Невозможное возможно
От причастности к чему-то, выходящему за рамки всех допустимых для него понятий, Вершитель замер поражённый, и даже течь перестал. Он впервые видел и зрел, чтобы книга Судеб записала событие, произошедшее в Сером Мире Существования! Свершающемся буквально при нём! И это в мире, где ничего не менялось, НИКОГДА! И было заранее и всегда известно наперёд ВСЁ! А книгу Судеб всегда писали где угодно, но не тут! А это значило, что в этом замершем в своём постоянстве Мире Существования, неизменном, как были уверены многие, что-то менялось. И это что-то было грандиозней, чем они могли бы предположить! Но что это – им было неведомо!
Вершитель пространно следил за продвижение Светлого туннелями призрачного кокона Стикс Вселенной экспериментального Мира Жизни. Всё было привычно и обыденно. Но что это?! Такого не может быть?! Светлый сгусток приближался к запретной территории! Он выбрал для входящей посадки местность, которая была за чертой выжимки, за чертой, где Мир Жизни существовал! И там этот Мир уже не существовал в своём линейном мире! Его там попросту небыло! Светлый входил в Мир после часа «Ж». В Мир, после Жатвы! Но этого мира после жатвы быть не могло! Не могло быть вообще! Если только, но… Отменят Жатву?! Такое невозможно! А себе он верил! Ибо Судьбы мира не так часто меняются чтобы такое могло быть именно в этот момент! На его памяти такого небыло и быть не могло!
Вся Судьба мира ВСЕГДА изначально вносится в книгу Судеб! Определяя Суть мира и его коны от Засева до Жатвы. И только чуть-чуть переписывается, но не так же! Вершитель знал по рассказам, как может мощно и своенравно «надругаться» судьба над кем-то, искривив его линии Жизни. Он порой даже коварно потешался, ревнуя, чувствуя в ней конкурента. Но это там, там в мире Жизни есть Судьба, а тут, тут всего лишь Карма! Мягкая и поддавливая, рулить которой Вершитель уже давно научился, как ему казалось. И уж от неё он не ждал сюрпризов! Если и ждал, то не таких!
И вот она его била, била сильно и безжалостно, коварно и подло, как будто это была не мягкая, податливая и привычная Карма, а жестокая и коварная Судьба! Вершитель чувствовал, как привычный ему мир пошатнулся, и всё сильнее изгибается и колышется в своём непостоянстве! Вершитель давно уже наметил, куда пойдут ресурсы его доли от Жатвы этого Мира. Он давно подготовил пустые коконы для лучших сладостных сгустков с этой Жатвы! В эти доли эонов, проносившихся у его вытянутых в мольбе вихрях! Ведь он прогорал! Прогорал на пожалуй лучшем своём за все Эоны замышленном коварстве! Ведь недаром при его участии чертежи этого мира были ликвидированы, дабы никто более не смог продолжит это дело! Он не просто зрел этот момент, он чувствовал и понимал, что это крах его надеждам! Надеждам, которые уже практически осуществились! Мир Жизни уходил буквально из его кокона! Его кинули в лучшем, нет, ИДЕАЛЬНОМ его начинании, кинули жестоко и подло, коварно и зло, мелко сжульничав, и крупно опустив! И как? Как даже он сам не мог себе представить!
Недоумевая, Вершитель открыл книгу Судеб Мира Жизни. Он отлично знал её содержимое. Недоумённо отворив её на последних страницах, он искал знакомые места. Вот и местный 1972 год от их эпохальной даты РХ, Год великой Жатвы! Он тогда недоговорил, информируя прозрачного, что тому осталось 15-20 лет линейной текущей жизни в том мире, он недосказал, что этими годами нельзя будет воспользоваться, ибо мир проживёт ещё очень немного и будет сжат, выжжен, выкачан и использован! Он даже усмехнулся своему идеальному коварству, ведь даже воплотясь там, прозрачный не будет в силах что-то изменить, будучи ещё крохой! Это было ещё одно идеальное коварство в его копилке! Но…
Как это?! Вершитель не верил своему взору! Такого не может быть! Книга менялась прямо у него во внимании! Так не бывает! Вот! Вот ЭТО событие 1961 года от РХ местного линейного времени, что должно было точно завершить Жизнь Мира, ядерная война, что станет третьей и последней мировой войной, сгустки будут растерзаны, перепуганы, прожарены в соку и максимально вкусны! Он даже подёрнулся волнением в сладострастных мечтах о восхитительных эманациях, как было бы вкусно и чувственно. Ещё бы, столько настаивали! Ведь прежние потуги войн не справились полноценно с этой задачей, ибо постоянно кто-то мешал, снижая накал страстей! Их искали и не находили! Но тут они постарались и подлили огня! Солнце, разжигаемое людскими страстями страха, ненависти, горя и желаний, вожделения и страстей, должно было выбросить протуберанец и само вспыхнуть на этих эманациях людей максимально жарко, выжигая неготовые к такому повороту событий тела жителей и рвя целостность сгустков, прожаривая до хрустящей корочки!
