Полет орлицы

Жанна обернулась на своих капитанов. Они потеряли дар речи. Ее сила заставила их размышлять. Строить предположения. Ее сила пугала. «Да она – святая, – совершенно серьезно произнес Ла Ир. И тут же добавил: – Черт бы меня подрал…»

А девушка уже вновь смотрела в сторону уходивших англичан. Жанна отвернулась – не хотела выдавать своих чувств. Она даже губу прикусила, чтобы не расплакаться от восторга.

Англичане не просто ушли со своих позиций – они оставили часть обоза, артиллерию и всех пленных французов. Тех, за кого не потребуешь серьезного выкупа. В том числе и герольда Жанны – Гийенна.

Одним словом, они бежали.

День и ночь 8 мая колокола города били без умолку, не отдыхая. Они восторженно оповещали, что Орлеан – освобожден.

9

Восторг душил Карла Валуа, угрожая его рассудку, а улыбка, впившись в губы Буржского короля, не отпускала. Придворные не узнавали сюзерена – обычно болезненно подозрительный, он летал по Шинону, едва доставая ногами каменных полов. Гонцы прибывали один за другим – он не успевал ответить на одну победу, как его оповещали о новой. Циркулярное письмо «добрым городам», иначе – городам ему подвластным, дописывалось дважды. Не успел еще недавно многострадальный Карл Валуа продиктовать письмо о том, что «он милостью Божьей сумел снабдить Орлеан продовольствием, хорошо и обильно, на виду у врага», как прибыл гонец, сообщив, что положение дел изменилось. И вот он, Карл Валуа добавляет, что войска перебрались в Солонью и «осадили бастион на краю моста и милостью Божьей заняли его, а все англичане, что находились там, были убиты или взяты в плен». И тут – новые гонцы с новой вестью! И вот уже дофин диктует новую приписку, из которой весь «добрый мир» узнает, что на следующий день после взятия бастиона «оставшиеся англичане отступили и бежали так поспешно, что оставили свои бомбарды, пушки и все военное снаряжение, а также большую часть продовольствия и вещей».

Это ли не чудо? Это ли не провидение Господнее?

– Призываю вас, – диктовал Карл Валуа в окончании письма «добрым городам», – воздать хвалу доблестным деяниям и чудесным вещам, а также Деве, которая всегда лично присутствовала при исполнении всех этих деяний!

Королева Иоланда торжествовала не меньше – ее план удался. Результат превзошел все ожидания! Одно смущало – масштаб развернувшихся событий. Точно эта самая Дева и впрямь действовала не по земному предписанию, а по своему – указанному ей свыше! – замыслу.

Весть о снятии осады с Орлеана дошла и до Парижа. И поразила сторонников англо-бургундской коалиции еще больше, чем арманьяков.

Но здесь это было черной вестью!

Секретарь Парижского парламента Клеман де Фокемберг, сидя 10 мая в своем кабинете, размышлял о превратностях судьбы. Он, как исправный летописец, фиксировал все, что совершалось в королевстве – доброго и худого. Но рисовал он очень редко! Разве это достойное дело для почтенного чиновника?

Предавшись размышлениям, он выводил гусиным пером по бумаге следующее:

«Во вторник 10 мая стало известно и было всенародно объявлено в Париже, что в прошлое воскресенье люди дофина после нескольких штурмов, при поддержке артиллерии, вошли в бастион, который удерживал Гильом Гласдейл со своими капитанами. Французы взяли бастион именем своего короля и большим числом, как и башню у выхода с Орлеанского моста, именуемую Турель, на другом берегу Луары. В этот же день другие английские капитаны и воины, державшие осаду, покинули свои бастионы и сняли осаду. Тем самым можно заключить, что солдаты короля разбили врага, и была с ними Дева, и сражались они под ее стягом. – Мэтр де Фокемберг мгновение подумал и добавил: – Так говорят».

Весть была настолько поразительной, так она меняла расстановку всех фигур на игровом поле, что рука стряпчего – сама по себе, не иначе! – что-то чертила себе и чертила, пока мэтр де Фокемберг сам не заинтересовался внезапно родившимся произведением.

А нарисовал он девушку, обращенную к зрителю в профиль. Девушка вышла носатой, длинноволосой и хмурой. Она была в простом платье, какие носят крестьяне, плечи были открыты. В правой руке девушка держала знамя, хвосты которого развевались на ветру, а в левой ее руке был зажат меч – на манер того, как берут нож уличные забияки – лезвием назад.

Мэтр де Фокемберг даже вывел на знамени Девы два имени, которыми она подписывалась в своих письмах: «Иисус, Мария».

10

Жанна была человеком действия и почивать на лаврах не желала. Восьмого мая англичане ушли от стен Орлеана, а уже одиннадцатого Дева, в окружении блистательной свиты, которую возглавлял Орлеанский Бастард, въехала в замок Лош.

Там ее ждала встреча с королем.

Карл Валуа сам вышел встречать свою героиню. Она спрыгнула с коня и с глазами полными слез опустилась на одно колено перед своим господином. Радость короля оказалась так велика, что он готов был обнять Деву, но перед сотнями людей сдержал свое чувство.

– Милостью Царя Небесного, что любит вас, мой благородный дофин, Орлеан освобожден! – сказала она.

