"…госсекретарь США заявил, что Буш и Горбачев назначат новую дату встречи в верхах, как только это станет возможным. Нельзя быть уверенным, подчеркнул он, что конфликт в Заливе завершится к середине года".
Женский голос сменяется мужским.
"С начала военных действий союзная авиация совершила 25 тысяч вылетов против Ирака. Сегодня утром дождь из бомб обрушился на города Зурбатия и Бадра, сообщило агентство ИРНА; американское командование подтвердило, что была проведена воздушная атака на военно-морскую базу Умм Каср".
"Двенадцатый день войны привлек внимание двумя главными проблемами: массовым перелетом иракских самолетов в Иран и разрастанием нефтяного пятна, которое угрожает саудовскому побережью…"
Еще полторы минуты такого же ровного, даже чуть занудного, рассказа об армагеддоне:
"Саддам Хусейн подтвердил журналисту Си-эн-эн Питеру Арнетту, что иракские ракеты СКАД могут нести ядерные, биологические и химические заряды. По словам советского генерала Петрова, в распоряжении Багдада имеется от 2 до 4 тысяч тонн химических средств, в основном горчичного газа, табуна и зарина".
Нежные голоса: "Радио Монте-Карло-о-о!..". Потом – реклама стирального
порошка. Как любят писать в плохих романах, жизнь продолжается.
___________
Мисюсь тоже провела то время, пока они не виделись, культурно: сходила на угол за пиццей и теперь сидела с тарелкой перед телевизором. Андрей встал в дверях, для начала – подальше.
– Как баня?
– Ничего. Петруня только, по-моему, немного перестарался.
– Это я чувствую. По амбрэ.
Нюх у Вероники был поразительный. Он всегда просил ту не использовать крепкие духи, а еще лучше – не использовать никакие.
– Не надоело тебе якшаться с разной пьянью?
– Я как Фрэнк Каупервуд[11 - главный герой романа Т. Драйзера "Стоик"],– сказал Замурцев, спотыкаясь на чересчур длинном имени. – Я независим и встречаюсь с людьми интересными, а не полезными.
– Фрэнк Каупервуд… – повторила она с сомнением, граничащим с насмешкой. – Фрэнк Каупервуд был миллионер.
– А я что? Я тоже не последний человек по советским меркам!
Постукивание вилки, вопли телевизора. Мисюсь иногда умела так промолчать, что получалось впечатлительней любых слов.
Потом ровный голос:
– Хочешь пиццу?
Может, надо ожесточиться? – подумал Андрей. Но ожесточиться не получилось, и он в конце концов сказал:
– Ладно, давай.
Потом он вспомнил, что все-таки главарь семьи, как сказал бы Петруня.
– А ребенок где?
– Занимается.
– Это хорошо.
Андрей тоже сел перед ящиком для идиотов и откусил кусок пиццы.
– Про Залив показывали?
– Показывали и говорили что-то, но я не разобрала, по-арабски ведь.
– Ничего, в десять снова будут новости, я тебе переведу.
– Маслом пиццу помажь, полезно, чтобы ногти не слоились.
– Пап! Па-ап!
– Слышишь? Юлька кричит – тебя к телефону.
– Да ну их всех… (скаламбурил сам для себя) в баню!
– Ты что! Вдруг что-нибудь важное.
– Па-ап!
Как у них всё основательно и правильно, прямо секретариат, а не семья.
– Не ори, иду!
Юлька преданно протягивала трубку, зажав ладонью микрофон.
– Из посольства, говорят…
– Разберемся, иди… Алло! У аппарата.
В телефоне был Леша Жандарев, молодой посольский парнишка, почему-то с большим подобострастием относящийся к Андрею, кажется после задушевного разговора то ли о Максимилиане Волошине, то ли о преимуществах блютерьеров.
– Андрей Сергеевич, добрый вечер, извините, пожалуйста, за беспокойство, но я решил позвонить… получилась такая история с Суслопаровым Петром Яковлевичем…
Испортил всё-таки Петруня воздух в сауне! – выскочила самая первая мысль, и как-то сразу не связалось: зачем же ему-то звонит Леша, если история получилась с Петром Яковлевичем? Но тут же нужная догадка пришла вместе с гаденьким сквознячком в животе, хотя он и сказал деланно ровным голосом:
– Какая именно… м-м, история?
Леша не успел ответить; в трубке было слышно, как на его голос стал наезжать чей-то более сильный, и вдруг в ухо громко зазвучал Войцыцкин, старый приятель, помощник военного атташе:
– Старик, тебе уже рассказали? Тут Петруню взяли под изрядным баллоном. Что же ты ему мозги не вправил? Он поперся сдуру в клуб и нарвался на Непейного, само собой. А у того, сам знаешь, какое губернаторское положение, ему хоть бы как-нибудь обозначиться, напомнить, что он ум, честь и совесть. Виквас тоже на Петруню взъелся, время ведь режимное…
Андрей ощутил, что в двери возникла Мисюсь. Так и есть: Мисюсь, да еще с выражением "что стряслось?" на лице. Он махнул ей рукой: иди, иди! и снова прижал к уху войцыцкинский голос.
– …закладчиков хватает, видели, как вы у посольства расстаться не могли. Так что готовься завтра штаны снимать.