Кэнто

– Ну, как дела? Как Нацуки? – отхлёбывая пиво, спросил Одзава. Кэнто давно подозревал, что тот неравнодушен к Нацуки, однако прямо об этом не спрашивал. Ему нужна была дружба с Одзавой: иначе останутся только приятели.

– Я играл сегодня, – ответил Кэнто, проигнорировав вопрос о жене. – Быстро взял удачу. Потом… – Кэнто поднял тёмный стакан: бурбон с содовой, безо льда; поверхность ловит свет ламп, висящих над стойкой, и перекидывает этот свет в его, Кэнто Хасэгавы, глаза. Чудесный свет и осенний бурбон… В нём есть частичка американских хайвеев. Может быть, один механик его возраста (нет, пускай будет чуть постарше) заканчивает работу над машиной. Что он делал с ней? Ставил турбину. Он идёт и наливает себе бурбона…

Кэнто отпил маленький глоток. Он не будет спешить. Ему нужна уверенность, потому что уверенность притягивает удачу – и не наоборот.

– Закончил с одной резаной, – произнёс он так спокойно, что сам себе удивился.

– Что в сумме? – спросил Одзава. – Какой у тебя счёт?

– Чёрт его знает… Кажется, только одна неудача и есть. Я сбился.

– Ладно, одна не страшно. Может, просто ударишься где пальцем, стакан разобьёшь.

– Знаю. Важно не это. Нужна система. Ты слышал о системе?

– В Америке?

– Типа того. Вся Игра…

– Погоди, пойду отлить, – Одзава, почувствовав долгий разговор, встал, хрустнул плечами, огляделся и направился к коридорчику, который вёл к туалету. К стойке подошли Джек и Ямамура. Вслед за ними появилась с двумя пустыми подносами Касуми. Она стояла и ждала, когда Хироюки, бармен, обратит на неё внимание.

– Зови меня сразу, – сказал ей подошедший Хироюки. Он отбросил полотенце в корзину и вытянул из стопки новое. – Как можно быть такой тихоней в баре?

– Два грейпфрутовых сётю[4 - Сётю – крепкий спиртной напиток. Используется в качестве алкогольной основы в коктейлях. Такие коктейли называются «тюхай». Названия вроде «грейпфрутовый сётю» не являются нормой и употребляются крайне редко, обыкновенно на севере Японии.], два короккэ[5 - Короккэ – крокет (своеобразная котлета) из толчёного картофеля, мяса и овощей, обвалянный в муке с яйцом, затем в панировочных сухарях и обжаренный в масле. В некоторых префектурах включает в себя морепродукты.] салата, большая эдамамэ[6 - Эдамамэ – популярная в Японии закуска к пиву и спиртным напиткам. Представляет собой солёные отварные соевые бобы в стручках.], – произнесла она быстро. – Вот ещё дзэнко[7 - Дзэнко – деньги (только в диалекте цугару).] за прошлый раз: тот, что в шляпе, передал, – добавила девушка, протягивая свёрнутые купюры через стойку. Хироюки ловко спрятал куда-то деньги и кивнул.

Касуми Хонда появилась в Мито чуть больше года назад, ранней осенью. Тогда ей было девятнадцать. Родилась она на севере, в городке Госёгавара. Причину, по которой Касуми покинула свою семью, родную префектуру Аомори и, закутавшись в старый зимний пуховик, на товарном поезде доехала до Мито, знал только Хироюки Накадзима, и не было никакой возможности выведать это у него. Кэнто слышал лишь то, что слышали все: Хироюки приютил девушку у себя, а позже она стала официанткой в его баре. Со стороны казалось, что девушка заменила Хиро дочь. Так ли оно было на самом деле, никто не знал. За разговоры об их связи Хироюки мог поколотить, так что слухов никто не распускал. У Накадзимы была тяжёлая рука, а кроме того он знал серьёзных людей в Ибараки, так что вокруг Касуми образовалась невидимая аура неприкосновенности, о которой новые посетители обычно узнавали от завсегдатаев. Удивительным образом это лишь увеличило интерес к «странному американскому бару, где работает девушка-ангел».

