Парадоксы футурологии. Мир глазами политолога

Нижнему Тагилу пока не везло. Его сакральная история от Демидовых до Т-34, его смесь гражданского стоицизма и социального пофигизма, его причудливый сплав из высокой технологичности и бытового блатняка пока не срезони-ровали, как у штатовских родственников, в нечто феноменальное. Пока Тагил «рулил» только на турецких пляжах, но не в массовом сознании или, хотя бы, в массовой культуре. А ведь мог бы: «песни довольно одной». Ну и какого-нибудь грандиозного исторического танкового шоу…

Кривой Рог где-то оказался посредине. Нет, не великий миф. Но и не «титаник» своей эпохи. Кавээны, квартал-шоу, гнездо чумового президента… Я бывал во всех этих «полисах». Разные миры, разные судьбы, разные ассоциации. Но было и что-то общее. Кроме, конечно, промышленной угрюмости, экологической проблемности, провинциальной заурядности.

Люди. Громадная концентрация людей, которых в Штатах называют «реднеками», а у нас «ватниками». Не офисные хомячки, не бесполые коучеры с маркетологами. Другие – иногда потрепанные жизнью, неурядицами, бессмысленностью бытия, но, блин, такие рукастые, настоящие, стремные. Уже тогда чувствовалось, что «вата» – не проблема будущего мира, а его решение…

Лет десять назад я хотел снять фильм, где мэры этих городов поменялись бы своими местами. Их проблемы, конфликты, технологии представлялись мне близкими… Тогда время ещё не пришло. А сейчас – обрушилось прямо на головы. Именно в таких городах сейчас будет коваться будущее. Рукастые люди – «ватники», не боящиеся ни быта, ни власти, ни жизни, способны создать осязаемый запрос на новую настоящую жизнь. Без всего того треша, точнее – «хрени», на которую до пандемии уходило две трети социальной энергии.

Бесконечные перелеты, ненужные встречи, «терки», ложный успех, гонка за призраками… А сейчас опять «полис», и всё нужное в шаговой доступности или на расстоянии «социальной дистанции»… Надеюсь на то, что не гламурные столицы будут задавать повестку своей державе, а подобные города глубинного государства. Мечтаю о том, что и настоящие международные отношения будут модерироваться схожими породненными городами. Настоящее тянется к настоящему… Вот опять мы на перроне. Незнакомый вокзал. Никто не встречает, даже смешливая подружка. «Постой, паровоз…» Но наша привычная жизнь – «чу-чу» – отчалила назад в прошлое, как локомотив из Чаттануги. Осмотримся для начала.

Улицы и кибуцы?

Продолжу предыдущую тему. Хотя и не люблю «размазывать» смыслы, когда всё предельно ясно.

Да, для вдумчивых аналитиков уже понятно, что привычный мир разваливается, расползается, крошится, как батон, на глазах.

Те, кто утверждали, что пандемия лишь ускоряет привычные процессы, уже пригорюнились. Мир не только «ускоряется», но и меняется. Новые типы отношений между людьми, гражданами и властью, между государствами и даже континентами. Посткапитализм? Недосоциализм? Пик Хабберта или пропасть Мальтуса?… И спор уже идет не о том, что будут или не будут фундаментальные изменения. Будут!

Полемика смещается из сферы процессов в сферу экзистенции. Из области причин в область последствий. Что станет в Новом мире «атомом», основой, платформой приближающегося бытия? Где, черт побери, проблемы будут превращаться в решения? Где базальтовая основа «глубинного государства», на которой начнется новое строительство?.. Вот прочитал у одного из ведущих русских интеллектуалов, что такой главной бытийной ячейкой, фундаментом новой реальности станет сельская община. Ну и рука сама потянулась… нет, не к кобуре (не ношу, к сожалению), а клаве. Просто я уже видел, как одна некогда красивая, богатая, промышленная страна решила опуститься до уровня сельской бригады (на её собственном новоязе – «аграрной сверхдержавы») и что из этого получилось… Но, главное, много лет назад был у меня поучительный смыслотворческий эксперимент. Я попытался представить и подробно в литературной форме изложить гипотетическую ситуацию.

