его на стену… Да и в спальне на втором этаже над кроватями не было ничего подобного. Может быть, Павел и Артем были правы? И никакие эти миссионеры не христиане, а просто прикидываются таковыми?
– Можно глянуть? – Таня требовательно протянула руку.
Я протянул ей крест. Таня тоже взвесила его в руке, оглядела со всех сторон…
– По-моему, он пустой внутри. На вид сталь, но это не она. Более легкая.
– Алюминий?
– Не похоже… Ой!
Таня на своей работе занимается, в числе прочего, физикой металлов, поэтому ей можно верить – я привык, что свойства некоторых «железок» она определяет буквально «на глаз» и куда точнее, чем я… Но вот к тому, что у нее вещи то и дело валятся из рук, я так и не смог привыкнуть. Хотя я ведь тоже не без мелких недостатков…
Я вытащил крест из камина. Пытаясь изловить его в падении, Таня умудрилась забросить крест на колосники, покрытые золой и пеплом. Пришлось его хорошенько протереть. Я дал Тане платок, и она, придерживая крест за края перекладины буквально кончиками пальцев, стерла следы преступления и аккуратно потом положила на камин, прикрыв сверху той же пленкой.
Диван во второй комнате уже был аккуратно застелен – видимо, на первом этаже устроила себе спальню мисс Роузволл: на покрывале валялись пилка для ногтей и смятые комом нейлоновые колготки. Странная рубашка-«власяница» была брошена на кресло рядом. Я кстати вспомнил, что Кэсси, в отличие от мужчин, крайне редко надевала эту грубоватую одежду, предпочитая простейший стиль – прямые брюки и блузку светлых тонов. И то верно – а на кой черт и для кого эти представления устраивать? Прихожан и потенциальных адептов я на даче так ни разу и не увидел с момента заселения арендаторов. Не рабочих же из Таджикистана они намерены обращать в свои идеалы?
– Наверх поднимемся? – шепнула Таня.
Я согласился. На втором этаже была устроена мужская спальня. Там стояли две не менее аккуратно застеленные кровати. Как и при прежних хозяевах, они располагались вдоль противоположных стен – обстановка сейчас в общем и целом не изменилась. На одном покрывале лежали часы, вроде бы принадлежащие Ричарду, на втором не было ничего. Поверхность столика тоже был пуста, если не считать электрического ночника в виде мухомора с облезлым металлическим абажуром. На стене висели старые механические часы с частично отвалившимися цифрами. Странно, что здесь, так же, как и внизу, никто не позаботился о настенном распятии или просто кресте.
«Нет, никакие они не евангелисты», – подумал я в очередной раз.
Мы спустились по деревянной лестнице и снова оказались на первом этаже. В коридоре было еще довольно светло, но я еще включил фонарь и внимательно изучил все основание этой лестницы. Взял монтировку и проверил доски. Вроде все надежно, кроме… Ага, кажется, тут что-то есть…
– Похоже, это действительно ход в подполье, – сказал я, аккуратно отдирая доски вагонки от основания лестницы, переходившего в пол коридора и стену. – Если не знать, ни за что не догадаешься.
– Ты потом сможешь приколотить все, как было раньше? – негромко спросила Таня.
– А то как же!
Из образовавшейся дыры тянуло холодом и запахом погреба. Лезть в эту могильную черноту было жутковато. Я долго светил фонарем вглубь, но толком ничего не увидел. Почти вертикально вниз уходила не очень надежная на вид деревянная лестница, вернее просто две длинные палки с перекладинами.
– Время у нас есть, – сказал я. – Мы все равно должны проверить, что там внутри. Это же наша дача, в конце-то концов.
Таня нервно хихикнула.
Я протиснулся в проем ногами вниз и осторожно спустился по шаткому и хлипкому сооружению. Возможно, когда-то эта лестница была немного надежнее, но четыре года в подполье не пошли на пользу древесине.
– Все, я на месте, – сказал я, почувствовав под ногами твердую поверхность.
