Застенец

Мы опустились так низко, как только могли, не помышляя о нападении. Даже Максон «сел» на свою половину поля. А все остальные и вовсе не пытались выйти из штрафной.

Забавно, но несмотря на нарастающую боль, я, наверное, был самым подвижным из всей команды. Даже не чувствовал, что устал. Прямо сейчас готов еще тайм отбегать.

– Бить не давайте! – кричал Ибра, которому мы закрыли почти весь обзор.

Оно и верно. Если сейчас отскочит какой-нибудь рикошет, он даже среагировать не успеет.

Мяч перешел к Спиридонову. Тот сделал ложный замах, прокинул вперед, чтобы следующим касанием пробить по воротам. Именно тогда я успел выскочить и обокрасть его, после чего помчался, как подорванный. Бежал так, словно не было сыграно тайма, а меня, свежего, только что выпустили на поле.

Опорник соперника попытался схватить за плечо, но я двинул им так, что он улетел в сторону. В грязном подкате, даже не пытаясь сыграть в мяч, на меня несся один из защитников. Не знаю, как мне удалось в последний момент подпрыгнуть. Теперь между мною и воротами соперника были всего лишь половина поля, второй защитник и вратарь. Голкипер вышел слишком далеко, и сейчас с прытью испуганного кабана бежал обратно. Такое ощущение, что даже быстрее меня.

Но я увидел то самое окошко, в которое и можно было забить. Перекинуть голкипера. Раньше меня бы смутило расстояние. Все-таки, так далеко я точно никогда не бил. Однако именно теперь вкупе со все более нарастающей болью в животе укреплялась и решимость. Поэтому я прокинул мяч на несколько шагов вперед, разбежался и шмальнул.

Замерли все. И мои пацаны, и москвичи, и зрители. Лишь вратарь вытянулся в тщетной попытке достать мяч, пущенный ему за шиворот. Но тот пролетел под самой перекладиной и оказался в воротах.

Первые несколько секунд никто даже не поверил. Сначала опомнился Василий Степаныч, свистнув и указав на центр. А уже потом ко мне рванула вся команда, крича нечто невразумительное. Я шел им навстречу, пытаясь сдержать эмоции, но губы сами растягивались в улыбке. Вот только шел все медленнее и медленнее. Потому что боль в животе не просто вновь ослепительно вспыхнула. Она нарастала с каждой секундой, пока терпеть ее не осталось сил. И последнее, что я увидел – испуганное лицо Максона.

Глава 3

Очнулся я на чем-то мягком, приятном. И это было довольно странно. Газон не похож на перину. И бровка, с избытком засыпанная резиной, тоже.

А когда открыл глаза, то стал изучать новое место своего пребывания. Я находился в больнице. Причем довольно крутой, насколько мог судить по мебели и каким-то навороченным приборам. Одноместная палата с решетками на окнах – не хухры-мухры. Так, а зачем здесь решетки?

Тюрьма? Так я вроде ничего такого не делал. Ну, немного физиономию Спиридонову поправил, он даже лучше стал. И ума точно прибавилось. Если за это закрывать, у нас вся страна сидеть будет. Тогда что?

Как я ни силился, не мог придумать ничего такого, за что меня можно было закрыть. Я не ангел, конечно, но законы старался не нарушать. Потому что мне в голову вбили – делать херню легко и весело. А вот расхлебывать ее – долго и уныло.

Первым делом я проверил конечности. Нет, свободен, даже наручников нет. Значит, все не так уж плохо. Я медленно привстал, ожидая возобновления боли в животе. Даже на тумбочку возле кровати оперся на всякий случай. Но нет, чувствовал себя почти как космонавт. Ну, или Илья Муромец, вставший с печи за банкой холодной «Колы». Или за чем он там вставал?

Более того, состояние было как после хорошего долгого сна. Голова ясная, тело свежее. Еще бы добавить в котелок немного понимания, что произошло.

Одежда на мне тоже была чужая. Какая-то серая пижама, подогнанная точно по размеру. Что же это за странная такая больница? Я осмотрел себя и обнаружил на правой руке следы от шприца. Либо кровь брали, либо уколы делали.

Мягкой походкой я подошел к двери и попытался открыть ее. Ручка ушла вниз, но замок не подался. Зато с той стороны началось какое-то оживление. Рассыпались шорохом голоса, застучали каблуки мужских туфель, щелкнуло что-то вдалеке. И сразу все стихло.

Ладно, понял, не дурак. Был бы дурак, не понял. Я вернулся к кровати и прилег обратно, ожидая тех, кто меня запер. То, что они придут, сомнений теперь не вызывало. Хотя бы телефон оставили. Нет, я не собирался звонить в полицию, внутреннее чутье подсказывало, что без нее тут не обошлось, но хотел узнать, как там ребята сыграли.