Касуми, взяв квадратный поднос с напитками, направилась к столикам. Простая чёрная блузка, джинсы и коричневый фартук на поясе, перешитые самой девушкой, выглядели будто созданными для неё, подчёркивали природную плавность движений и – в нарушение всех ожиданий – давали достаточно материала для фантазий о её стройном теле. Когда Касуми проходила мимо Кэнто, он ощутил лёгкий запах мандарина от её длинных прямых волос. «Почему северянки так любят мандарины?» – подумал он.

Ямамура проводил официантку жадным взглядом:

– Её цугару[8 - Диалект японского языка, распространённый в префектуре Аомори. Один из самых сложных и своеобразных диалектов, сильно меняющий речь. Касуми старается говорить на стандартном японском, лишь изредка допуская отдельные слова на цугару.] меня с ума сводит. Акцент. Мурлычет так, что по спине мурашки. Она из Аомори.

– Это лучше, чем кансайский[9 - Диалект японского языка в регионе Кансай. Благодаря массовой культуре имеет сравнительно широкое распространение, очевидные правила, хорошо описан в литературе.], – ответил Джек. – Я совсем не могу понимать кансайский.

– Да, брат, ты сечёшь! От всяких «ондорэ» одна тошнота. – Ямамура хлопнул его по спине и показал бармену двумя пальцами на стакан.

Кэнто слышал, что сказал Ямамура, и понял сразу, что тот имел в виду родившегося в Осаке Одзаву. Генри Ямамура был ему неприятен. Крепкий бандит с лысой головой и отсутствующей фалангой на левом мизинце стал появляться в «Идзуми» зимой, когда Кэнто ещё работал в доставке. Ямамура подружился с Джеком и Дзё Уэхарой (тем самым Дзё, что играл когда-то на гитаре в «Сэкаймацу»), а на остальных смотрел свысока. Вот теперь он нарочно высказался насчёт друга Кэнто и смотрел на его реакцию, выставив вперёд широкую нижнюю челюсть со шрамом. Кэнто сглотнул. Он затылком чувствовал этот довольный взгляд и знал, что ничего не сделает. Вернулся Одзава, и Кэнто, окликнув его, потащил друга за дальний столик. Сзади, шумно выдохнув через маленький плоский нос, усмехнулся Ямамура. Хироюки что-то сказал ему, может быть на счёт Касуми, и Кэнто был бы рад узнать, что бармен осадил Ямамуру, но он ничего не расслышал.

– Так вот, – продолжил Кэнто начатый у стойки разговор, – я думаю, что вся Игра может оказаться загадкой, у которой есть решение. А Оши выбирают тех, кто сможет определить победную стратегию или разгадает их систему.

Одзава нахмурился:

– У тебя одна Игра на уме.

– Но всё-таки, что ты думаешь? Может так быть?

– Я ничего не думаю, – Одзава достал сигареты. Кэнто тоже полез за своими. – Есть зажигалка?

– У меня спички. Зажигалка к неудаче.

– Брось! При чём тут зажигалка?

– На пустом месте слухов не рождается. А так говорит уже много людей, – Кэнто протянул другу коробок. Про зажигалку он услышал только однажды. – В общем, система. Я стал записывать партии. Чужие, должно быть, без толку записывать. Могут и обмануть… Рё, мне просто нужно немного опыта и данных. Я докажу, что есть система.

– Если бы ты был профессором математики, я бы поверил, – Одзава затянулся и, откинув голову, с довольным лицом выпустил ароматный дым вверх. – В твой успех, – добавил он.

– Не обязательно быть образованным. Некоторые гении вовсе не учились в школе.

– Например?

– Ну, – Кэнто замялся, так как не знал точных примеров. – Эйнштейн.

– Кэн, может, попросишься обратно? Шеф знает, что ты тогда проигрался, а значит, машину разбил не по своей вине. То есть как, – поправился он, – по своей, но неизбежной. Сейчас вместо тебя молодой парень, и вот он дурак сам по себе, безо всякой Игры.

Кэнто покачал головой и откинулся на спинку стула, отдаляясь от Одзавы и стола и как бы показывая этим свою независимость:

– Я не вернусь. Даже если нет никакой системы, я буду рисковать и либо погибну, либо разбогатею. Стареть и терять эти годы в той жизни, которая у меня есть, я не хочу.