– Лови меня! – крикнула Татьяна.
Я помог ей спуститься, придерживая сначала за лодыжки, потом – за коленки и, под конец – за талию. Через несколько секунд мы оба стояли рядом внизу этого подземелья. Я поднял фонарь на высоту плеча и осветил место, в котором мы оказались.
– Ух ты! – только и сказала Таня.
Несостоявшийся кандидат наук постарался серьезно. Он действительно выкопал немаленький бункер. Высота его была метра два, площадь примерно три на три. Пол был земляным, три стены закрывала опалубка из досок. Четвертая представляла собой мощную и на вид весьма древнюю каменную кладку с неровной дырой посередине, куда можно было бы легко засунуть голову. Выкрошенные камни валялись рядом. Дыра эта меня беспокоила. Казалось, оттуда словно исходит то ли свечение, то ли едва слышный тонкий певучий звук. Я посветил в дыру. Это была ниша, предназначенная, видимо, кем-то и когда-то для хранения неких предметов. Но сейчас в дыре было пусто. По-моему, и Таня что-то чувствовала: она сама подошла вплотную к дыре, потом зачем-то посмотрела вверх… Потолок являлся простым деревянным перекрытием; расстояние между ним и полом дома не превышало полуметра. Словом, если приложить еще немного сил и денег, то получится роскошный погреб.
Ратаев, однако, не стремился использовать вырытое помещение под хранилище картошки и домашних консервов. Похоже, он действительно что-то искал. Наверное, какие-нибудь артефакты. На полу лежали две лопаты – стандартная штыковая и малая саперная, мелких размеров кайло и хозяйственная сумка. Посередине «бункера» имелись два деревянных ящика – один служил столом, другой – табуреткой. На «столе» стоял большой светодиодный фонарь, имитирующий керосиновую «летучую мышь», рядом с ним была брошена простая пластмассовая авторучка, сломанная пополам.
– Рабочее место археолога, – шепнула Таня. Ее слегка потряхивало – то ли от сырости, то ли она нервничала. А может быть, ее охватил своего рода азарт исследователя.
Таня нагнулась, чтобы поднять сумку, но я на всякий случай остановил ее:
– Там могут быть крысы.
Татьяна отшатнулась. Я взял с ящика фонарь (он не включался) и осторожно потыкал им в сумку. Никаких крыс там и в помине не было.
– Вот теперь бери, – сказал я.
Таня подняла сумку, принялась в ней копаться, и вдруг с визгом отбросила ее от себя, принявшись отчаянно трясти руками. Я немедленно посветил своим фонарем ей на руки, приготовившись увидеть черт знает что. С кистей Таниных рук на пол сыпались какие-то извивающиеся сикараки. Я пригляделся – ничего опасного. Обычные уховертки, которых дети прозвали «двухвостками», но уж очень крупных размеров. Татьяна быстро успокоилась, только дернулась всем телом и пробормотала с омерзением: «буэ, гадость какая».
Из сумки, кроме уховерток, удалось извлечь сложенный вдвое листок бумаги, завалившийся под плотную нижнюю подкладку. Больше ничего интересного в сумке не нашлось. Как, впрочем, и во всем «бункере» в целом. Для очистки совести я простукал пол, потолок и стены, попытался отогнуть доски опалубки. Но искать больше тут было нечего. Возможно, за каменной стеной можно было что-нибудь попытаться обнаружить, но сейчас для дальнейших раскопок совершенно не было времени. Если честно – то и желания тоже. Я засунул единственный трофей в карман, и мы покинули подполье. Сначала наверх вылезла Татьяна, которой я помогал ставить ноги на лесенку, потом выбрался и сам, сломав-таки по пути одну из перекладин и кое-как сумев не загреметь вниз. После этого мы тщательно забили вагонкой лаз, подогнав доски точно так, как они и были установлены изначально, а в конце концов я подмел пол веником, который, как и раньше, стоял справа от камина.