Но… НЕТ! Вершитель уже второй раз пожалел, что не умеет материться. Он дрожал и его бил вихрь озноба! НЕТ! Война не началась! Её коварно прервали, не дав разгореться! Как?! Вершитель же всё проверял – ведь не должно было ничего помешать! Но Вершитель верил в своё коварство и был предусмотрителен. Ведь был запасной план, 1972 год по любому стал бы последним! Уж по всем планам Солнце в этом году разгоралось бы, пожирая всё и вся! После этого кто разберёт в обломках и мешанине сгустков кто дал команду, а победителей не судят!
Никто не знал про этот коварный и тайнейший план! Никто не мог знать! Он обнаружил эту возможность ускорения мира в чертежах, и передвинул дату пораньше, когда уже не будет возможности изменить и главное некому пережить, ибо будут не готовы! Он возбуждённо потирал вихри, веселясь своему коварству! Он уже готовил пустые и новенькие скорлупки коконов для материала. Но так не бывает!! Кто-то сместил в иное время разгон этого мира! Но как?! Он уничтожил все планы, все! Он ликвидировал все возможности управления системой отсюда, сдвинув рычаги и выставив линейное время, чтобы никто, НИКТО, даже Он не мог вернуть ничего вспять! Вдруг искра догадки пронзила его кокон сути… Прозрачный… Вот… Как там правильное матерное слово?! Прозрачный сам оттуда сдвинул рычаг ускорения?! Но это НЕВОЗМОЖНО!
Вершитель в полнейшей прострации смотрел на Книгу Судеб Мира Жизни. Год 1972 от РХ, Лета 7480 от СМЗХ, год великой Жатвы, Год ЕГО НАДЕЖД на всё и год его бесславного поражения, ведь он даже не может ничего сделать, ибо Вихри коротки! А рычаги теперь все там, в том мире! ВСЕ! А он-то ТУТ! Близко, только протяни, но ТАМ! Он в бессилии взирал на уже безнадёжно потерянные им такие изумительные надежды, а какие были планы, а как он…
Ой, Книга! Что это?! На странице Книги проявилась надпись: «Жатва перенесена на срок одного поколения, под мою ответственность. Подпись» Мою?! Чью мою? Подпись Вершителем не опознавалась, но она была и была незыблема даже для него! Подлая и скользкая мысль пронзила его насквозь: «Ведь это был Он, тот, за кем прошли ТУДА эти странные сгустки! А возможно Он был одним из них!»
Так вот откуда проявление этого странного мира тут, Вершитель глянул на тот ещё призрачный чистый мир, что недавно появился. Так вот почему Светлый так уверенно нырнул в запретную зону! Светлый УЖЕ знал о случившемся! Так вот зачем нужны были чертежи! Там была эта зона намечена, как нечто большее, что создавало этот Мир Жизни!
Увиденное не просто потрясло или раздавило Вершителя, оно его взорвало изнутри! Сказать, что Вершитель вывернулся наизнанку от всего случившегося, ничего не сказать. Его фрактальный «танец» безнадёжного отчаяния был весьма странный и витиеватым, его метало и рвало, раскручивало и сжимало. Так не бывает, собравшись кое-как в себя, протянул он. Почему со мной… Подпись не читалась даже им, хотя он похожую подпись видел только раз в своём существовании и также не знал кто это и чьё. Он не был глупым тусклым и пустым сгустком, он уже понял, что это выходит за рамки любых его и так весьма огромных, а точнее неограниченных полномочий. И теперь стало Вершителю понятно, что полномочия его не такие уж и бескрайние! А это ведь сделал некто, кто, как выходит, в состоянии вершить Судьбы Миров, почти как те, кого не принято называть и мыслить. Почти… Или… Равный? «Во, влип…» – пронеслось у Вершителя, но тут он справился с пытавшимися его опять разорвать эмоциями.
