Огоньки без огранки

Щелоков разговаривал с далеко не самым звездным генералом из стоящего круга на удивление вежливо и даже с нотками уважения в голосе.

Ерохин отрапортовал без лишних перечислений постов и званий:

– Результатов нет, а соображения есть, Николай Анисимович! Майор Нестеров считает, что необходимо изъять из обращения все сотенные купюры новой серии АИ! Причем, сделать это надо, как можно быстрее! Мы предполагаем, что расследование дела затянется надолго, если не решиться на этот шаг. Страна большая и деньги растворятся! Преступников то мы, конечно, возьмем рано или поздно, но время будет потеряно.

По кругу крупно-звездных генералов пошел громкий, возмущенный шепот. Никто из них даже в мыслях не мог предложить такого министру. Как мог этот выскочка, всего лишь какой-то там начальник Московского уголовного розыска, да еще с подачи несчастного майоришки, замахнуться на государственное решение, которое мог принять только сам Генеральный секретарь партии?!

Генералы, повозмущавшись, втянули головы в плечи, ожидая, что от Щелокова сейчас полетят искры. Они были уверены, что министр разразится гневной речью и поставит этого, молодого еще по их меркам, генерал-майора на место. Но произошло совсем обратное.

Министр сделал к Ерохину шаг и, одобрительно похлопав начальника МУРа по плечу, заключил:

– Первое конструктивное предложение по делу! Как бы странно ни звучало, но сейчас это единственное, что я могу предложить на Политбюро! Это лучше, чем докладывать о нерадивости сотрудников ведомства или молчать, как немому! – сразу переспросил у Ерохина. – Как считаете, я могу пообещать Леониду Ильичу, что мы отыщем преступников, если сотенные купюры этой серии будут изъяты?

Тот дал развернутый и убедительный ответ:

– Николай Анисимович, им деваться некуда будет. Сотенных купюр украдено на миллион триста тысяч рублей. Да еще двести тысяч другого номинала. Преступники, конечно, могут начать тратить эти мелкие банкноты, но жадность человеческую никуда ведь не денешь. Необходимо только объявить о том, что серия АИ будет скоро выведена из обращения и ворам придется торопиться и рисковать, чтобы не остаться на руках с мешком макулатуры. А мы уж расставим сети и возьмем их. Обязательно возьмем, товарищ министр МВД!

Убежденность начальника МУРа положительно подействовала на Щелокова. Он развернулся и указал, обращаясь не только к Ерохину, а и ко всем присутствующим:

– Работайте, Олег Александрович! Взаимодействуйте с остальными группами. Помощи в расследовании можете требовать от всех, стоящих тут. Дело ведь союзного масштаба! С Арменией постоянную связь держите.

Щелоков хотел уже было разрешить всем разойтись и поднял для этого свою повелевающую руку, но в последний момент добавил Ерохину:

– Еженедельно держать меня в курсе! И… Олег Александрович, наделяю вас всеми полномочиями в расследовании. Любыми, по вашему усмотрению! Уверен, Леонид Ильич поддержит меня в этом! Как поняли все?

Генералы одновременно закивали, пытаясь наперебой произнести: «Так точно!». Очень уж хотелось им побыстрее вернуться к своим супругам, стоящим в отдалении с бокалами шампанского в руках и испуганно таращащим глаза на то, что происходит в середине зала.

Пожалуй, только генерал Ерохин, спокойно дождавшийся конца многоголосия, повторил уже в тишине общее: «Так точно! – и добавил последующее. – Разрешите удалиться?». И не торопясь последовал после министерской отмашки вслед за остальными, ринувшимися к банкетным столам, ломящимися от всевозможных закусок.

Спустя четверть часа Ерохин подошел к генералу Паталову и успел переговорить с ним по делу. Министр МВД Армении отвечал не особо охотно. Скорее даже настороженно и скупо. И причиной этого была вовсе не черная икра, которой армянский министр набил себе рот, а банальная служебная ревность к начальнику МУРа. Ревность к опытному и проницательному офицеру, к которому Щелоков явно был расположен куда более доброжелательно, чем к нему – министру МВД Армении.

