Небо и море

После завтрака, прихватив только посуду и припасы, отряды двинулись к горам. По едва приметной тропинке, затейливо петляющей между замшелыми скалами и кустами орешника, гуськом поднимаются в горы мальчишки и девчонки. Напряженно сопя и помогая друг другу, они несут с собой большущие алюминиевые кастрюли и мешки с продуктами. Все выше и выше по ущелью ползет длинная извивающаяся цепочка ярких рубашек и белых панам. Цель подъема – Каменные ванны.

Ледник, сползая с вершин, приволок с собой несколько огромных валунов. Дотащить их до подножия гор сил или терпения не хватило, и он бросил камни на полпути. Валуны перегородили ущелье и превратили ложе горной речки в живописнейший каскад водопадов и озер с кристально чистой ледяной водой. Люди, впервые увидевшие эту красоту, назвали место прозаично и утилитарно «Каменными ваннами», хотя, такие озера и водопады конечно же достойны более возвышенных и романтичных названий!

Ниже ванн по течению на вытоптанной многочисленными пионерскими посещениями площадке уже сооружены очаги из камней. В них горит сушняк. В кастрюлях на горной воде варятся макароны с тушенкой. Девочки, кого не привлекает бултыхаться в холоднющей воде, с интересом впервые в жизни готовят еду сразу на несколько десятков человек.

А в ваннах веселье! Визг ошпаренных холодом детей перекрывает шум водопадов. Ныряя в кипящую ванну, оставляешь визги и крики позади наверху и сразу под водой погружаешься в несмолкаемый гул и бульканье. Нырнул и отплывай скорей! Наверху на валуне уже очередь. Не ровен час, шутя, спихнут переднего, и полетит он, неподготовлено дергая ногами и руками, прямо на неосторожного тебя. Вот и выгребаешь к близкому берегу в ледяном вареве из пузырей и пены.

После таких ныряний надоевшие в лагере макароны-по-флотски кажутся деликатесом, а компот – нектаром, который пили олимпийские боги!

Те, кто нанырялся вдоволь, с опаской рассматривают под камнями гнезда скорпионов и фаланг. Живые скорпионы сидят где-то в глубине, а снаружи валяются только увитые паутиной засохшие панцири. Но и они, особенно панцири больших фаланг, при должной фантазии могут вызвать трепет ужаса и желание поскорей убраться подальше и лучше еще разок нырнуть с кручи.

Ну и чтобы закрыть тему пионерских лагерей, продолжу про следующий год. Первая смена в пионерлагере «Солнечный».

Я понимаю, что теряется хронология в повествовании. Но зато, появляется смысловая преемственность разных частей текста. Ну, например, если бы я взялся хронологически расставлять события, то получился некий отчет о жизни: в левой колонке даты, в центре события и явления, а в правой росписи лиц, ответственных за исполнение. События, логически связанные, оказались бы далеко друг от друга, и, возможно, в голове читателя образовался вакуум в понимании моего отношения к происходившему. Поэтому, терпите капризы автора, дорогой читатель.

Итак, «Солнечный».

Лагерь располагался в Чимгане. Как раз напротив нынешнего горнолыжного курорта. Правда, тогда склоны не были освоены слаломистами и сноубордистами и там сохранялась почти дикая неистоптанная природа. Еще не были построены уже сейчас безнадежно устаревшие панельные девятиэтажки туркомплекса «Чимган». В-общем, было это давно, когда по тропам вместо дорог ходили в горы динозавры.

В лагерь мы приехали уже почти на излете пионерского возраста. Мне и Женьке было по двенадцать лет, Лариске тринадцать. Но все-таки нас «малолеток» поселили во второй отряд, а Лариска удостоилась первого (и последнего в возрастных градациях советских пионерлагерей).

Жить предстояло в более чем спартанских условиях. Отрядный павильон защищал от дождя и солнца, но ночная прохлада горного воздуха проникала внутрь беспрепятственно сквозь щели в том хлипком ограждении, что по идее должно было быть стенками, а на самом деле представляло собой плохо пригнанные друг к другу тонкие штакетинки. Умывальник в виде лотка, в котором день и ночь текла родниковая вода. Туалет типа «Эм-и-Жо».

Не весь лагерь жил так же скудно в плане бытовых условий. Отряды малышни жили в тепле и уюте, ну а со старшими решили не церемониться и приучать их к суровой действительности взрослой жизни. На удивление, сон на свежем воздухе приходил немедленно, как только голова находила подушку.

Отрядом руководил молодой парень Анвар. Высокий, стройный, умеренно накачанный, лет двадцати, по-моему, уже отслуживший в ВДВ. Во всяком случае, нам так казалось или хотелось думать. На зарядку он выбегал впереди всей колонны, одетый в полосатую майку и зеленые военного вида шаровары. Никогда ни на кого не повышал голос, даже в случае обнаружения самовольщиков, ходивших за территорию пособирать бессмертники или купить у узбечек курта. В лагере ходила легенда, что заваренный чай из бессмертника продлевает жизнь до ста лет.