Вершитель смотрел на Мир Жизни. Он знал, что не сможет, просто не имеет сил туда пойти, зная, что билет в один конец. «Там Он» – крутил Вершитель слышанные им фразы. И понимал, насколько Он БЫЛ, чтобы сделать такое. Прямо при нём, в Книге Судеб добавлялись страницы, и проявлялись вёшки лет на линии Судьбы этого мира после отметки «Ж», как несбывшегося события, но которое было записано Эоны и тысячелетия назад, и именно предрекали пророки раз за разом на 1972 год от РХ. Вершитель отложил задумчиво ещё 15-20 лет. И заметил новый Час «Х», то был 1992 год. Это не Час «Ж», но перспективно, и можно попробовать. Чуть изучив линию событий, Вершитель приметил, разделив поровну, перспективные даты подготовки Часа «Х»: Час «П» – 1982, расположенный посередине и с розжигом от 1980. И Час «Ч» – 1987. У Вершителя мелькнула коварная мысль, а что если… Зачем мешать, когда можно подтолкнуть, ускорить, свершить раньше и погорячее! Ведь можно зажечь чуть раньше и раздувать? Никто не заметит, но тогда как рванёт… И он незаметно чуть-чуть пометил местами, сместив по ним событийную вёшку Часа «Ч» на начало 1986 года. Интересно, довольный коварством прикинул он, кто успеет раньше?
Вершитель смотрел на переживший его коварство Мир Жизни, и размышлял, что всё же неплохо он замыслил. Пусть кто-то смог отодвинуть, но он, Вершитель, может «помочь» разогнать так, чтобы… Чтобы… Ах, главное пораньше, и чтобы никто не заметил! Ведь тот тоже не будет себя обнаруживать! А случись само – какие претензии? Он же не мешал, он подталкивал и помогал! А за усердие в помощи не наказывают? А если излишне усердно толкал? А если вышло в результате раньше? Инициатива разве наказуема? «Всё же ой как коварен» – мелькнула довольная собой мысль Вершителя.
Глава 5. Начало
Младенец спал, спали и многие в палате, ничего необычного, обычный родильный дом, обычный земной день, обычная палата, обычный год этого мира. Вот разве только Солнце было непривычно жарко.
Он рассматривал Мир. Организм, получив очередную порцию белой жидкости, забив ей желудок, смачно занимался процессом выделения ингредиентов, отправляя излишки и разобранные элементы дальше по трубопроводу. Жидкость звалась молоком и получалась из смеси разнородного состава этой жидкости, которую собирали со всех тех, откуда они появились. После это перемешивалось и каждому доставалось. Все были равны и даже те, кому иначе было не положено получать такое молоко. Это было возможно высшее социальное равенство – каждому по потребностям, от каждого по возможностям. Все ели, ели хоть и одно, но ели досыта и все! И возможностями делились щедро, выделяя их в материал, коим их оборачивали. И никто, никто не ленился! Никто не говорил, что он сделал больше, потому ему надо больше вкусняшки! Все были равны в эти дни! Равны и счастливы. Может, не так разнообразно кормили, но всех! Но счастливы были по своему разумению. Как оказалось, оно было не у всех, разумение-то.
Он хотел познакомиться с соседями, но пока удалось только выяснить, что не все организмы заняты и полноценны, многие только готовы к заселению. Где-то уже загорался серый свет жизни, увлечённый собой, и не реагирующий. Где-то вообще небыло, только искорка. Часто их палату, а именно так звали их место обитания, посещали разные местные сгустки самой разной светлости, оттенков, прозрачности, рыхлости и кривобокости, осматривали готовые для заполнения тела, и даже примерялись в некоторых организмах к уже сереющим тлеющим светом рыхлым сгусткам, возможно с далеко идущими планами. Ходили стайками и поодиночке. Подбирали себе комфортное жильё на будущее, даже кипели обсуждения! Видимо это был привычный ритуал, где изготовленные тела выставлялись для заселения в осмотровом зале. Организмы маленьких двуногих, людей, как их тут звали, были заботливо упакованы, и периодически проводились внешние технические работы, по очистке, заправке, и удалению выделений. Приносили новых и уносили других в большой мир. Обычный день, обычного павильона обычной торгующей или распределяющей и сортирующей конторы.
