Зелье для Ее Величества. Усадьба

И, обращаясь сам к себе, расхаживая по комнате:

– Ну ничего, ничего, сыщем мы тебя, голубчик!! Ох и запоешь ты у меня тут, ох и заголосишь!!

Иван поморщился – он был противником пыток и истязаний.

Через полчаса вернулся Степан и сообщил, что все, кого велено арестовать, находятся в допросной. Быстро спустились в пропахший кровью, паленым человеческим телом и сыростью подвал, в котором была устроена допросная. У стены жались четверо: трое бородатых крепких мужиков и один неряшливо одетый в поношенное цивильное платье.

– Кто такие? – грозно спросил Штерн.

– Я смотритель!– с немецким акцентом пропищал тот, что в цивильном. – С какой целью и по какому праву меня столь бесцеремонно схватили?!

Штерн еле заметно кивнул палачу. Практически мгновенно смотритель сложился пополам, получив удар в солнечное сплетение.

– У нас попусту людей не хватают, – назидательно произнес его высокоблагородие и, наклонившись к уху, рявкнул: – и коли тебя сюда приволокли, пес, то отвечай, что спрашивают, и не дерзи!

Распрямился и уже обратился к Ивану:

– Нет, все ж таки неправильно было отменять предварительную пытку! Как раньше хорошо было – придешь, помню, а вор уже готов все рассказать – знай сиди да записывай. А сейчас что? Каждый норовит свой гонор показать, – мотнул головой в сторону скрючившегося на полу немца.

– Ну а вы, голубчики, кто такия? – и подойдя поближе, ткнул пальцем в одного из мужиков. – Ты?

– В мертвецкой работаю, барин, с Васькой, вон, мертвяков таскаем, да караулим ночью по очереди, – хмуро ответил тот.

– Ага, с Васькой, значит, – констатировал шеф, – ну, а ты у нас кто, голубь? – обратился он к третьему мужику.

– Конюх я, барин, – поклонился тот.

Шеф немного помолчал, затем сел за стол следователя.

– Кто из вас, нехристей, сегодня ночью караулил?

– Я, барин, – ответил хмурый мужик, про которого сказали, что он Васька.

– Ну и расскажи мне, что было, да только на меня смотри, бесовская душа! Коль хоть раз сморгнешь – тотчас на дыбе окажешься!

Мужик посмотрел в направлении, указанном Штерном, охнул, перекрестился и выпалил:

– Вчерась, как стемнело, я уж и спать-то прилег, вдруг слышу, хто-то в дверь барабанит, значит. Ну так вот, подхожу это я, значит, к двери-то и спрашиваю: «Хто тама?» – а мне криком – отворяй, говорят, служба, говорят, государева, открывай, а то дверь сейчас вынесем. И словами всяким матерными. Вот значит как.

– Это что это за служба такая к тебе пожаловала?

– А почем мне знать? Зашли в мундирах, значит, в шляпах, навроде вот вашенской, и говорят: «Показывай нам покойников, которых сегодня доставили». Ну я им и показал.

– Скольких покойников ты им показал?

Мужик посмотрел в потолок, загибая пальцы:

– Пятерых и показал: одного, значит, еще по тому утру привезли – хтой-то ему башку проломил, – и перекрестился, – потом, значит, было две бабы: одна, значит, утопленница, другая – родами померла, – мужик снова перекрестился. – Еще был блаженный, говорят, на паперти так и отдал Богу душу. И есчо один мужик – тот не знаю, от чего помер.

Его высокоблагородие в некоторой задумчивости посмотрел на Ивана:

– Интересные дела, – протянул он.

– А глотки у мужиков целые были? – спросил Иван.

Мужик удивленно вытаращился:

– А то как же, барин! Целые.

Штерн задумчиво кивнул своим мыслям.

– И кого же они забрали?

– Так это, того, кто с башкой проломленной, и второго, который не пойми от чего кончился, – снова перекрестился Васька.

– А зачем забрали, сказали?

– Сказали, барин, мол, похожи на преступников государевых и надо, как его там, опнознание произвесть! – гордый знанием умного оборота речи закончил мужик.

– Опознание, – механически поправил Штерн. Немного подумал.

– Кто из вас еще чего видел или слышал? – и с этими словами многозначительно выложил на стол гривенник.

– Дозволь сказать, барин, – поклонился конюх.

– Говори.

– Я это, как его, спал уже, значит, а потом вдруг слышу – в двери люди форменные колотют. Ну я-то струхнул малек, мало ли за чем явились, как был, значит, это в телеге, так и затаился там. Ага. А того пуще страху было, что у дверей карета стояла, а у энтой кареты окошки, значит, с решетками. Ага. Я вспомнил, на таких каретах ране люди Тайной кацрелянии врагов, значит, государевых возили. Ага. Тута я совсем перетрухался, неушто, думаю, Васька, – кивнул в сторону ночного караульщика, – против царевны что замыслил! Потома, значится, смотрю, а они покойников выносют. Двоих, значит, в карету сложили и уехали. А более я ничего не видел, – закончил с поклоном мужик.

«Вот так дела», – подумал Иван.

– А не врете ли вы мне, сучьи дети? – рявкнул Штерн, шарахнув кулаком по столу.

Мужики враз бросились на колени и закрестились:

– Как есть все сказали, барин, как на духу! – забожились они хором.

– Ну ладно, верю вам. Сейчас вот тебе, – ткнул он пальцем в Ваську, – покажут покойников, скажешь, кого из них забрали те люди. Потом свободны. Кому про тех людей и про сегодня расскажете – велю языки поотрезать. Ясно, что ли?!

– Ясно, барин, – нестройным хором пробасили мужики.

– Ну а коли ясно, то пошли вон отсель, – и, кинув монету конюху, уточнил: – это на всех.

Кладя низкие поклоны, мужички скоро дошаркали до дверей и быстро вышли.

Иван пребывал в недоумении. Посмотрел на шефа. Николай Григорьевич мрачно и грозно сверлил глазами оставшегося смотрителя, который уже пришел в себя и помалкивал.

– А ну-ка, Илья, разогрей мне голубчика, – кивнул он в сторону немца.