На другой стороне

Слепцы ведь не видят маленьких человечков, верно?

А тем более маленьких человечков, нарисованных несколькими небрежными линиями и заштрихованных торопливым штрихом.

Денис, переволновавшись, задал сразу два вопроса, один из которых бесцеремонно наехал на другой, съев его начало:

– Ты кто? Куда же я делся?

Второй вопрос значил отнюдь не то, что мог спросить мальчик, который каким-то чудом обнаружил себя в незнакомом месте. Денис и в самом деле не мог себя найти. Он смотрел вниз и видел то же, что и везде вокруг – то есть ничего. Смотрел сквозь свои руки, и взгляд терялся где-то в томном золотистом пространстве. "Ох и развлёкся бы я, если б умел так делать по собственному желанию" – промелькнула мысль, показавшаяся в данных обстоятельствах чуждой, как корейский самолёт над Крымом. И, следом, другая: "Однако он может меня видеть!"

– Прости, – сказал мальчик. – Я не успел подготовиться, поэтому здесь так пусто.

Он напоминал человечка, нарисованного на полях комикса талантливым маленьким читателем в подражательство художнику.

– Куда я попал? – тупо спросил Денис.

Кажется, впору было испытывать облегчение уже оттого, что речь звучала как положено, а не вылетала изо рта облачками с текстом. Денис пока никакого облегчения не чувствовал.

– Дурачок, – ответил без улыбки мальчик. – Это делается очень просто. Как бы ты себя описал?

– Что делается? – растерялся Денис.

– Как бы ты себя описал? – терпеливо повторил человечек. Губы его, намеченные двумя линиями, двигались так естественно, что Денис не мог отвести от них взгляда.

– Не знаю…

– Ты должен что-то о себе рассказать, – настаивал человечек. – Иначе ты не появишься, и я так и буду стоять здесь и разговаривать с пустотой, как дурак.

Денис крепко задумался. Это была проблема. С ним вечно случалась чёртова прорва вещей, интересных, и не очень, но когда Тамара Викторовна, учительница начальных классов, подплывала к нему, чтобы спросить: "А ты как провёл лето, Пустохвалов?", Денису было трудно выдавить из себя даже слово. Тамара Викторовна была как враг из шпионских фильмов, который собрал в весёленькой зелёной комнате ватагу ребят и у каждого поочерёдно допытывался, где найти штаб партизан. Отмалчиваться было бесполезно. Она нависала над тобой, как туча, и где-то в груди у неё было заперто рокотание грома. Тянулись секунды, которые Тамара Викторовна могла растягивать сколь угодно долго, как хорошую жвачку. И тогда Денис выдавливал под тихий смех окружающих: "Ярмарка", и Тамара Викторовна, покачав головой и посетовав, что в городе для детей маловато по-настоящему интересных занятий, двигалась дальше. На той ярмарке побывали с мамами все ребята из класса, и было там, за исключением соревнования по метанию подков, неимоверно скучно.

Сейчас Денис чувствовал себя точно так же. От него хотели, чтобы он отрезал и выложил на блюдечко кусок своей жизни, или… что конкретно от него хочет этот незнакомец? Зачем ему рассказывать о себе, тем более, в таких странных обстоятельствах?

Окончательно перепугавшись, Денис гаркнул:

– А ты ещё кто такой?

– Разве не нужно для начала определиться, кто есть ТЫ? – удивился мальчуган.

– Нет, – отрезал Денис.

Он считал, что сейчас самое время сделаться упрямым. "Если не показать, что ты упрямец, и вообще, умеешь стоять на своём, тебя втопчут в землю", – так говорил героически упрямый Митяй.

– Ну, тогда я не буду с тобой разговаривать, – сказал мальчуган и повернулся спиной, чтобы уйти.

Денис оглядел себя и окончательно уяснил, что он действительно до сих пор ничего из себя не представляет. Даже надоедливая, глупая муха значила бы сейчас больше – оттого, что не напрягаясь пролетела бы сквозь его живот. И, конечно, оттого, что от её крылышек хоть немного, но шевелится воздух.

– Подожди, – сказал он, решив от упрямства, которое торчало из всех карманов, всячески мешалось и вообще ощущалось довольно неловко, вернуться к любимому здравому смыслу. – Это… и вправду по-глупому. Но я не могу.

– Почему это? – в голосе маленького человека плескалось ленивое удивление.

– Потому что у меня язык начинает заплетаться, когда нужно рассказать какую-нибудь сраную чертовщину, – признался Денис. Мамы рядом не наблюдалось, а нехорошим словом приятно подправлять всё что угодно – от радости, до небольшого, как здесь, унижения. Чертовски приятно. – Я иногда мечтаю стать писателем! У меня папа, знаешь ли, мечтал им стать, так что с сегодняшнего утра мечтаю и я. Рассказать что-нибудь интересное у меня не получится ну ни в жисть. Потому что… ну, знаешь, писатели много не разговаривают. Мысли у них не вода, а камушки, и через рот не вытекают.

Для верности Денис тряхнул головой, словно надеялся дать незнакомцу услышать, как они там грохочут.

Человечек обернулся и с интересом вгляделся в пустоту, которой сейчас был Денис. Потом он хлопнул в ладоши:

– Придётся всё осваивать на ходу. Значит, так. В этом мире слова имеют особенную силу. Вот попробуй. Скажи, кто ты?