Ее латы сверкали. Белое знамя ослепляло чистотой и золотыми лилиями. Десять дней назад эта девушка отправилась почти вслепую на опасное дело, в удачный исход которого мало кто верил, и вот – она победитель. Ход войны переломлен. Если бы она еще не называла его дофином – было бы совсем хорошо…

– Спасибо тебе, Дева, и да благословит тебя Господь, – сказал Карл Валуа. – Ты выполнила свое обещание!

Лица его храбрецов – Орлеанского Бастарда, Алансона и де Рэ, Ксентрая и Ла Ира – сияли. Они дрались за своего короля, не щадя жизни, все остались ему на радость живыми и здоровыми, и теперь ожидали, когда монаршая рука возложит на их головы лавровые венцы, а в карманы их той же монаршей рукой будет брошено золото.

Все как в сказке!

Двор вернулся в Шинон. В эти дни Жанну ожидали два сюрприза. Во-первых, состоялась встреча с другом. В ставку короля с отрядом барцев и лотарингцев приехал Рене Анжуйский. Увидев Жанну, о которой молва уже разносила чудесные рассказы, он направился к ней, открыв объятия. Она приняла его порыв всем сердцем.

– Мой милый Рене! – воскликнула она на виду у всего двора.

– Дорогая Жанна! – вторил ей красавец Рене.

И они поцеловались – так, точно были знакомы всю жизнь. Тепло и нежно. Словно вместе росли, играли, взрослели… Капитаны Жанны только переглянулись. Ла Ир громко откашлялся в кулак. Брови Карла Валуа высоко поднялись. Даже Иоланда Арагонская казалась озадаченной. Каковы были отношения у этой парочки кузенов в Нанси? – думала она. – Если бы она не знала результатов осмотра Жанны в Шиноне, то могла бы подумать Бог знает что…

– Все случилось так, как ты задумала? – негромко, чтобы слышала только Жанна, спросил Рене.

– Да, – кивнула она.

– Я верил – так и будет. Никогда бы я не усомнился в тебе.

– Знаю, – вновь кивнула Жанна.

Злые языки долго еще не отпускали ни этот поцелуй, ни перешептывания правнука и правнучки Иоанна Доброго.

Второй сюрприз был подобен грому среди ясного неба, тонкому лучу, рассекающему сумрак, зычному аккорду герольдовых труб среди полной тишины… Для девушки, которая выросла в деревне и совсем недавно лишь мечтала увидеть своего дофина, объясниться с ним.

Мечтала, чтобы голос ее был услышан…

Благодарный король наделил Жанну гербом. Неделей раньше состоялся диалог между Карлом Валуа и его тещей, во время которого они решали, каким же должен быть этот герб. При разговоре присутствовали королева Мария и брат Ришар, исповедник королевы четырех королевств.

– Жанна – принцесса крови, тем более, освободившая Орлеан, – говорила Иоланда Арагонская, – и заслуживает того, чтобы в ее гербе красовались лилии Валуа.

– Может быть, золотая лилия на лазоревом поле? – предположил Карл.

– Одна только лилия? – задумалась Иоланда.

– Я не могу подарить ей три лилии, матушка, все же она – бастардка.

– Именно – бастардка! – воскликнула Иоланда Арагонская. – Прекрасный плод прелюбодеяния, – чуть понизив голос, добавила она. – Амазонка, с мечом в руках, воюющая за королевство своих предков!

– О чем вы, матушка? – поинтересовался Карл Валуа.

Он-то знал, что мысль его тещи всегда будет лететь впереди всех его предположений и фантазий.

– Мы подарим ей герб с двумя золотыми лилиями на лазоревом поле. А вместо третьей будет меч. – По лицу Иоланды Арагонской блуждала озорная улыбка. – Меч, пронзающий корону. – Таким образом мы подчеркнем ее незаконнорожденность – наконец, она бы не увидела свет, если бы Людовик не пронзил венценосную и распутную Изабеллу, а про его меч я наслышана! С другой стороны, именно меч – стезя Жанны, а корона принцессы будет напоминать о ее благороднейшей крови. Это должна быть открытая корона – корона принцев крови!

Когда Жанна вошла в залу, куда ее пригласил король, и увидела двор, следивший за ней, она уже понимала, что ее ждет награда. Но не ради награды она боролась за Орлеан и родную Францию! И все же любопытство разбирало ее. И сердце девушки, полное восторга, трепетало, точно птица, попавшая в силок. В черном костюме – приталенном камзоле с пышными рукавами и обтягивающих штанах, стянутая на узкой талии широким кожаным ремнем, ладная и сильная, с открытой головой и мечом в ножнах, она проходила через золотые квадраты света, падавшего в окна парадной залы Шинона. Там, в глубине, в окружении родни, сидел на троне ее король. А перед ним был щит, укрытый отрезом расшитого серебром черного бархата. Карл Валуа улыбался. До последнего часа от Жанны скрывался замысел благодарной ей королевской фамилии. Но когда король хлопнул в ладоши и его оруженосцы сорвали материю перед самым носом Жанны, обомлела не только она, но и весь двор.

– Во имя Господа нашего Иисуса Христа, сегодня одним гербом во Франции стало больше! – многозначительно воскликнул Карл Валуа.

Но Жанна не могла оторвать взгляд от герба – две золотые лилии Валуа на лазоревом поле и серебряный меч, пронзавший золотую корону, говорили о том, что теперь перед всем миром она – особа королевской крови. Отныне она перед всей Европой – дочь Людовика Орлеанского и Изабеллы Баварской.