Вернув веник на место, я глянул на часы (с момента отъезда американцев не прошло и сорока минут) и произнес:
– Ну вот, дело сделано. Как сказал палач, отрубив голову невинной жертве.
Татьяна согласилась, и менее чем через десять минут мы уже выезжали из Шатунихи. Я полагал, что никто нас не увидел, а если и увидел, то вряд ли сделал какие-либо далеко идущие умозаключения.
…Ксерокопия, найденная в подвале, поставила меня в тупик. Лист бумаги был щедро усыпан непонятными значками. Я, конечно, не лингвист, но это вряд ли были буквы из каких-либо языков, на которых сейчас пишут инструкции для китайской бытовой техники. То есть, не латиница и не кириллица. Не иероглифы. Не арабская вязь. И не тайские или индийские завитушки. И даже не грузинские. Один знак походил на шубный крючок, другой – на заглавную сигму, третий – на символ пацифистов. Некоторые при этом повторялись, следовательно, я предположил, что это скорее буквы, чем иероглифы. Таня еще в дороге, сидя в кабине, пыталась что-то разобрать, но и она не смогла понять, на каком языке написаны восемь строк текста… Если, конечно, это на самом деле был текст.
– Похоже на наскальные знаки, – сказала она. – Помнишь, в Горный Алтай ездили? Нам там петроглифы показывали.
В общем, разведка на собственной даче ничего не принесла, разве кроме того, что мы умудрились разозлить миссионеров (представляю их реакцию, когда они вместо «бюро находок» попали в закрытое по случаю вечера заводоуправление). Таня даже не рискнула дожидаться возможного звонка от Бэрримора, и еще в Шатунихе выбросила «симку», предварительно переломив ее пополам.
Часов до двенадцати мы терзали интернет, пытаясь найти аналогию найденным каракулям, но в конце концов сдались. Кроме того, завтра к девяти утра меня ждал клиент, так что сидеть допоздна не было никакого резона. Я спрятал лист в папку, где хранил всякие квитанции и копии автомобильных документов, после чего отправился на боковую. Уже засыпая, я вдруг решил, что все неприятности теперь должны остаться позади, и что сейчас пойдет наконец-то сравнительно спокойная жизнь свободного водителя, по совместительству – рантье.
Заблуждаться мне пришлось часов до одиннадцати наступившего дня, когда я оперативно отработал первый заказ и собирался договориться насчет второго. Мне позвонила Татьяна и сообщила о том, что Эльвиру вчера вытащили из комы, и едва ли не первое, что она потребовала – это найти Татьяну и разрешить ей прийти в палату для очень важного разговора.
Таня отпросилась на вторую половину дня и потребовала, чтобы я тоже поучаствовал в визите. Но ехать пришлось не в городскую больницу – Эльвира сказала, что она написала заявление о снятии ответственности, и ее перевезли в частный медицинский центр «Серватис», сутки пребывания в стационаре которого стоили, наверное, недельной зарплаты среднестатистического гражданина Российской федерации.
Как бы я ни относился к Эльвире и к отношениям между ней и Татьяной, поездка в больницу мне тоже показалась делом необходимым. Отменив заказ (этак скоро можно вообще клиентов лишиться!), я направил колеса в сторону этого центра.
Выглядел «Серватис» не так уж и элитно. Он располагался в старом здании на юго-западной окраине города, и со стороны его можно было принять за управление какого-нибудь закрывшегося по случаю наступившей демократии промышленного предприятия. Первый человек, которого мы увидели в холле, был здоровенный стриженый парняга в спортивном костюме, словно перенесшийся в наш новый период застоя из середины девяностых. Он скалил фиксатые челюсти и отпускал какие-то любезности девушке-регистраторше, сидящей за стойкой. Правая рука его была обмотана не слишком свежим бинтом, пестревшим коричневатыми пятнами, а физиономия хранила следы соприкосновений с каким-то твердым предметом.
