Болезни наши

– Не вопрос! Я с краеведами отлично лажу. Они, правда, почти все из КПРФ, что делать, но с головой дружат. И очень переживают, в чьи руки они передадут эстафету.

– То, что надо, – продекларировал Рыжов не очень весело, – но это запасной вариант. Сначала Пулиопулос.

И Гена ещё раз услышал:

– Не вопрос!

Весь банкет Рыжов наблюдал за местным Геной. Когда все поднимали бокалы с каберне и саперави, он держал в руках бокал с минеральной водой. Когда он брезгливо отказался от кальяна, вслед за ним отказались все игроки команды Злакограда. Только жёны тех, у кого они были, наполняли часть банкетного холла фруктовым дымом. Когда официантка с подносом грязной посуды не могла найти фарватер для своего дрейфа, он галантно приходил на помощь и к ней.

«Он безупречен, – думал Рыжов, – как те криминальные авторитеты, на которых ему довелось насмотреться во время своей короткой ресторанной карьеры. – Интересно, после его помощи официантки не исчезают?» Это Гене вспомнился конец девяностых, когда в том ресторане, где он работал, после пары-тройки раз неоценённой помощи исчезла одна офсянка. Трудовая мигрантка из Белоруссии.

Потом потанцевали. Потом проводили гостей в отель.

– Разве прошёл бы вечер так душевно, если бы мы выиграли? – спросил Вясщезлов не то у себя самого, не то у Космоса.

«Однозначно» – подхватил эту мысль Рыжов. Естественно, молча. От усталости чувство тревоги притупилось, и в полудрёме он стал равнодушным к возможной опасности и даже ироничным, каким, собственно, и должен быть журналист.

«Ещё год-два, – думал Гена, – и пролезет он в местную думку. Дальше – больше. Областной министр спорта и молодёжной политики, или даже мер, или помощник губернатора, а дальше уж как повезёт. Может, и в Москве встретимся. Это сейчас он свой Скотопрогоньевск клянёт, а потом ещё бравировать своей малой родиной будет. Я, дескать, из народа, я из глубинки. Ну да, вполне возможно. Таких ценят».

К дому Вясщезловых подъехали заполночь.

– Ты что, задремал?

«Никаких гостиниц, будешь жить эти дни у меня!» – таким решительным был ответ одного Гены другому на вопрос, какой отель в Злакограде поприличней.

Отец Андрей

Странно, конечно, но отец Андрей, не стесняясь, вышел встретить сына и его гостя в очень простом штатском платье. Его самовязанный свитер на пуговицах и аккуратно подстриженная борода не производили впечатления, что он священнослужитель РПЦ. С первого взгляда Гена почувствовал с его стороны неподдельный интерес к себе или даже желание чем-то поделиться.

– Пап, – удивлённо заговорил Гена-местный, всходя на крыльцо, – ты чего не спишь? Ложился бы, второй час ночи.

Отец Андрей знал, что гость его сына приехал ненадолго и хотел с ним познакомиться, узнать его настоящее имя, то, под которым его весть Бог. Был у Рыжова или, как его называли в интернете, у Руфулуса.ры, цикл встреч с современными юродивыми, который официальная церковь не могла не заметить и не могла простить. Одно дело, когда ей незаслуженными упрёками колола глаза не очень образованная и очень обиженная на судьбу безликая интеллигенция, и совсем другое, когда эти упрёки выдают за правду набравшие последнее время в обществе вес щелкопёры, как сказали бы про них во времена Гоголя. Была у Гены в те дни и пара неожиданно неприятных телефонных бесед со знакомыми духовными лицами. Ведь Гена Рыжов в тех своих передачах был современным зрителем бессмысленных, как ему казалось, духовных поисков, скептичным, ироничным и порою ехидным. Эпитет «атеист» для выбранной им роли был бы слишком мягок. Своими деликатными остротами он жалил всех, с кем разговаривал на тему спасения. Но клиру доставалось несравненно больше, чем ищущим свой путь одиночкам. И в потоке его логичных, обличительных и зачастую красивых фраз слышалась даже некоторая симпатия к последним.

