Патриот

– Займись пока теми двумя колёсами. По четыре дырки в каждом, не меньше. Запомнил? Молотка второго нет, подбери где-нибудь кирпич. Вон там посмотри, около трэша, там их полно. Только свет не зажигай.

Яно вертит в руках шило, длинные пальцы путаются. Ислам давит губами улыбку и представляет, как он потом будет распутывать многочисленные узлы на руках. Эстонец вытягивает шею, пытаясь рассмотреть в той стороне кирпичи, но от друзей далеко не отходит.

– Я принесу. У тебя оружие, и ты нужен тут, – шепчет Ислам.

– Спасибо, – лопочет Яно.

Ага, вот и кирпич. Точнее обломок, хорошие кирпичи-то никто не выбрасывает. Когда возвращается, Яно уже успел наколоться. Сопит обиженно, засунув большой палец в рот.

– Может, лучше ты? – говорит.

– Я вообще с тобой только за компанию пошёл.

– А. Ладно…

Обходит машину, неловко пристраивается к переднему колесу.

– По четыре дырки в каждом, – рычит Слава. – Не меньше.

– Слушай-ка, а давай мы его ещё и распишем. Шины резать – это как-то скучно, – вдруг говорит Наташа.

Слишком громко. Такие люди, люди-струны, всегда прибавляют в громкости, когда в голову приходит какая-то идея. Как будто кто-то щёлкает внутри зажигалкой. Все трое хором на неё шикают. Тоже слишком громко получилось. «Но, возможно, – думает Ислам, – люди подумают, что это какие-нибудь ночные птицы. Да, ночные птицы, только и всего».

– Поговори мне ещё тут, – сопит Слава. – Сейчас придёт хозяин, и уже скучно не будет…

– Не, ну Слав. Ну серьёзно. Краски у нас хватит.

– Не пори чушь. Сейчас не пасха, чтобы разрисовывать яйца этому кренделю.

Наташа тем не менее лезет в рюкзак, и вот уже в каждой руке по баллончику. Зажигалка полыхает вовсю, разгоняя темноту у неё в голове.

– Да ладно тебе. Шины – это прошлый век. Ну пожа-алуйста.

– Ладно. Несносная девчонка. Ладно, ладно. Только тише. Закрой рот и делай всё молча.

Наташа порывисто обнимает Тумакова, сумка раскрывается под её руками, баллончики норовят раскатиться в стороны.

– Чья это машина? – спрашивает Ислам.

Слава швыряет в него недовольным взглядом.

– Селиванова. Сидит в районной администрации, некрупная сошка по образовательной деятельности. Два дня назад приезжал в универ. Не слышал?

– Слышал, – признаётся Ислам.

– Как думаешь, откуда у него такая тачка?

Хасанов жмёт плечами. На языке вертится вопрос, и Ислам не может его удержать:

– Слушай. А ты у нас учишься?

– Выгнали с третьего.

Ислам не уточняет почему. И так понятно: причина выгнать такого найдётся всегда. Но Слава добавляет:

– Отправил подальше пару завучей и директора. И не жалею об этом.

– Его до сих пор пускают на проходной, – с гордостью говорит Наташа. – И пару раз ловили в коридорах.

– До тех пор, пока я могу свободно и безнаказанно шарахаться по этому зданию, я буду возглавлять клуб. Такая безалаберность меня не просто возмущает – она танцует передо мной, как матадор перед быком. И я вновь и вновь буду выставлять рога. Как самый настоящий бык. Директор не узнаёт меня, хотя орал до хрипоты и грозился сдать правоохранительным за неуважение к его персоне. А за что, скажите мне, я должен его уважать? Надутый гусь…

Когда двадцать минут спустя они уходили через спящие дворы, автомобиль расцвёл чёрными точками и глазами на бампере и стал похож на божью коровку этакого спортивного типа. Таким его рано утром и нашёл господин Селиванов.

Глава 7

С того самого вечера на крыше Ислам с Катей часто бывали вместе. Кто-то за кем-то заходил и шли куда-то, разгоняя по мокрым самарским улицам воду. Обменялись телефонами, но звонил Ислам редко. Только когда требовалось назначить встречу. Назначал и быстренько прощался. Просто потому что не любил разговаривать по телефону. И правда, какой в этом смысл? Поболтать, обменяться новостями можно и лично. При личной встрече ты видишь, как играют на лице тени, слышишь дыхание и можешь, умирая где-то внутри от восторга, коснуться запястья или приобнять за талию. Она же не звонила совсем, но и это его совершенно не трогало. Возможно, у неё была аська, но Хасанов не спросил. Катя не похожа на девушку, которая зависает в аське. Такая, которая может извлечь чистые эмоции из каждого момента, из любой встречной мелочи, в электронном общении не нуждается.