Анвар улыбался всегда, даже когда делал неизбежные выговоры. Наверно, служба научила его воспринимать детские шалости и проколы как нечто, на что не следует реагировать серьезно. Не армия.

Кружков в лагере для меня не оказалось, и я все свободное время либо играл в шахматы, либо читал, либо позади павильона на склоне строил на ручье плотины и устраивал из подручного материала водяные мельницы. Точно помню две книжки, прочитанные в тот период. Это «Айвенго» и «Бобры – мои друзья». Читал что-то еще, но уже не вспомню, что именно. По-моему, эти книжки принесла Лариска из своего первого отряда. Не забывала нас совсем.

Ларискин первый отряд ходил в довольно далекие однодневные походы по окрестным горам, а мы сподобились вырваться только раз на ближайший ледник, сохранившийся до июня в ущелье километрах в двух от лагеря.

Путь к леднику пролегал мимо скалы, романтично названной «Погибший альпинист». Тропинка, поднимаясь в гору, огибала скалу, заросшую черным мхом, и нависавшую над тропой и ручьем. Издалека скала была похожа на печального человека, смотрящего вверх. Сразу появился целый эпос про погибшего когда-то в этих местах скалолаза, а дерево, приютившееся у подножья скалы, увешали таким количеством памятных ленточек, что под нижними ветвями появилась седая с пестрыми вкраплениями, колышущаяся на ветру борода.

Даже дети из пионерлагеря, до этого шумно поднимавшиеся по тропе к леднику, проходя мимо Черного альпиниста, замолкали и переходили на шепот. Повязав заранее приготовленные ленточки, они старались побыстрее выйти из тени скалы на солнце.

Что ни говори, а веселый белый ледник приятнее молчаливого Черного альпиниста.

Ледники обычно находятся где-то высоко в далеких горах. По ледникам, втыкая шипы в лед и помогая себе ледорубами, поднимаются отчаянные альпинисты. Ледники лижут холодными языками безжизненные скалы высокогорных ущелий. Облака с опаской обтекают ледники, состязаясь с ними морозной белизной и тишиной.

Все это, конечно, правда. Но не вся. Есть на свете веселые ледники. Они прячутся в неглубоких ущельях в невысоких горах. По веселым ледникам бегают пацаны и девчонки, хохочут, не больно падая на рыхлый и совсем не холодный лед. Прокладывают кедами лыжню и, визжа, съезжают вниз. На таких ледниках совсем не надо тепло одеваться. Шорты и майка – вполне подходящая экипировка. Желательно, чтобы у твоего товарища майка была заправлена в шорты, иначе снег, насыпанный ему за шиворот, задержится недолго, и друг не ощутит всех прелестей нежной дружбы.

Веселые ледники окружены склонами, покрытыми травой и цветами. Там поспевают боярышник и барбарис. Можно сидеть на теплом камне, как на трибуне, и щуриться от яркой белизны, наблюдая за кедовыми слаломистами. Уходя вечером с веселого ледника, хочется обернуться и сказать: «Мы обязательно еще встретимся, не растаивай до конца!».

К сожалению, поход получился только один. Были планы сходить на перевал между большим и малым Чимганом, но к назначенному дню погода испортилась и поход «зарубили».

При наличии денег и свободного времени, мы ходили к воротам лагеря покупать у местных узбечек или киргизок арахис, семечки и курт. Здесь к продаже предлагался не обычный мелкий твердый Ташкентский курт, по десять копеек за три шарика, а крупный и несколько более податливый зубам местный вариант. Почему-то, все называли его верблюжьим, хотя в горах верблюдов отродясь не было, зато у всех в домах мычали коровы и блеяли овцы. Может этот курт был овечьим? Тогда он должен был бы стоить занебесно, но его продавали за пять копеек шарик, который по объему раза в два превосходил трехкопеечный Ташкентский. Оставлю догадки истории и начну с того, что попробую объяснить, что же такое этот таинственный курт?

Курт делается из кислого молока. Сначала приготовляется сюзьма, некий вариант творога, солится, потом из нее скатываются шарики и сушатся на солнце. Говорят, древние кочевники с удовольствием ели курт. Консервов в те времена не было, а курт не портится. Тех кочевников давно нет, а курт на востоке и сейчас в почете. Его едят и местные, и приезжие. Правда, из приезжих только те, кто не страдает шовинизмом в запущенной форме.

В моей семье курт не ели.

Родители брезговали есть изделия местных узбечек, считая, что руками сделанный продукт безопасным быть не может. Мне очень хотелось попробовать курт, но даже просто предположить, что такое возможно, было немыслимо. Мама пробовала скатать шарики из творога. Получался не курт, а шарики из творога. Кто творог не пробовал? Поднимите руки!