Краткая суть. Происходит некая масштабная беда. Её размеры не позволяют власти взять «всё под контроль». Люди, сами заботящиеся о своём выживании – питании, лечении, обучении детей, начинают самоорганизовываться, искать новые формы существования, общежития… Я писал тогда этот сюжет на Украине и мысленно примерял ситуацию к различным социальным и территориальным формам. Пишущие коллеги знают, что, когда долго работаешь над текстом, текст начинает работать над тобой: он сам уже диктует логику, сюжеты, повороты, интриги.

Так и у меня: текст отторгал мои попытки сделать «колыбелью» новой жизни и отдельные регионы, и бывшие области, и мегаполисы и сельские хутора с их символичными «скотными дворами». Даже не получалось зацепиться за обласканную мечтами Туган-Барановского таежную артель. А получалось, что ад социального хаоса затухал либо в небольшом городке, либо на большой улице. (Эх, не случайно возникла концептуальная песенка про улицу Заречную.)

Я злился на диктат текста. Но, остыв и подумав, потом приходил к выводу, что «курилка» всегда прав. Вот взять те же хутора, сельские общины, артели. Не могу не вспомнить поучительную историю с философом Мартином Хайдеггером. Он избегал интервью, считая их бессмысленной тратой времени и энергии души, но однажды всё же сдался под напором маститого журналиста. Француз из знаменитого журнала среди прочего спросил у мыслителя, почему немцам удается производить такие классные авто. Мэтр, задумавшись, ответил, что, скорее всего, потому что немецкие синие воротнички, в отличие от своих зарубежных коллег, читают иногда Канта, Гегеля, Ницше.

«А какая связь между Ницше и “мерседесом”?» – не унимался журналист. Философ честно ответил, что не знает, какая связь между Ницше и «мерседесом», но интуитивно чувствует, что рабочий, который не читал первого, не сделает второго. (Признаюсь, был когда-то на головном фирменном заводе в Штутгарте. Там таки читают работяги, делающие самые сложные шестисотые «тачки», самых сложных философов.)

Фактически это наблюдение было позаимствовано у подзабытого Карла Маркса. Тот утверждал, что любое производство, кроме своего целевого продукта, ещё и производит определенный тип работника. Типа, один тип работника получается в ходе производства колбасы, совсем другой – в ходе производства, скажем, антибиотиков. То есть логика такая – организация производства сложных изделий формирует работников, читающих философов. А работники, читающие философов, способны создать сложные агрегаты…

Уф, отвык от замысловатых текстов. Так вот. Когда я писал книгу, она мне подсказала, что сельская община не создаст интересных героев. Не потому, что плохи свинари, пастухи и прочие скотники. Но сам характер труда понукает, принуждает, обязывает формировать у его субъекта набор определенных потребностей, свойств и качеств. И профессиональных, и интеллектуальных, и моральных.

Вот я сейчас живу в стране, на языке которой «санжары» означает «брод». В современной же Украине хоть старые, хоть новые Санжары означают «омут»: в смысле символа нравственного падения, расчеловечивания. Дело в том, что в селе, местечке, поселке любой чужак – потенциальный носитель опасности и инородности. К этому приучает многовековой производственный опыт их жителей. Поэтому и встречают чужаков камнями, как привечали карантинщиков из Китая.

Местные жители – рагули[1 - Просторечное слово (суржик), которым коренные жители Украины называют сельчан, перебравшихся в города и не усвоивших городские обычаи и культуру – Прим. ред.] – по-другому просто не умеют. Таков их образ жизни. Таков их уклад. Таков их набор стереотипов. (Не могу не вспомнить мудрый анекдотец, демонстрирующий непреодолимую силу социально близкой дистанции: тракторист Слава попробовал «завязать». И на шестой день абстиненции начал припоминать, что 12 лет назад он, будучи успешным столичным кардиологом Соломоном Шниперсоном, приехал в это село просто порыбачить.)

В моём романе получалось, что только условная большая улица, как часть города со своей достаточно сложной производственной базой, социальными связями и лифтами, системами защиты жизни и здоровья, инфраструктурой образования и взаимопомощи, способна не только сохранять, но и развивать человеческое в человеке. Ну, как в упомянутой песне: там на одной Заречной улице и «райком» – социальный лифт, и «мартеновские печи» – сложные производства, и «любовь» – высокие личные отношения… Если какого-то из этих компонентов недостает, то вся конструкция «человекотворения» рушится.