Таня подошла к девушке и сказала, кто мы такие, и зачем, собственно, сюда пришли. Стриженый в это время так и продолжал стоять, облокотившись на стойку. Он излишне пристально, оценивающе разглядывал фигуру моей жены, наверняка будучи совершенно уверенным, что имеет на это полное право. В этот момент из коридора вышел средних лет мужчина в зеленовато-белом врачебном костюме и обратился к громиле: «ну что, Курач, пошли ремонтировать клешню? Смотрю, ты никак успокоиться не можешь, и понять не в состоянии, что сейчас уже не те времена…»
Нас проводили на второй этаж, где находился стационар. Насчитывал он всего четыре палаты – две двухместные, одну большую человек на восемь, и еще элитную – на одну персону. Нет, Эльвира лежала не в этой, а в двухместной, правда, сейчас кроме нее, там никого не было. Меня, кстати, в палату не допустили. Похожий на северного кавказца лечащий врач заявил, что он разрешит войти и поговорить только Татьяне. По крайней мере сегодня. Пациентку вообще уже успели утомить сотрудники милиции, а она всего сутки как пришла в себя.
Я успел заметить, что у лежащей на койке фигуры одна нога была на вытяжке, а лицо замотано бинтами почти наполовину. Не исключено, что Эльвира сама попросила врача не допускать меня к ней – уж очень жалко и страшновато она сейчас выглядела.
Таню эта десятиминутная встреча расстроила. Когда мы уже спускались по лестнице, она заявила, что Эльвире очень сильно досталось. Неизвестные налетчики, расправившись с Павлом, принялись ее бить, и били очень сильно, пока Эльвира не сумела случайно вырваться. Она бросилась к лестнице, но один из нападавших (случайно или нет – не суть важно) поставил ей подножку, и она покатилась по бетонным ступеням.
– … Трещина в черепе, лицо пострадало. Сложный перелом правой ноги. Очень жалко. Не заслужила она такого. Да и никто бы не заслужил.
– Может, кто-то и заслужил бы, – процедил я. – Но это уже другой вопрос. Для чего она тебя позвала?
– Она сказала, где находится американское письмо. Сказала, что я могу его взять и сделать с ним что угодно. Лучше всего – сжечь не читая. Но если уж так хочется – отдать миссионерам. Или ее бывшему мужу, Геннадию то есть, если он вдруг окажется где-то поблизости. Но так, чтобы об этом никто не знал. Ей это теперь совершенно без разницы… В общем, поехали. Время еще есть.
– Куда?
– За письмом, куда же еще? Сейчас мы поедем к Полине – женщине, у которой есть второй комплект ключей от машины. И которой Эльвира уже позвонила, предупредив, что приду я. Письмо находится в машине под задним сиденьем.
– Эту машину уже распотрошили те самые налетчики, – заметил я. – Или сыщики.
– «Короллу» Павла – точно. Ее угнали в тот же день. Эльвире это уже сказали. Но Эльвира иногда ездила на «шевроле-ланосе», а он ей формально не принадлежит, и находится там, где этого никто не знает… Полина – это компаньонка Эльвиры, коммерческая директриса. Хозяйка машины – она. Только ее прав лишили.
– За что? – удивился я. – Неужели пьет?
– У нас за что угодно лишить могут, неужели не знаешь? Но думаю, что не за пьянку. За выезд на встречную через двойную сплошную, например – таких же случаев сколько угодно.
– Главное, чтоб до машины действительно никто не успел добраться, – заметил я.
…До «ланоса», который я однажды уже видел, злоумышленники действительно не добрались. Хозяйка автомобиля, то и дело передававшая Эльвире эту машину, дала Татьяне ключи от «шевроле» и от гаражного бокса, объяснив, как туда добраться. Разумеется, мы железно пообещали машиной не пользоваться и вернуть ключи не более чем через час.