Олег Александрович за долгие годы службы научился не обращать внимание на отрицательные эмоции коллег. Сам прошел когда-то министерские коридоры и прекрасно знал, что такое кабинетная дипломатия. Не любил ее, но понимал правила и чувствовал тонкости. Поэтому и вынес из разговора с Паталовым только то, что считал необходимым. Сухо распрощался, не забывая выказать служебное почтение к более вышестоящему коллеге, и скромно отошел в сторону.

Генерал Ерохин был человеком осторожным и неконфликтным. Он, как правило, руководствовался только интересами дела. Показывать свое превосходство над другими, из-за временного расположения министра к нему, вовсе не соответствовало характеру Олега Александровича.

«Кто его знает, этого армянского министра? Вспомнит Брежнев в редкие ныне минуты просветления, что тот воевал где-нибудь по соседству с его Малой землей и превратится республиканский министр в министра союзного значения по прямому указанию Генерального Секретаря партии. И зачем тогда наживать себе влиятельных врагов? Глупо и недальновидно! А уж лишний раз шаркнуть ножкой вовсе и не сложно, если это нужно для дела», – подумал генерал Ерохин, пробираясь между многочисленными гостями на выход из зала.

Ему позарез надо было на Петровку, чтобы дать новые вводные группе майора Нестерова.

Министерская милость – штука крайне недолговечная и подвержена многим факторам, зависящим не только от личного опыта и оперативной смекалки, а еще и от собственного рвения к работе. Причем не всегда и показного. Знал это опытный МУРовец. Не раз на собственной шкуре испытывал, поэтому и хотел всеми силами помочь майору, назначенному им на это непростое дело.

Генерал Ерохин, несмотря на позднее вечернее время, уверен был, что руководитель группы остался в отделе. Он позвонил туда по радиотелефону прямо из своей Волги, пока его водитель выруливал на ней из плотных рядов других «членовозов» – автомобилей, перевозящих членов партии и правительства. Разговор начал с вопросов:

– Геннадий Николаевич, ты, я слышу, на месте? Трудишься еще?

– Так точно, товарищ генерал!

Голос у майора Нестерова был твердый, но несколько усталый.

Ерохин знал, что вся группа работает над делом практически без отдыха. Офицеры МУРа носились по всей Москве выискивая след, словно хорошо обученные розыскные собаки-ищейки. А сам начальник группы, несмотря на то что его жена была на сносях, не покидал отдел уже третий день, прерываясь на короткий сон прямо на кабинетном диванчике.

Группа приступила к расследованию всего неделю назад. Времени было в обрез, а начальный этап предполагал срочный сбор всей информации и ее немедленный анализ.

Дело осложнялось еще тем, что с момента преступления прошло уже три месяца, а коллеги из Армянской ССР упустили шанс раскрыть кражу по горячим следам. Более того, сильно мешала межведомственная несогласованность и даже какая-то упертая закрытость республиканских внутренних органов. Хорошо хоть, что важняки из столичной Генпрокуратуры, направленные в Ереван, поделились версией, что воры наверняка покинули столицу Армении.

Нестеров уже докладывал ему, что считает более перспективной именно столичную линию розыска. На это, по-видимому, у него были основания, поскольку ни одной из розыскных групп, работающих в Армении, не удалось приблизиться к раскрытию ни на шаг.

Генерал знал Нестерова уже много лет. Знал и его беременную жену Таню. Они иногда даже вместе отмечали семьями праздники. Поэтому, Ерохин продолжил неслужебным тоном:

– Гена, я скоро подъеду в МУР! Ты дождись меня, пожалуйста, и зайди ко мне в кабинет минуток через двадцать. Зама своего, капитана Марченко, возьми. Передам вам о разговоре со Щелоковым и расскажу о ваших новых полномочиях. Это важно, Гена! Придется Тане подождать тебя немного, не обессудь!