Поэтому и повествование моё замыкалось в размерах крупной улицы. Правда, тогда, выложив его в сети, я получил кучу нелестных отзывов – типа «уличный бред». Возможно, не вовремя поднял тему. А вот сейчас, не выходя третий месяц за пределы своей улицы, реализуя в её пространстве весь комплекс своей жизнедеятельности, думаю: «А может, и не бред?»

…Вирус показал, что мегаполисы, особенно столичные, заточены в основном под уклад производства услуг. И эти услуги (транспортные, увеселительные, зрелищные, развлекательные, арендные, гастрономические и пр.) на глазах обнуляются. Но и сельская община, к которой апеллирует мой ученый друг Александр Гельевич, не выход. На уровне мегаполиса всё чрезмерно, но на уровне общины – всё ущербно. Ночной клуб против заимки Лыковых.

Социофилия против социофобии… Хотя вот ещё апеллируют к кибуцам, как вроде и сельской общине, но полнокровной микросистеме жизнеобеспечения и личностного развития. Мол, вся продвинутая израильская элита выросла из этой «шинели» (шинель – она и на иврите «шинель»). Не знаю, не знаю. Бывал в этой глубинке. Во-первых, там много дополнительных функций, которые разительно отличают типичный кибуц от простого сельского стана. Защита, например. Насыщенность даже небольшого архаичного коллектива большим количеством современного оружия в корне преобразовывает его субъектов. Это принципиально новые навыки, модели отношений, специализации людей. Чем сложнее оружие, тем должны быть умнее его владельцы и слаженнее их взаимоотношения. Это вам не лобио кушать, как запоздало поняли бывшие грузинские крестьяне, обряженные в натовскую «цифру». А ещё кибуцы – это сложная агротехника.

Например, эффективность использования земли в израильском кибуце в среднем в 100 (!) раз выше, чем на украинской ферме. Это также качественное образование и медицина. Но при всём при том, мамы всех нынешних израильских лидеров всеми силами пытались вытолкнуть их из общин «в город». Только там аккумулируется критическая масса высокого человекотворения. Нет, не «брод» эти «санжары». Сейчас, на карантине, наверное, перепишу свой текст. Я уже знаю, что стало причиной тектонических изменений. Сейчас бы найти городскую улицу, которая ведет в правильную сторону. Такой вот новый даосизм.

Roma и Джульетто

Памяти Эдички[2 - Имеется в виду выдающийся российский писатель Эдуард Лимонов, автор известного романа «Это я – Эдичка» (1976), скончавшийся, как и Д. Кьеза, в 2020 году. – Прим. ред.] я смог посвятить несколько слов, мыслей, смыслов. На Джульетто тогда сил не осталось. Эх, что ж так несутся, мчатся, торопятся «кони»? Последний раз мы виделись с Кьезой ровно год назад – как раз накануне Дня Победы. Говорили о том, что ни человек, ни народ не может полноценно жить, не имея в своей истории Победы. И чем она значительнее, тем значительнее вся жизнь человека или народа. Говорили о том, что былая Победа для судьбы России важнее сегодняшней нефти и даже газа. Мудрым человеком был мой собеседник…

Вообще, Джульетто был подлинным римлянином. По масштабу личности, достоинству, привычкам и темпераменту. Поэтому познакомиться с ним я мог только в римском ресторанчике. Что и произошло лет пятнадцать назад в небольшой траттории около здания Парламента. У меня было небольшое выступление для нескольких депутатов, и Джульетто любезно согласился помочь мне с переводом. Но сначала было ледяное белое вино за знакомство и пара тостов, которые переросли в долгий и совсем не дежурный разговор.