По дороге Таня мне изложила мне еще некоторые подробности беседы. Я даже не знал – ругаться мне или смеяться. По ее словам, Эльвира натурально каялась в своих многочисленных грехах. Более всего, конечно, она была подавлена смертью Павла, которого, оказывается, тоже водила за нос – не сильно и нужен он был ей со своим раздутым чувством собственной значимости, особенно после того, как его вроде как вознамерились сделать руководителем очень высокого уровня. Стыдно ей было и за корыстные поползновения по отношению к Тане. Хотя как сказать – корыстные? Все, что делала Эльвира – было направлено исключительно на то, чтобы найти Геннадия и уговорить его вернуться к нормальной жизни. Эльвира его всегда любила и любит, что бы там ни говорила его матушка! Она, Эльвира, тянула свой бизнес, в то время как Геннадий ловил журавлей в небе за копейки, а то и вообще за бесплатно. Эльвира его всячески поддерживала, когда Геннадия выгнали из аспирантуры. Наконец, Эльвира (уже после развода!) сама выбила грант на археологические исследования, и что же? Геннадий бросил работу и уехал неизвестно куда, неизвестно с кем и неизвестно зачем. Почему развелись? А ты представляешь себе, как этот бородатый мальчик крепко держался за мамину юбку? И как мама ему ежедневно капала в уши ядом, что он сделал неправильный выбор? Дело доходило до того, что Вера Павловна (при живой-то жене) знакомила Гену с какими-то странными и очень некрасивыми девицами, такими же восторженными, как и он сам. Одно хорошо – они ему совсем не были нужны. Ему была нужна только наука, исследования, раскопки… И куда его завела эта страсть – неизвестно.
«…А ведь Павел – его однокурсник! Да, а ты не знала? Прости, что не сказала. Но этого я и не могла тебе сказать. За Павлом действительно стоит… стояла… крупная церковная организация. Кстати, он ведь каким-то образом договорился с антисектантским комитетом, чтобы его не трогали… Да, они не трогают те секты и конфессии, которые откупаются от преследований, ты разве об этом не слышала?.. А вот ваши американцы свалились как снег на голову. Все пикеты и выступления против них так или иначе подстрекались Павлом, в том числе и православный. Не веришь? Сходи в антисектанский центр, к господину Водопьянову – он много интересного может рассказать… Если захочет, конечно… Да и журналист Чаповалов, который хоть и написал много ерунды, свою статью тоже в том же комитете согласовывал. И Павел знал про это. Павел вообще многое делал и по моим просьбам, конечно. Будучи региональным руководителем, он имел возможность подключить волонтеров к поискам – об этом у нас уже давно шел разговор… Да, у меня есть небольшой бизнес – пара салонов красоты и доля в частной медицине – так что некоторые вещи мне по карману. Пришлось Павла как-то заинтересовать… И не только вообще, но и в частностях – ведь это он упросил меня (уж прости, если можешь!) украсть у вас письмо. Да, может быть, это кому-то покажется не очень красивым, но, повторяю, я все делала ради Гены… Все. Таня, ты ведь представляешь, на что мы способны ради мужиков, этих бесчувственных, толстокожих, самовлюбленных и эгоистичных козлов?.. Представляешь, наверное… Значит, понимаешь, о чем я…»
… Тут Татьяна перестала распространяться про откровения в этом ключе, и вернулась к теме американских миссионеров. Которые, по словам Эльвиры (так же, как и по словам Павла, которые я хорошо запомнил), на самом деле не евангелисты и вообще не христиане, а приверженцы темного и страшненького культа. Эльвира упомянула и Бафомета, и пентаграммы и прочие сатанинские штучки. А Таня, уже слегка растаявшая и развесившая ушки, подтвердила насчет ритуальных свечей, книги-перевертыша, а заодно выдала и про нашу находку в подполье. И про Артема, которого американцы взяли в оборот, причем с моей подачи.