Тела были разной конструкции, одних звали девочки, других мальчики. Девочки предназначались для прогулочного по этому миру варианта, что-то типа отдыха от будней иных миров, где организм на автомате возит вас по местным достопримечательностям, а вы кормитесь местной экзотикой по дороге. Организм этого типа исполнял минимум обязанностей по воспроизводству тел, и был свободен всё существование. Оттенок цвета таких зарождающихся там сгустков имел розоватый, со временем переходящий в красный оттенок. Эти организмы пристраивались куда-то или за кем-то, и текли по инерции, стайками, от рождения и до жатвы, которая тут звалась смертью, ибо откормленный сгусток менял меру жития мира. И на выходе имел серый свет красного оттенка. Низкопробный материал, как считалось у приёмщиков в сером мире. Да и что вы хотите от рыхлых и ожиревших в безделье сгустков, которые этот свой жизненный эон прокатались и просуществовали в этом закрытом и пропахшем ими вагоне? И они даже не шевельнулись, или может пару раз шевельнулись, в остальном за них рулила автоматика тела, а они, завидев вкусняшку, с криками «хочу» – рвались к ней, и обижались, если не доставалось.
Те, кого звали мальчиками шли в этот мир за каким-то делом, чтобы что-то изменить, свершить или сделать. Планов громадьё, куча задумок, но они ещё не знали, что постепенно увлекутся этим миром, и память их с задумками останется там, за чертой. Да и знали, но в очередной раз надеялись обмануть. И только во снах и мечтах им являлись их громадные планы, и ожидаемые свершения. Но… Только пред смертью всё возвращалось и вспоминалось, но было поздно. Воспроизводством тел мальчиков не обременяли, хотя они и могли, но это осталось в прошлом, когда сгусток всё же разгорался, и тогда мальчик мог снести потомство. Впрочем, частично это происходило у части в течение жизни, и местные звали это аппендицитом, и детородный орган удалялся под предлогом воспаления, хотя там зарождалась жизнь. Впрочем, она была не жизнеспособная чаще всего, это был обычный блин комом. Такое могло быть как у мальчиков, так и у девочек с синеватым оттенком.
Были и те, кто был типа мальчиком и типа девочкой, сдав необходимый минимум, вроде как намеревался делать по плану, обещал делать и строить, но только для того, чтобы заполучить более горячее тело, или более спокойное. Оттенок серого сгустка мальчиков был голубоватым, становясь синим, а значит более быстрым и перспективным, сулящим больше вкусняшек. И сгустки шли на ухищрения, чтобы заполучить! Они якобы намеревались делать, но после вовсю им что-то мешало, а значит, можно было быть туристом, вкушая вкусняшки, и слать отчёты, что ничего не выходит по объективным и независящим от них причин. Впрочем, таковые были в организмах девочек, где рвались делать, но не совершать, но вкусняшек подай за сделанное.
Были и средние, их мало, это мальчик и девочка в одном флаконе. Оттенки самые разнообразные, но в основном тусклые серые. Эти были без определённых обязательств, свободные художники и туристы. Их некогда задача была творчеством, ибо не обременённые обязательствами. Они могли плодиться, правда, не умели, и свершать, правда, не хотели. Особо не пользовались спросом в силу специфики. Гораздо проще быть мальчиком типа девочка, или девочка с мальчиковым уклоном. И в этом случае оттенок красного переливался и другими цветами, впрочем, как и синего. Обычно синий оттенок тускнел со временем жизни.
Он опробовал свои навыки былой магии этого мира. Часть была не действующей, часть вполне функционировала. Чего же местные не пользуются? А! Они когда-то зазубрили «верные» магические ритуалы и пользовались, пока коны мира не повернулись и изменились и «верные» заклинания просто перестали действовать, а как адаптировать их уже никто не знал. Ведь никто же не хотел учить какие-то там руны, когда можно зазубрить, воскликнуть и получить! Но прошло время, мир поменялся, истинные некогда знания стали не такими и истинными. И слова те же, а эффект никакой! А они продолжают, долбит заклинания, методики и техники «верных» учений прошлого, искать секретные фолианты с истинными знаниями, которые от них кто-то «спрятал», как им кажется, а подсунул туфту. Зато в поисках хоть не отсиживают седалища. Впрочем, кто как. Кто-то ищет, не сходя с места, мечтая.