– Ну, мальчишка…

И сразу Денис почувствовал себя им. Это было странно, но и забавно в некотором роде. Как будто ты, надкусив пирожок и жуя его, не мог угадать, что там за начинка до тех пор, пока заботливая и всезнающая мама не подсказала.

– Если сумеешь, можешь дорисовать то, что, по твоему мнению, не хватает, – сказал маленький человек.

Теперь, когда решалась одна из проблем – куда, собственно, подевалось его тело, – у Дениса наконец появилась возможность разглядеть собеседника. Несмотря на примитивность, с которой тот был изображён, некоторые детали были настолько выразительны, что просто лезли в глаза. Белокурая чёлка над похожими на шрамы бровями, тонкая, почти страусиная шея, костлявые, но изящные руки, видя которые у своих подрастающих чад многие мамаши впадают в трепет и норовят поскорее отвести их в какую-нибудь музыкальную школу. На вид этому малявке можно было дать лет пять, однако говорил он с пугающей медлительностью взрослого и смотрел снизу вверх серьёзно и внимательно. На маленьком, почти незаметном носу чудом держались очки, по сути, пара неровных окружностей, связанных дужками. Денис смотрел на этого серьёзного коротыша так, будто собирался прибить муху, которая вежливо с ним поздоровалась.

На первый взгляд на нём была самая обычная одёжка, в которую может быть одет любой мальчишка со двора. Но, присмотревшись, Денис заметил много занятных подробностей. Расшитый зелёными и красными нитями воротник, такой потрепанный и изжеванный, будто его владелец пытался накормить им целую деревню. Сандалии очень грубы, явно сшиты не на фабрике, но вместе с тем сработаны очень прочно. На поясе вещевой мешок, к которому пристали сухие листья и семена, выглядящие в этой пустоте как драгоценности, найденные в кармане дырявого застиранного халата. В завязках запуталась какая-то ветка. Шорты поддерживал узкий поясок, сплетённый из множества нитей. Столь яркой вещицы Денису в жизни ещё не приходилось видеть: похоже, каждая из его составляющих имела особенный цвет. К мешку, кроме того, была привязана шляпа, больше всего напоминающая пиратскую треуголку.

– Я лучше скажу ещё что-нибудь, – не отводя глаз от малыша, сказал Денис. Он представил, что будет выглядеть как тот человечек из тетрадки, которых он, бывало, рисовал, разыгрывая на бумаге миниатюрные наивные сценки. Палочки-ручки с пятью-шестью пальцами разной длины, голова-слива… иногда у таких человечков были в руках автоматы и винтовки. Денис хотел себе автомат или настоящий железный меч, острый, как тридцать семь процентов шуток Митяя – то есть лучшая их часть – но решил, что хочет для начала себе нечто, чем этот меч можно было бы держать.

– Ну, скажи.

Человечек ждал. Денис почувствовал укол страха. Хотя рядом с этим малявкой не хотелось бояться. Это был… ну, наверное, предупредительный укол.

– И скажу… – он оглядел свои призрачные ладони – ладони обыкновенного среднестатистического мальчишки, от царапин на пальцах до грязи под ногтями. – Ну, например, у меня кожа посмуглее, чем сейчас, волосы светлые и не такие длинные. Мама говорит, что если я не буду стричься, то это значит, что я либо девчонка, либо морской капитан… но я же не морской капитан… А глаза, пожалуйста, карие!

Денис замолчал, сообразив, что если вокруг по-прежнему будет так пусто, он никогда не сможет почувствовать своих глаз. Да и какая, в самом деле, разница, какого они цвета?

– Дальше, – подбодрил малыш. За бликующими непонятно отчего стёклами очков зажёгся огонёк интереса. Денис окончательно осмелел и потянулся к своей голове, чтобы понять, какие детали ощущаются не так, как должны.

– Ещё у меня уши не такие оттопыренные… эээ, совсем не оттопыренные. Голос, как у Железного Человека из фильма… нет, нет, стой, сделай как было. А ещё – вот! – татуировка в виде маленького чёрного якоря на правой кисти…

Всё, что называл Денис, появлялось, так, будто его быстро-быстро рисовал какой-то художник-виртуоз. Хотя нет, виртуозы, они не такие. Виртуозы рисуют полотна, где люди с надменными лицами застыли в нелепых позах, а эти локти с царапинами, и эти костяшки, и картинку с якорем рисовал художник-комиксист. Это было очень приятно. Денису почудилось, будто он чувствует, как волосы на затылке быстро-быстро вырисовывает ручка в чьей-то руке. Стало щекотно, но Денис постарался не дёргаться, чтобы не испортить невидимому художнику работу.

– Скажи, как ты всё это делаешь?

– Не я. ДРУГАЯ СТОРОНА.

– Что за сторона? – спросил Денис. Название это показалось ему до ужаса зловещим, и вот тут он по-настоящему испугался. Робко попросил, в последний момент осознав, что он голый:

– А можно мне какую-нибудь одежду?

– Я не гардеробщица. Попроси.

Одежда появилась. Это была "какая-нибудь" одежда, которую и просил Денис, поэтому ему пришлось выбираться из просторного индийского сари и каких-то невозможных штанов с раструбами, похожими на трубы паровоза. Это едва не довело его до обморока, однако, когда мальчик выбрался из бесполезных тряпок и описал свою одежду более подробно, он успокоился и вторично задал волнующий его вопрос:

– А теперь отвечай, кто ты такой.

– Ты так хотел меня найти, а теперь не знаешь кто я?