Вот это мне совсем не понравилось. Я (может, излишне резко) высказал, что думаю о подобном разглашении информации. Но Таня напомнила, что Эльвира, как бы там дело ни обстояло, надолго выпала из активной жизни, кроме того, она все-таки нашла письмо, и мы можем его теперь забрать.
– Она его не «нашла», – проворчал я. – Она его стащила у нас ради Павла. Или ради своего беглого мужа, что в сущности, не так уж и важно. А теперь Павлу он больше не нужен, и можно возвращать его нам. Невелико благородство!
Таня не стала спорить, но насупилась… Знакомый конверт действительно был спрятан под задним диваном. Я засунул его под сиденье уже своей машины, мы вернули ключи Полине и поехали восвояси.
* * *
Дома мы без лишних споров принялись изучать содержимое конверта. Пусть хоть кто-то попробует меня упрекнуть! Из-за этого письма несколько человек уже поимело кучу неприятностей, двое вообще отправились на тот свет, и я считал, что просто обязан знать, что там такого смертельно опасного. Одна моя знакомая как-то сказала, что я не только жаден, но еще и любопытен не в меру. Возможно, она была права…
Кроме того, конверт уже носил на себе следы вскрытия, пусть даже достаточно аккуратного. Но заметного. Может быть, из него что-то даже пропало. Но кто теперь об этом скажет?
Внутри мы обнаружили книжку небольшого формата, нечто вроде методичек или брошюр, какие печатают в вузах для студентов и аспирантов. На обложке было написано на английском «Работа миссий в иностранных государствах и взаимодействие с местными властями», а в выходных данных значилось все то же «общество солгулианского знания». Я был уверен, что, несмотря на определенную «эзотеричность», содержимое брошюры вряд ли является высочайшим секретом, хотя и вряд ли предназначено для посторонних. Но перевести ее быстро и точно я не сумел бы, поэтому отложил брошюру в сторону, и мы принялись за дальнейшее изучение.
Следующим документом оказался лист удивительно гладкой и чрезвычайно тонкой бумаги примерно формата А2, аккуратно сложенный вшестеро. Это оказалась карта, великолепного качества карта на основе цветного фото со спутника-шпиона. Куда там гугловским или им подобным изображениям! А был заснят и впоследствии схематизирован левый берег нашего Обского моря со всеми населенными пунктами и дорогами, включая даже те, которые и направлениями сложно назвать. Н-да, в прежние времена только за просмотр такой карты можно было очень легко загреметь под фанфары. Да и сейчас вряд ли ФСБ было бы в восторге от того, что иностранцы настолько пристально изучают наши территории. И ведь не просто так изучают, раз присылают карты своим эмиссарам. Значит, для конкретного дела. Легенда (и очень подробная) к этой карте шла отдельной распечаткой.
А всего таких карт было шесть. Самых разных мест Западной и Южной Сибири – Бердский залив, окрестности Ордынки, Чемала, горы Белухи, еще что-то… С удивлением я узнал участок к северо-западу от города, где как раз располагались Шатуниха и речка Турлак, место последнего успокоения гоблиноподобного гопника.
Кроме этого, в большом конверте находился еще один конверт, малый, обычного «почтового» формата. На нем была грозная надпись: «Inside information! For level one or above only!» И знакомый значок – три рунические буквы «S». Теперь только клинический идиот не мог бы сопоставить эту аббревиатуру с названием нью-йоркской организации «Solgulian Science Society». Выходило, что ее миссионеры (или эмиссары) относятся как минимум к уровню первому инсайдеров. Ну, пусть так. Теперь меня вряд ли кто смог бы убедить, что получатели данного письма – мирные христианские евангелисты. Я окончательно разуверился в этом и вскрыл совершенно секретное письмо, в котором тоже уже кто-то порылся, вероятнее всего, Павел.
Поначалу я испытал легкое разочарование – лист бумаги, извлеченный изнутри, был покрыт уже знакомыми невразумительными значками. А также группами латинских букв, вроде бы слогами. Это тоже была копия, а оригинал кто-то старательно подготовил от руки.