Ответ майора четко раздался в трубке радиотелефона сквозь легкие шумы и трески эфира:

– Олег Александрович, я вас понял. У меня и не было планов домой сегодня уходить. Я выкроил полчасика в обед и Танюшу успел проведать. С ней все в порядке и она настоящая милицейская жена. Все понимает! Я сейчас жду возвращения своих ребят и докладов от них. А капитана я в Ереван сегодня отправил по служебной необходимости. Простите, что с вами не согласовал. Не было возможности. Буду у вас в кабинете через двадцать минут и все объясню!

Ерохин положил трубку и откинулся на спинку заднего сидения Волги. Отстраненно поглядел в окна машины, плавно катящей по вечерней улице имени Горького, освещенной желтыми фонарями и полупустой в это позднее время заканчивающегося дня.

Чувствовал этот пятидесятилетний генерал, назначенный начальником Московского уголовного розыска всего лишь год назад, что успел неимоверно устать сегодня. Церемонии и министерские банкеты выматывали его гораздо больше, чем даже напряженные и, по обычаю, заканчивающиеся за полночь, дни службы в МУРе.

Короткая поездка из Управления МВД на Петровку закончилась, не успев начаться. Ерохин выпрыгнул из машины и пошел спокойным шагом в сторону входных дверей, не застегивая своей светло-серой генеральской шинели.

Глава 4 – декабрь 1977 года – «Дорогая передача…»

«Мир встречает Новый год» – всплыла надпись на экране включенного телевизора Рубин-714. Телевизор был дефицитным, цветным. Поэтому ярко-красные буквы, написанные на фоне зеленой елки, украшенной шариками и гирляндами, смотрелись торжественно и очень красиво.

Передача была развлекательно-политической и показывали ее трудящимся Советского Союза накануне наступающего, 1978-го года. Сам этот день был выходным, и обычные жители страны только собирались вытащить из холодильников дефициты, припрятанные к новогоднему застолью.

Мандариново-шампанский дух праздничных столов еще пока не начал бродить по квартирам. А заботливые хозяйки уже приступили к варке холодцов и заготовке тазиков с салатом оливье. Они убирали тазики на балконы и в холодильники, чтобы заправить майонезом и разложить салат по глубоким блюдам перед самой новогодней ночью.

Международный обозреватель Александр Каверзнев, одетый в хорошо сшитый костюм и полосатый галстук, появился на экране сразу же после заставки. Очевидно было, что атрибуты его стильной одежды были куплены не в каком-то полупустом советском универмаге, а где-нибудь на «загнивающем» Западе.

Каверзнев, по обычаю, начал со слов о роли руководства партии и государства в деле мира во всем мире. Упомянул о том, что Европа встречает тридцать четвертый год подряд без войны.

В общем-то телевизионная передача была интересной. Кроме болтовни и международных корреспондентских сюжетов там показывали иностранных музыкальных исполнителей. Это было нечасто на советском телевидении.

Роберт лежал одетым на продавленном диване и лениво следил за меняющимися на экране картинками. Все, что происходило там, было очень далеко от него и особенно не интересовало. Мысли Роберта были заняты совсем другим. Он пытался на время отвлечься, но это получилось плохо.

Где-то в середине передачи Каверзнев объявил спокойным и вкрадчивым голосом: «А сейчас фрагмент из репертуара ансамбля АББА..!»

Обворожительные шведские блондинка и брюнетка красиво запели с экрана и это ненадолго заняло внимание Роберта. Он знал эту группу. Слышал, конечно, их записи, но никогда не видел вживую.

Лица и фигуры девушек Роберту понравились даже больше, чем их музыка. Он не был меломаном, а вот настоящим армянином был.

Роберт Григорян родился двадцать пять лет назад в Ленинакане и прожил большую часть жизни в родной Армении. А какой армянин не заинтересуется видом красивых женщин?!

Лежа сейчас в одиночестве на диване в этой московской двухкомнатной хрущевке, ему не с кем было обсудить вопрос, волнующий всех любителей группы. Кто из вокалисток красивее – беленькая или черненькая?

Роберту понравились обе, но предпочтения армянского мужчины склонялись больше к экзотичной блондинке. Тем более, что у его жены Егине, оставшейся в Ленинакане с двумя детьми, были пышные темно-каштановые волосы. Права пословица, говорящая «Что имеем не ценим, а потерявши плачем!»