Желая познакомиться с Руфулусом.ры, отец Андрей питал надежду, что слова этого юноши и его поведение были всего лишь ролью. И правда, у молодых людей, ещё не выстрадавших своих убеждений, такое сплошь и рядом. Даже у интеллектуалов. Их мозг, испещрённый, исцарапанный убедительными научными граффити, с лёгкостью поглощает крамолу и с радостью делится ей. И публика ликует от того, что слышит то, что хочет слышать. И какой же оратор позволит себе отказаться от такого успеха, от такой роли? Даже если сердце ею гнушается. Потерпит.

– Буду очень рад познакомиться с вами, – глядя в глаза Рыжову и не обращая внимания на слова сына, сказал отец Андрей.

– Взаимно, – весело ответил Гена и тоже протянул руку, – Геннадий.

Видя реакцию Рыжова, местный Гена с раздражением понял, что отбой откладывается на неопределённое время.

– Ну, пап! – еле слышно сказал он как будто себе самому, когда услышал вопрос отца:

– Не откажетесь от чая? Самовар на веранде.

Чай пили из казахских пиал, приобретённых, наверное, ещё в советские времена. Говорили, как и предполагалось, о тех самых стримах Руфулуса.ры и вообще о религии, о человеке и о феномене юродства в православии позавчерашнем и сегодняшнем.

– Так вы тоже считаете их психически нездоровыми?

– Согласитесь, что во многих случаях это очевидно. Из шести персонажей, о которых я рассказывал, на учёте у психиатра не стоит только подмосковный виноторговец. Хотя его бывшая супруга пыталась его сдать, и, скорее всего, у неё бы это получилось, если бы он вовремя не переписал на неё большую часть своего бизнеса.

– Для юродивого слишком разумный ход, – вставил в разговор своё словечко Вясщезлов-младший.

– Этот ход, – отозвался старший, – сделал не он.

Гена-местный смотрел на отца с неподдельным сочувствием. Первый раз отец Андрей ощутил на себе этот взгляд, когда Гене было пятнадцать. Ни осуждения, ни насмешки, только сочувствие.

– А все остальные что ни на есть завсегдатаи психиатрических лечебниц. У всех шизофрения разных степеней, все частично недееспособные. Самая лёгкая форма у Мишки Рыбинского. Он почти нормальный. Работает дворником в школе. Трудолюбивый до самозабвения. Нареканий ни от завхоза, ни от директора нет. Правда, каждый год у Мишки самого и ещё у половины школы замирает сердце перед медкомиссией. Но динамика его патологии стабильная, и его лечащий врач даёт медкомиссии гарантию, а та даёт Мишке медкнижку. Если бы его периодически на подвиги не тянуло, никто бы о нём ничего и не узнал.

– Это тот, которого церковные служки чуть до смерти не забили? – зевая, спросил Гена-местный.

Отец Андрей перекрестился.

– Я, наверное, эту серию не смотрел…

– Был такой случай с Мишкой. И смех, и грех. Однако сгущать краски не надо. Досталось ему, конечно, за свою инициативу, но не до смерти.

Гена-приезжий подлил себе чая и продолжил.