Вскоре мое терпение было вознаграждено. Сначала щелкнул замок, затем повернулась ручка и открылась дверь. В палату вошли три человека. Собственно, врач, и двое невысоких мужчин почти одинакового роста в костюмах. Я даже удивился, насколько похожи и невзрачны были их лица, зацепиться не за что. Ни носа картошкой, ни большого разреза глаз, ни волевых подбородков. Все отличие у них в том, что первый был одет в костюм серого цвета, а второй – синего. А еще у Серого была кожаная папка. У меня как-то сразу неприятно заныло внутри.

А вот врач располагал к себе. Высокий дядька с мясистым красным носом и густой щеткой усов. И голос у него оказался громкий, с первых секунд заполнивший всю палату.

– Коля, как себя чувствуешь? – спросил врач.

– Спасибо, хорошо. А где мы?

– В госпитале ФСБ.

Серый дернулся было, собираясь что-то сказать, но усатый будто почувствовал его движение, и отмахнулся. Ого, значит, это не простой дядька, а какой-то авторитет в здешних кругах. Или просто тот, кого нельзя заменить.

– Ох, и напугал ты нас. Вчера полуживого привезли, сердце еле бьется, пульс нитевидный, а к вечеру уже стабилен. Кровь мы у тебя взяли, все в порядке. Давай еще давление проверим, – продолжал врач, заодно поводив фонариком перед глазами. И вытащил из прикроватной тумбочки навороченный автоматический тонометр. – Рукав закатай. Ага…. Так… Так… Сто двадцать на восемьдесят. Хоть сейчас в космос. Ладно, тогда я готовлю выписку. А ты пока пообщайся с товарищами.

– Привет, Коля, – улыбнулся Серый, доставая из нагрудного кармана удостоверение темного, почти черного цвета, и раскрывая перед моими глазами. – Меня зовут Павлов Иван Иванович.

«Военная разведка» – успел скользнуть я взглядом, и рядом раскрылась вторая корочка.

– Кораблев Иван Павлович, – представился другой.

– Угу, понятно. А я тогда Саня Григорьев, очень приятно.

На мгновение между нами повисла такая напряженная тишина, что казалось, продолжения беседы не будет. Однако Синий с Серым, не сговариваясь (они вообще все делали не сговариваясь, словно две руки одного человека), улыбнулись.

– Значит, правильные книжки в детстве читал, – хмыкнул Синий.

– Каверин на полке стоял, – кивнул я. – Ладно, будем отталкиваться от того, что вы из разведки, пусть и обойдемся без реальных имен. Вы же сейчас расскажете мне, что происходит? Почему я здесь, когда моя команда там играет?

– Матч закончился вчера, – открыл Серый папку, передав мне плотный лист глянцевой бумаги. – Вы проиграли москвичам два-три. А потом еще местной академии. Но если тебе будет приятно, тольяттинцы москвичей в финале выбили. Зато ты стал лучшим бомбардиром. Позолоченную статуэтку мы тебе домой отвезли. А то еще потеряешь здесь.

Я грустно взглянул на грамоту, пытаясь сглотнуть появившийся в горле комок. На душе было паршиво. Надо же, подвел пацанов. Представляю, в каком они сейчас состоянии.

– Что интересно, ты игрок центра поля, опорник, даже не атакующий полузащитник. А все же забил больше всех в своей команде за четыре игры, – подхватил Синий.

– Просто оказался в нужное время в нужном месте, – ответил я, пожав плечами.

– Скажу больше, у тебя удивительная способность к этому.

– Товарищ Кораблев, или Павлов, я забыл, кто из вас есть кто, а можно не ходить вокруг да около? И просто уже сказать, что происходит? Зачем я здесь? Может, вы меня с кем-то перепутали?

– К сожалению или к счастью, нет, – сказал Серый. – Нам нужен именно ты. Скажи, Коля, а ты вчера не чувствовал себя странно?

– Вчера? – пробежал по моей спине неприятный холодок.

– Вчера, – повторил Синий.

– Да нет, вроде, день как день. А что такое?

– А вот что, – Серый выудил еще листок из своей папочки.

Только теперь он был не такой глянцевый. Но красивый, с массивными печатями, заполненный каллиграфически ровным почерком. Правда, копия. Бумажка оказалась ни много ни мало, а завещанием. Составленным Его Светлостью Ирмером Даниилом Марковичем в присутствии нотариуса Куропаткина на… мое имя.

– Ничего не понимаю. Это… это оттуда? – поднял я голову от листка.

– Оттуда, Николай Федорович, – ухмыльнулся Серый.

– Если говорить серьезно, – впервые не поддержал его Синий, – то Ирмер Даниил Маркович завещал все, что имел, тебе. Имущество, деньги, но что самое главное – дар.

– Дар? – опять попугайски переспросил я.

– Именно так, – подтвердил Синий. – Дар, магия, пси-энергия. Названий можно придумать множество. Но это именно то, что отличает иносов от нас.