Мой собеседник с ходу обескуражил меня даже не трезвостью, а немыслимой в толерантной (тогда) Италии резкостью оценок. «В Италии будет политический кризис. Старый мир умирает. Капитализм как система исчерпал себя. Экологическая ситуация в тупике. Интеллектуальная элита выродилась. Она не способна адекватно ответить на грядущие глобальные вызовы. Её надежды на брюссельских бюрократов абсолютно тщетны…»

Был теплый осенний вечер, легкое вино лилось Тибром… Хотелось умиротворения, неги и уверений, что всё будет хорошо. Оказалось, что это не формат Джульетто. Он убедительно доказывал, что всё будет плохо. И количество вина совсем не смягчало алармизм его выводов. Я был обескуражен. Думал расслабиться, а тут…

Но на следующий день я воздал должное и его бескомпромиссности, и его уму, и его иронии. Вице-спикер парламента ошарашил меня вопросом: «А нельзя ли “очень недорого” купить завод “Южмаш”?» Я как смог объяснял, что это самое большое в мире ракетное производство и вряд ли это будет стоить дешево. Да и зачем? Парламентарий объяснил, что завод всё равно умрет. А если он его приобретет, то наладит там производство ошейников для собак, так как очень их любит. Вот тогда Джульетто и расхохотался первый раз. А второй, когда я объяснил вице-спикеру, что завод, наверное, не справится с таким ребрендингом, так как его работники имеют в этом плане мизерный опыт: сделали за свою историю всего два собачьих ошейника – Белке и Стрелке. Джульетто был единственным из итальянцев, кто прыснул при этих словах. Я понял – наш человек.

И вот с тех пор мы иногда встречались, переписывались, пересекались на лекциях и конференциях. Проговаривали его программу, когда он формировал команду единомышленников на последние парламентские выборы. Обсуждали концепцию его телевизионного YouTube-канала. Но больше всего говорили о его научном объекте исследований – замечательном философе Антонио Грамши. Я и раньше слышал это знаковое в левой философской мысли имя. Но Грамши был для меня абстрактной фигурой довоенного прошлого.

Одним из многих ярких мыслителей того бурного времени, чьи предупреждения о цепкости, живучести, заразности идей фашизма и нацизма не были в своё время услышаны (да и сегодня не оценены в полной мере).

Джульетто превратил в моём сознании итальянского «буревестника справедливости» в осязаемую, живую фигуру. Это как узнать, что любимый писатель прошлой эпохи был ещё и твоим предком и родственником. Именно это заставило меня поехать в крохотный сардинский городок Алее, чтобы посидеть у аббатства, куда его ребенком водили на мессы; полистать книги в городской библиотеке, где горожане до сих пор проводят в честь его памяти читательские уютные вечера. Там я осознал всю трагичность бытия гения – когда предвидишь вселенскую беду, но не можешь её предотвратить.

Грамши, наверное, первый в мире сказал, что будущее должны определять не те, кто умеют потреблять, а те, кто умеют мыслить… Спасибо, Джульетто! Он подарил мне громадный пласт культуры, переживаний, причастности к незаурядному интеллектуальному прошлому. Ещё написал предисловие к моей книге. Научил меня не бояться возраста и самого времени. Я бывал на его лекциях и помню, с каким восторгом и обожанием на него смотрели юные студентки и элегантные аспирантки. Как тут не понять, что секрет вечной молодости мужчины в мощи его ума, а не избытке тестостерона. А сила ума прямо зависит от миссии мужчины. Тот, кто думает только о себе, не создаст семью. Тот, кто думает только о семье, не поднимет страну. Тот, кто думает только о стране, не изменит мир. А мир принадлежит тем, кто принадлежит миру. Как Джульетто Кьеза…

Ну и, конечно, царским подарком мне было его исчерпывающее объяснение сегодняшних реалий итальянской политической жизни. От него я узнал о предстоящем правительственном кризисе в стране, когда всё ещё верили в нерушимость «оси» Маттео Сальвини – Джузеппе Конти. Он предсказал отдаление Сальвини от патриарха Сильвио Берлускони. Он описал механизм будущего превращения знаковых итальянских популистов типа могучего клоуна Грилло в «новых народников». Жаль, не читал его президент Зе. Тогда бы знал, что клоун, который служит народу, всегда сильнее клоуна, который служит олигархам…

Много чего мысленно предвосхитил проницательный Джульетто в плане персональных судеб ведущих итальянских политиков. Но главное даже не это. Он всегда остро чувствовал не только личностные, но и глобальные грядущие перемены. То, что его любимые левые утратят роль борцов против синдрома потребительства, исчерпают главную, по мнению Грамши, миссию эмиссии новых идей, превратятся в часть финансового Молоха глобализации любой ценой.