В «Солнечном» по воскресеньям были организованы посещения родителями. Не многие мамы и папы могли позволить себе приехать в горы, чтобы увидеть родное чадо. Пилить на машине минимум часа полтора, а уж на автобусе, чего и говорить! Но меня родители навещали. Скучали, наверное.

Узбечки с куртом не всегда приезжали, в основном бывали по выходным. Поэтому в одну из суббот я набрал курта с запасом.

Утром в воскресенье к воротам лагеря подкатила грузовая машина-будка с надписью: «Мастерская» по борту. Сосед Коль Колич, используя служебное положение, устроил посещение. Лариску, Женьку и меня как после долгой разлуки обнимали и целовали. Пичкали привезенными персиками и виноградом из своего сада. Пытались кормить жареной курицей.

Я набрался смелости, достал из кармана курт, сдул прилипшие к нему карманные соринки и предложил попробовать отцу.

– Пробовал я курт, – сказал отец, откусив малюсенький кусочек. – Ничего, соленый. А знаешь, почему он такой соленый и бок у него немного коричневый?

– Потому, что на солнце сушат? – наивно догадался я.

– Нет, потому что узбечки его подмышкой скатывают, – пошутил папа.

Мне шутка не понравилась. Я положил курт в карман и доел его, когда родители уехали. Предлагать пробовать курт я больше не рисковал.

На упомянутой автобудке вся компания спустилась с гор к Чарвакскому водохранилищу. Потоптались на каменистом берегу далеко ушедшего озера. Пофотографировались, после чего нас отвезли в лагерь, а родители вернулись в Ташкент.

Кстати, о переменном уровне озера. Так происходило каждое лето. Вода из Чарвака использовалась для регулирования полива бесконечных полей хлопчатника. Зимой вода из Чарвакского водохранилища почти не использовалась. В Чирчик сливалось минимум и к весне можно было купаться, едва съехав с дороги. Потом начиналось время обильного полива и уровень воды падал. Однажды, ближе к осени, я видел чашу водохранилища, в которой осталось воды всего ничего. От кромки шел широченный пояс безжизненного коричневого дна, и только метров через двести начинался пояс зелени, то есть то место, до которого поднималась вода при нормальном заполнении озера.

Пока мы сбегали почти на месяц в горы, в Ташкенте начиналось лето. Ежедневная прохлада, к которой быстро привыкаешь в горах, в городе держалась разве что до девяти утра. Потом воздух постепенно раскалялся и спастись можно было только в тени, благо ее в те годы хватало с избытком. (Это потом в «нулевые» президент Каримов распорядился в целях безопасности вырубить почти все высокие деревья в Ташкенте и других городах республики. Осчастливил жителей).

Я от жары не страдал и переносил ее легко. Климат мне нравился. Но была одна особенность моего растущего организма. Стоило мне не позавтракать утром, особенно не попить чай или кофе, как на солнце начинала кружиться голова и иногда даже случались обмороки. Бывало это нечасто и внимания на своем состоянии я не заострял, но взрослые почему-то всегда связывали очередной обморок с жарой и настоятельно советовали носить на голове летнюю панаму или что-то в ее роде. Ну кто из мальчишек в здравом уме носил панамки? Смех, да и только.

Как-то, летним утром у булочной стояла очередь за свежим хлебом. В основном домохозяйки и бабушки. Разговаривали, стоя в прохладе, про жару, урожай помидоров и урюка этим летом. Приходящим с вопросом «Кто крайний?», неспешно указывали на очередь. Прерванный на секунду разговор продолжался.

Обычно, чтобы быть первым к теплой буханке, надо было проснуться в семь и к семи сорока уже прибыть к крыльцу магазина. Я, как обычно летом, сначала просыпал, потом долго копался, собираясь за хлебом и, когда приходил, у булочной уже стояло человек двадцать.

Перед открытием приехала машина «Хлеб», наполнила утренний воздух смесью запахов свежего хлеба, бензина и пыли.

– Разгружают… Сейчас откроют… Говорят, на вокзале есть какой-то магазин, где железнодорожный хлеб продают?

– Я тоже слышала, но съездить все никак руки не доходят.

– Надо съездить. Соседка говорила – просто объедение. Не черствеет и не киснет.

– Да и у нас продают неплохой. Тоже не кислый. А черстветь у нас не успевает. Мои оглаеды сметают все за день. Им сколько ни возьми.

– И не говорите. Мы с мужем едим мало. Ему много мучного нельзя. Так, беру батон и рулет. Знаете, как рулет с молоком хорош?

– Я белый не ем. Куда мне? И так на сердце нагрузка от жары…

Тихо опупевая под такие разговоры, я стоял, переминаясь с ноги на ногу. «Когда же, наконец, этот хлеб разгрузят?!»