– Дело было зимой. После жестоких морозов, оттепель до плюс двух. Всё потекло. Дня через три, под вечер, опять ударил мороз. Весь Рыбинск – сплошь каток, а завтра воскресенье. «Как православные в храм пойдут?» – задумался Мишка. А кварталах в пяти от его дома в те же дни рвануло теплотрассу. Коммунальные службы сработали быстро, всё исправили, только перестарались, когда яму засыпали. Наверно, целый КАМАЗ лишнего песка привезли. В двенадцать ночи взял Миша ключи от школьной дворницкой, где работал, и пошёл за тележкой и лопатой. И всю ночь катался с ними от храма, в который ходил каждый день, до песчаного пригорка на месте недавней аварии. И увлёкся. Он не просто посыпал песком вокруг церкви, он через всю площадь до троллейбусной остановки проложил грунтовую дорогу. Захочешь, не поскользнёшься. В себя он пришёл только в восемь утра, проснувшись на своём диване. И был уверен, что всё это ему просто приснилось. Ведь ни усталости, ни ломоты в суставах и мышцах не чувствовал.

И только подойдя к храму и увидев плоды своего ночного усердия, возликовал, понял, что не приснилось ему доброе дело, а сделалось им наяву. И правда, никто не скользит, никто не падает. Не то что у супермаркета. Только с каким-то ожесточением прихожане топают ногами перед входом, а навстречу им служки, пожилые женщины, выносят вёдрами песок. Взглянула одна из них на Мишу и враз поняла, кто виновник этой суеты. У него песок был не только на сапогах, но и на телогрейке, и даже на шапке. Недолго сдерживались старухи. Взяли кто метлу, кто швабру, а кто тем же пустым ведром, да и… А среди прихожан, видевших эту сцену, была редактор тамошней жёлтой газетки «Вечерний Андрыпинск», загорелось ей свечку поставить в тот день. И она своим смартфоном запечатлела несколько снимков, которые потом в сети набрали больше ста тысяч просмотров. Так Миша и стал знаменитостью.

Несмотря на то, что оба Гены знали эту историю, они не отказали себе в удовольствии посмеяться ещё раз. Отец Андрей качал головой, но тоже улыбался.

– Не знаете, – спросил он у московского гостя, – попал Михаил в то воскресенье на службу?

– Знаю, – и весело, и грустно заговорил тот, – не попал. Поплёлся он в другой храм, заливаясь слезами, и, не доходя до него, поскользнулся, упал и сломал ногу. Да так сильно, что встать не мог. Метров семьдесят полз на четвереньках. Просить помощи стеснялся. Прохожие бросали на него брезгливые взгляды и спешили пройти мимо. Прихрамовые попрошайки с интересом издалека наблюдали его борьбу с гололедицей. Но не подходили, думали, конкурент подползает. И только рослый молодой полицейский удосужился спросить у Михаила:

– Гражданин, что случилось?

И услышал в ответ:

– Бог меня наказал.

Отец Андрей живо представил себе эту картину, этот ветер с реки, двадцать два градуса мороза, этих прохожих и Михаила, которому полицейский, наверное, представлялся добрым самаритянином или даже ангелом, поднявшим его за шиворот со льда и заставившим на одной ноге допрыгать до ближайшей лавочки.

– На работу Мишка вышел только в мае, – закончил Рыжов.

Гене-местному было скучно, и глаза слипались. Он хотел съехидничать, спросить, между прочим, чем живут такие люди? Но знал, что отцу это не понравится, и догадывался, что отец ответит на этот вопрос. Опять посоветует взглянуть на птиц небесных. С кем только и о чём только не доводилось Поповичу договариваться. Со всеми находил общий язык и добивался, чего хотел. Если не как единомышленник, то как ответственный и обязательный партнёр – точно. И только с родным отцом не получалось ни первое, ни второе. И мучаясь мыслями об этом горе, Вясщезлов-младший дремал.

Отец Андрей и Гена-блогер, убавив громкость беседы на тон, проговорили ещё с час. Консенсуса не искали, но осторожничали, слушали друг друга внимательно и отвечали не сразу, подбирали слова.

– Многим кажется, что для клира форма важнее содержания. Что для него вопрос «как?» важнее, чем «зачем?»

– Никто не застрахован от превратного представления о содержании. Может, «многим» поэтому так и кажется?

Примерно в таком ключе шла беседа.