Я, честно говоря, тогда в это не верил, пока не столкнулся с неопровержимыми фактами оптовой скупки Соросом европейских левых движений. Или пока не увидел воочию, как сегодняшним венгерским левым движением манипулируют глобальные финансовые воротилы. (Прости, Грамши!) И новую доминирующую роль Китая в геополитике Кьеза обозначил задолго до других экспертов. И возможность сближения Китая и России, а потом ещё России и США, вопреки европейским иллюзиям. И превращение миграции в судьбоносную европейскую тему. И всё большее геополитическое значение спецслужб, даже из, казалось бы, второстепенных стран…

Всё чаще в моём сознании облик моего современника – язвительного и проницательного аналитика Кьезы сливается с его кумиром из прошлого – утонченным и трагичным философом Грамши. Они оба неистово ненавидели фашизм, оба создавали новые яркие смыслы, оба предупреждали о реальных угрозах стране, обществу, миру. И обоих их часто не слышали. Хотя… Век новых коммуникаций дает сильные шансы ярким идеям. Джульетто читают (и, надеюсь, почитают) многие яркие восходящие мировые лидеры, типа того же Сальвини. Его ненавидят тусклые бюрократы уходящей когорты, типа Туска. А это уже немало. Для журналиста. А Джульетто ещё был и писатель, философ. Помните – что достаточно для мушкетера Атоса, маловато для герцога…

Короче, подлинное интеллектуальное влияние Джульетто и на своих земляков, и на мировое экспертное сообщество явно впереди. И когда я советовал организовать российскую помощь Италии по борьбе с заразой, «держал в уме» это, а не какие-то там санкции… А ещё Джульетто Кьеза давно и искренне любил Россию. К счастью, разделенною любовью. Любил не в поверхностном – конъюнктурно политическом плане, а глубинной культурной страстью. Он не прощал российской элите её ошибки и промахи, но смаковал как подлинный знаток культурное наследие нашей страны, словно изысканное итальянское вино. Повторюсь – настоящий римлянин!

И духовные приключения его итальянских идей в нашей стране далеко не закончились… Как-то глубокой ночью я решил выпить «ночной колпак» – завершающий бокал в круглосуточном баре. (Тогда они ещё работали в Риме.) На стенке заведения была надпись о том, что Гоголь заканчивал в нём «своё главное произведение». Я спросил у заспанного бармена: «Так это здесь Николай Васильевич завершал “Мертвые души?”». Бармен встрепенулся и назидательно поднял палец: «Сеньор, души бессмертны!» Джульетто, я помню об этом.

Повелители мух. Дробная жизнь Запада и роль России

Один известный политик как-то сказал, что после смерти Махатмы Ганди и поговорить не с кем. Признаюсь, я сначала посчитал это высказывание завуалированной формой снобизма, утонченным высокомерием. Но вот сейчас, глядя на реакцию многих мировых лидеров, их команд на глобальный вызов пандемии, я готов согласиться – поговорить там почти не с кем.

Вспомнилось, как по одной из литературных версий прогуливались по Ялтинской набережной Толстой и Чехов. На щеку Льва Николаевича сел комар, которого тот мимоходом прихлопнул. Антон Павлович с наигранным ужасом воскликнул: «Коллега, вы погубили живое существо! А как же ваша теория защиты всего живого?» На что гений раздраженно ответил: «Уважаемый, не надо жить дробно».

Пандемия среди прочего показала, что в мире катастрофически мало масштабных лидеров, полномочных людей с широким, концептуальным, панорамным углом зрения. Дробно, дробно живут, мыслят, действуют руководители стран, ведомств, социальных институтов. С кем-то из них можно было бы подробно поговорить о масках, вентиляторах, кроватях, «вертолетных деньгах». Но вот перекинуться парой слов о посткапиталистической эпохе, поствирусной геополитике, предательстве и дружбе, любви и ненависти в державных делах. Нет, дробно у них всё.