Бесцельные прогулки – всё равно бесцельные прогулки, даже если под рукой есть девушка. К ним Ислам так и не приспособился. Когда нет цели, идти куда-то он не может. Быстро начинает «вихлять» – залезать ногами на газон, лезть под ноги другим пешеходам.

– Своди её куда-нибудь погулять, – говорит Паша, но для Ислама это звучит, как: «Поставь её красить забор и сделай так, чтобы ей было не скучно». Так же страшно. Метод Тома Сойера тут не сработает.

Со временем Ислам пришёл к выводу, что он слишком молчаливый. Когда болтаешь без умолку, можно хоть круги вокруг лотка с мороженым нарезать. О да, слушать он умел. Умел вставлять замечания, иногда остроумные и в меру уместные, подтрунивать, стебаться и показывать интерес, тем более если на самом деле интересно слушать. Но какая бы ни была разговорчивая девушка, рано или поздно потоки слов иссякают, она выдыхается, и вот уже ты ощущаешь этот жалобный взгляд. Мол, поговори со мной теперь ты. Расскажи что-нибудь интересное…

Ислам умел чувствовать молчание. Неизвестно, как его ощущала она, но Исламу это молчание физически давило на макушку, где тут же просыпались и принимались копошиться, как злые бактерии из рекламы, мысли. А что если она подумает, что он скучен? Что значит «подумает»? Он ведь и вправду скучен, молчалив и неловок. Забывчив и нетактичен.

Катя тоже не больно разговорчива. Любит хранить все эти интересности внутри себя, выдавая собеседнику по крупицам. Любит заглядывать в глаза и, похоже, любит, когда он по глазам читает эти мысли. Смеётся, когда Ислам говорит, ты подумала сейчас о том-то и о том-то. Или – я с тобой согласен, но считаю, что…

Но иногда такое выдаст – ух! Один раз взяла и поцеловала его. Просто ни с того ни с сего – Ислам в силу понятных причин не помнит, о чём тогда шёл разговор. Ни с того ни с сего она обхватила его за шею и чмокнула в щёку. И потом смущённо, и слегка воровато наблюдала за тем, как краска всё сильней заливает лицо. Пока Ислам не стал себя чувствовать как банка с томатным соком.

За неимением прочих тем для разговора Ислам рассказывал про посетителей в баре. Когда работаешь в кафе в старом городе, публика у тебя собирается самая разная. Как назло, все эти занимательные люди, стоило ему открыть рот, куда-то исчезали. Его это раздражало до дрожи в руках. Как же так: вот он в голове, живой человек, интересный, по-своему забавный, а как пытаешься про него рассказать, больше пары слов сказать не можешь. Более того, мстительно хохоча, он тут же превращается у тебя в голове в безликую серую куклу, набитую пухом, и даже смех утрачивает выразительность, превращается в безнадёжный бумажный шелест.

Сейчас осень, и Хасанов только выкатился на поле второго курса набитым воздухом мячиком. Две команды, одна из которых – работа со всеми её завсегдатаями, другая – из преподавателей, начнут футболить его друг другу, а он, подскакивая на неровностях, будет пытаться успеть туда и сюда. И задержаться посередине, где затерялась его личная жизнь и друзья.

Чтобы не потерять работу, он не ездил домой на всё лето. Отпросился у Сонг на пару недель в июле, чтобы повидать родню, и обратно, в духоту большого города, облизанную влажным языком Волги. Почему-то все города, кроме родного, казались Хасанову мегаполисами. Хотя Уфа, мягко говоря, не намного меньше. Миллион жителей, как-никак. Самара первое время ошеломила его своими размерами. А друзья-самарцы рассказали потом, какими большими им кажутся другие города, даже соседний Тольятти.

Когда ты здесь живёшь и можешь по кратчайшему пути проехать из точки А в точку Б, всё кажется твоим личным и с лёгкостью умещается в кармане. Неизвестность же не умещается нигде.

Катя редко задавала вопросы. А когда спрашивала, это могло быть что-то необычное. Что-то, что ни за что бы не догадался спросить кто-то другой.

– А что тебе больше нравилось в детстве? Яблоки или орехи?

– Наверное, и то, и другое.

– Я вот, например, терпеть не могла грецкие орехи, – со значительным видом сообщает Катя. – Особенно в скорлупе. Пытаешься расколоть, а они – ни в какую. У тебя такое было?

Ислам говорит с улыбкой:

– Похоже на какие-то психологические тесты. Словно, знаешь, ты спрашиваешь, что я больше любил, яблоки или орехи, а сама проверяешь, упорный ли я человек или нет. Умею ли я добиваться цели, «разгрызать орешки». И всё такое.