Времени было много, за организмом ухаживали заботливые руки нянечек – так звали больших людей в халатах женского полу, были это большие девочки, часто только по размеру тел, кто проводил внешнее обслуживание молодых организмов. И можно было наблюдать, разве что, выполняя некоторые стандартные процедуры, радующие всех. Принципы просты и понятны – таращить глазки, издавать звуки «а», «у» и другие понятные большим людям команды, отчего они сразу меняли поведение. Сигнал «Ааааа», варьируя громкость, подзывал к себе окружающих. Это была кнопка вызова с голосовым управлением. Питание подавалось по расписанию. Выделять всякие всячины желательно было тоже по нему же, иначе приходилось лежать в мокром непотребстве до плановой замены материи, что неблаготворно сказывалось на функционировании организма, где он соприкасался с тёплыми поначалу, но едкими выделениями. Приловчился делать это к моменту прихода, когда большой диск на стене ставил палочки-стрелки в правильные позиции, это называли часами. В целом не так сложно.
Но зачем они ходят, если можно летать? Присмотревшись к местным повадкам, было сделано заключение, что в местных обычаях летать не принято, это считалось неприличным и даже ужасным, и потому не использовалось. Они занимались тренировкой нижних конечностей, занимая их ходьбой, и так увлекались, что именно это получается лучше всего, что больше им ничего не хотелось. Надо быть осторожней, а то расстроятся, потому он практиковался в часы, когда никого постороннего и больших людей небыло. Такого времени было предостаточно.
Мир был неспокоен энергиями, и левитировать было несколько неудобно, можно было промахнуться. Перемещаться сразу куда-то – тоже было сложновато. Но, подкручивая и адаптируя навыки, удалось добиться кое-каких успехов. Следы успехов отпечатались на потолке палаты, в виде профиля запелёнатого младенца. Что очень дивило заметивших на потолке этот след. Периодически пытался переместиться, когда никто не видел, т.е. все отсутствовали, кроме своих. Удавалось сместиться, но не вернутся. Как-то нянечка заметила младенца лежащего на пеленальном столике одного. "Как так?" – сказала она. И переложила. Иногда его находили у соседей по палате – грудничков, лежащего рядом с кем-то из них, которые, как нянечкам поначалу чудилось, пытались беседовать. Нянечки быстро привыкли к чудачествам палаты и не замечали странностей, периодически возвращая странного младенца обратно на его место. Не объяснять же нянечкам, что они тут активно приобщаются к этому миру? Да и не поймут.
Сенсоры глаз, как звали визуальные органы, постепенно настраивались. Сенсоры глаз в этом мире представляли собой весьма хитрое устройство. По виду простое, но имеющее, по сути, не ограниченные возможности. В примитиве оно смахивало на обычный сенсор первых моделей, где весь мир измерялся через заложенный изначально шаблон. Это было ограничение. Потому как всё, что выходило за рамки шаблона, было просто не видимым! Это как смотреть на мир через изготовленный изначально дуршлаг. Такие системы стоят на первичных организмах тел этого мира, и на технике людей, считающих, что они скопировали строение глаза. Ага, счаз! Они скопировали своё самомнение о том, что знают.
Глаз и сложнее, и проще. С некого момента, стало не логично ограничивать себя таким забором, и стали ставить дифракционные устройства, работающие на принципе сравнения разделения. Этот принцип позволил не штамповать кучу шаблонов, сделанных раз на всю жизнь, обмениваясь ими, а организовать самонастраиваемую систему, в которую можно загружать изменённые шаблоны и самому править. После, отработку шаблонов и вовсе переместили в этот глаз. А потом и вовсе исключили шаблоны, оставив весь спектр, оставив шаблонам только первичные функции для пользования ума. И глаз функционирует элементарно просто – в него закладывают параметры верхней границы частот – светлым светом, и нижней – чёрным светом. А разницу между этими пределами определяют как цвет, точность распознавания которого зависит от самой системы, а не сенсора. По сути, это напоминает обычную реку, где в общем потоке ставят 2 стенки, и протекающая между них жидкость анализируется по скорости своего прохождения в ейном естестве. Организм получает в итоге шкалу частот, и уже от него зависит, что с ними делать, чем быстрее работает система, тем больше деталей видно. Чем быстрее внешний поток, светлее, и разнообразней частотой, тем больше мелких деталей можно поймать. Впрочем, на первых парах, да и у тех, кто пользуется только умом, шаблоны функционируют на автомате, а кто их, шаблоны, воспринимает и после как истинный мир, и заглянуть за них не пытается.