В зале послышался женский смех. Одзава тотчас обернулся:

– Вот они! С тобой чуть не пропустил. Пойдём, познакомлю! В салатовом – подруга Акиры. Помнишь Акиру? Который бензин поджигал, чтобы накачать колесо, и спалил его.

Акира был весёлым парнем. И Одзава. Все они сегодня хорошие весёлые парни.

3

Кэнто проснулся от кошмара: за ним гналась одноногая старуха. У неё были длинные белые волосы, с которых во все стороны сыпался мусор. Она то прыгала, то летела, плеская в Кэнто кипятком из большого ковша. Кэнто бежал изо всех сил, но старуха не отставала. Кипяток не кончался и не мог кончиться, так как его производил сам ковш – во сне это было очевидной истиной. Проснувшись, Кэнто долго не мог придти в себя и, перевернувшись на живот, ощупывал вспотевшую спину. Ожогов не было – только две длинные царапины. «Это ещё откуда?» – подумал Кэнто, садясь на измятом футоне и хмурясь от накатившей головной боли.

В комнате было светло. Аккуратно сложенный, но не убранный футон Нацуки странным холмом возвышался справа от него. Кэнто встал, снова потрогал царапины, прошёл на кухню. Всё было вымыто, вычищено, расставлено по своим местам. Переступая с ноги на ногу на холодном полу, Кэнто полез за аспирином, но нашёл только пустую пачку. Он снова поморщился, налил из крана воды в стакан, выпил её большими глотками. У воды был сильный железистый привкус, отчего она напоминала кровь. Кэнто налил ещё стакан. «Надо было слить воду. Сначала грязная идёт, а этот уже нормальный».

Вкус воды не изменился.

«Хорошо, – подумал Кэнто, – давай вспомним, что было вчера. Сидели в баре с Одзавой. Потом пришли девчонки. Мы выпили, ещё выпили… После начался спор о машинах, в котором я был прав. Удачный спор, хотя Одзаву жаль. Потом… Что было потом?» Как Кэнто Хасэгава ни старался, он не мог вспомнить ни единой детали, ни единой зацепки, которая вытащила бы за собой прочие воспоминания. Он вытянул руку, чтобы посмотреть время и завести часы, но часов не было. Не было их и в комнате. «Видно, я сильно накидался и где-то отрубился. А часы кто-нибудь… Стоп!» Кэнто бросился к куртке, нащупал бумажник и облегчённо выдохнул. В другом кармане, рядом с пустым коробком, нашлись часы. Стрелки стояли: завод кончился на половине первого. «Должно быть, уже третий час, – подумал Кэнто, выглядывая в окно. – Нацуки сегодня на ферме. Вернусь после неё. Да, так будет лучше».

Кэнто чувствовал себя неловко, когда Нацуки возвращалась с работы и заставала его дома. Он не завидовал тем, кто работал – это была чистая правда. Считал, что риск лучше той жизни, которую они вели. Но перед Нацуки ему было неловко. Эта неловкость сидела внутри Кэнто, как забившийся в щель скорпион. Ему нужны были недостатки и ошибки Нацуки, чтобы успокоить этого скорпиона. Кэнто видел в глазах и поведении Нацуки один только упрёк. Сегодня, проснувшись посреди идеальной чистоты, он и эту чистоту принял за упрёк: «Ты неудачник, Кэнто, а я успеваю быть хорошей хозяйкой, зарабатываю, и моя мама…»

Деньги.

Потеряв работу, Кэнто старался не тратить своих денег, то есть тех сбережений, о размере которых Нацуки не знала точно – знала лишь, что они у Кэнто есть. Она ни разу не заводила разговора о деньгах. Мать присылала ей каждый месяц небольшую сумму; каждый месяц Нацуки благодарила её и вежливо просила не помогать больше, но фразы были построены таким образом, что всякому было понятно: в словах только вежливость – деньги нужны.

Счёт Кэнто таял быстрее, чем он предполагал, и посиделки в «Идзуми» тому способствовали. Сегодня он посетит банк и снимет ещё немного. Это не играет роли. Он скоро станет богат.

«Посмотрим, кто неудачник».

Умывшись, Кэнто оделся и вышел на улицу.

* * *