Одиноким в этом плане выглядит российский лидер. Его критикуют слева, когда он говорит о новых балансах между страхами власти и надеждами общества. Его критикуют справа, когда он говорит о помощи другим странам при нерешённых проблемах собственной. А его версия новых взаимоотношений государства и бизнеса? А предложения по изменению внутренней и внешней логистики – воздушной, трубопроводной, водной, полярной? А переживания за сохранение наукоемких отраслей? А масштабный проект нового Авиапрома? А стремления к объединению субъектов федерации? И всё это в стране, прикованной ещё к карантину с его тысячей дробных проблем. Хотя не будем гиперболизировать масштабность русского лидера. Надо признать, что ему в этом сильно помогли. Помогли санкциями. Санкции всегда заставляют вспомнить о суверенитете своей державы. А чем полнее суверенитет, тем выше объективный запрос на масштаб, силу, крутость лидера. Тут даже не поймешь первичность: сильный правитель обеспечивает суверенность своей страны или её шаги к самодостаточности возносят на вершину власти достойную фигуру…

Но не будем сейчас о единичном, поговорим о типичном. Типичным является то, что в мире значительно чаще сейчас говорят о смене кроватей в новых лечебных центрах, а не о смене центров эмиссии новых смыслов. Типично и то, что мировые лидеры договорились до мышей. Летучих. И как жить в мире мелких политических существ, которые этим миром и правят? Как не потерять себя в тотальном навале мелких сущностей и дробных ситуаций?

Мне довелось много лет работать с политиками. И с «пред-политиками» тоже – то есть теми, кто мечтает просочиться в политический класс. Дело было в разных государствах и на различных континентах. Видел, как они на глазах мельчали. Причём и в крохотных странах, и в громадных. Причин здесь не мало. Главная, наверное, слом противостояния двух глобальных систем. Тот накал страстей, ярость взаимной ненависти, неистовая конкуренция, порожденные противоборством, не могли не порождать характеры особого масштаба. Помню, как мне рассказывал бывший охранник Джона Кеннеди о бессонной ночи президента перед встречей с советским лидером. Он должен был по результатам диалога принять для себя решение – начинать мировую войну или не начинать. Такая тогда была цена вопроса. Потом возник пресловутый «однополюсный мир», и всё устаканилось (в прямом и переносном смысле).

Миру стали нужны не харизматичные вожди, не могучие правители, а рутинные, заурядные, тусклые персоны (Туск, наверное, не зря такую фамилию носит). Такое впечатление, что некие высшие силы ставили издевательские эксперименты. Вот Франция: убираем крупного политика и ставим помельче, ещё мельче, совсем мелкого – Макрона-микрона. И ничего – работает. А вот Украина: берем сразу предельно мелкого и меняем до самого крохотного, а потом ещё и пародию на того. Работает! Только это уже не украинский президент, а чеширский. А если всё же ошибочка вышла с масштабом и качеством личности? Какая цена? Да практически никакой. Ну, может, локальная войнушка в далекой Ливии. Или задержка кредита МВФ на пару месяцев. Это раньше политики в отличие от минера могли ошибаться только полраза. Сейчас и президенты якобы «имеют право на ошибку»…

Хотя я, наверное, погорячился, когда привел некорректный пример с современным украинским президентом. Тут как раз тот редкий случай, когда президент вообще не при делах. Его и винить не в чем. В стране «всё было украдено», включая модель развития, до него. Ему досталась даже не околокапиталистическая модель, которая хоть как-то придает значение фактору личности. Особенно в подформате гос-капитализма. Ему передали уникальную украинскую конструкцию гос-феодализма. Где даже если государство что-то имеет (как формально имеет государство Украина национализированную банковскую систему), то всё равно управляет этим феодал.

Феодализм уникален тем, что в отличие от предыдущих и последующих общественно-исторических формаций, не центробежен, а центростремителен. Своего рода «шагреневая кожа», сжимающаяся в руках хозяев. И не важно, какие это руки – чистые или грязные, сильные или слабые, щедрые или жадные. Хотя какая щедрость в условиях феодализма-атавизма. Когда Зеленский «щедро» предлагает личный миллион долларов за вакцину от «короны», наверное, он себя ощущает и богатым, и щедрым. Откуда ему, в его кустарной системе, знать, что разработка подобной вакцины стоит миллиарды. Правда, еще Остап Ибрагимович предупреждал, что на этой территории и десять тысяч будут считаться громадными деньгами…

Ещё забавнее с МВФ. Этот институт – говоря в современных аналогиях, прибор для искусственной (финансовой) вентиляции легких. Присоединение к нему означает, что руководство страны-реципиента не только самостоятельно не может ходить, но уже и дышать. Это фактически искусственная кома. И здесь совсем не важны качества субъекта, который лежит на одре.