Эту систему так и назвали – частотным разделителем. А вкупе с обработчиком – был уже анализатором. Он был настолько прост, что его устанавливать стали везде, куда не попадя. Даже в выдвижные «усики». И даже некоторые системы представляли один сплошной глаз! Он был самодостаточным! Что важно, данный тип анализатора легко переделывался под разные частоты, что люди назвали звуковыми, световыми, вкусовыми, обонятельными, и даже чувствительными! Впрочем, усложняя систему до модели люди, обработку сигналов вынесли в сами сенсоры, где организовывалась постепенно некая база первичных образов, уже которые посылались дальше. Это позволило не просто упростить основной центральный вычислитель, но и в части моделей обойтись вообще без него. Такое существо двигалось, функционировало, осуществляло все полезные социальные функции, его вовсе не отличить от остальных. Оно даже обновляло базы образов, часто, правда, копируя их с других, или беря с источников образов, что нынче назвали книги. Или просто загружая визуальные образы напрямую через глаза. Оно вырастало, зазубривая правила, и существовало! И единственно, что не исполняло это существо – оно само не могло ничего, кроме стандартного! И требовало руководства! Оно было мальчиком или девочкой, или кем угодно, чьи образы переняло с внешнего для него мира.
Оно действовало по шаблонам, стереотипам, отзывалось на рефлексы, совершало заложенные или адаптивные действия, но не имело никакого СВОЕГО мнения и не могло принять решение, кроме стандартных, уже опробованных и имеющихся, использовалось только взятое у других. Именно это заимствованное мнение становилось его мнением, и тиражировалось, добавляя наработки собранных уже им образов. Попытка вывести это существо на что-то новое, вызывала в нём панику, сродни краха мира. Попытка задать вопрос вне базы его данных – либо блокировалась, и попросту не замечалось, либо вызывало панику, иногда до глубочайшего выхода из себя. Впрочем, его существованию в мире эта тонкость не мешала, ибо приличные объёмы данных, которыми владел каждый из таких существующих, а в парном и большем числе участников, объединённом существовании – они владели расширенной базой, были многие готовые решения на все случаи их жизни. И даже сгруппировавшись в толпы, объединения, группы и могли быть некой сознательной и дееспособной единицей, даже вершащее что-либо, пока не распадались на отдельных людей со своими шаблонами. Чего в их шаблонах небыло, для них попросту не существовало. Они попросту не видели этого, не чувствовали, этого в мире для них небыло! Однако толпой или группой они могли выработать новые шаблоны, и загрузить всем участникам, ибо они вместе были некой Сущностью, а по отдельности никто.
Эти существа часто самоуничтожались, группами и поодиночке, особенно оставаясь в одиночестве, и старались везде ходить в поисках новых образов, набираясь ими, чтобы быть готовыми к некому эпохальному событию, которое их пугало своей неизвестностью! Зато там же и вкусняшки! В чём неизвестность? В том, что в их базах знаний небыло образа под действия в этой ситуации. Мир, по сути, для них тут же переставал существовать, они оставались не в фигуральной, а буквальной пустоте. Т.е. вот тут есть мир, а тут нет. Тут есть, а тут нет! Потому они всегда цепляются за стандартное и привычное, а лучше старое, не в силах перепрыгнуть пропасть, даже если там вкусняшки. Новые же особи, с новыми данными, кажутся продвинутыми, но это пока новые данные по уже изменившемуся миру в них накапливаются, а после они остаются прежними страшащимися, впрочем, сидящими чуть дальше прежних. Чтобы не выпасть из привычного, они зацикливали события, и начинали ходить кругами, так можно было сохранить привычные образы и решения, которые всегда повторялись. Чтобы их не вытащили, они всегда выдвигали причину, почему им надо тут быть – они ещё не готовы, и старались остаться на привычном месте, бывало до парализации. Новое событие вызывало поток новой информации, которую нечем обработать, просто нечем! Этот поток назвали Страх, и его наличие означало новое и неведомое в шаблонах. Если привычные образы так и не находились то, заполняясь потоком страха, существо гибло от парализации. Этот способ деактивации систем использовался широко для сбора урожая – достаточно показать неизвестный образ, как существо тут же впадало в оцепенение, и легко бралось без всяких усилий.