Как рассказать о стране,где тени деревьев падают в тёмную воду,где водопады скалят ледяные прозрачные зубы,где Олав колун и Олав святой один и тот же,где волчья шерсть по ночам растёт из кожи,где предки живут весело в круглых камнях,а дети играют плоскими, ставят их друг на друга,говорят: это женщина, это олень, это твой дом,где летнее солнце ходит по кругу,а зимнее прячется в озере подо льдом…Нет ничего белее этого снега, этого вечного снега,нет ничего яснее голоса этой воды,горсть зачерпни и попробуй, пока не застыло горлоне затянулась прорубь

«Я нашёл…»

Я нашёлчужие стихимежду страницами Фабра издания прошлого века,где жуки и кузнечики прошлого века,где не вянут цветы и стебли травы упруги,чужие стихина странице тетради в клетку,в клетках, решетки которых уже растворило время,стихи о коробке вагона,где люди – цветные спички,но я знаю, спички сгорели,там только жук копошитсязавтра дети отпустят его на свободу.

«Берёза для лавок…»

Берёза для лавок,сосна для стен,липа – для памятника,дуб – для креста,а осина – для потолка.Плотник пилит и рубитдо тех пор, покане затупится топор,не устанет рука.На востоке плотника – белая осина,на западе – красная ольха,и в небе, сколоченном не очень красиво,стружки, опилки, труха.

«Вечные птицы кружат над степью…»

Вечные птицы кружат над степью,вечные собаки стерегут белые кости,они давно забыли хозяев,скалят зубы в сумерках,отчаянно лают в темноте,а утром ходят вокруг лагеря,ждут когда мы уйдеми что мы оставим.Здесь были всадники из красной земли:под выгоревшей травойлежат их слова – потерянные стрелы,в пылающем небеотпечатался звон тетивы,птицы его задевают крыльями,перемешивают со своим криком,но собаки давно забыливсадников, ставших пылью.Собаки питаются падалью:не той что падает с неба,пищу им привозят на старых грузовикахс пастбищ этого света:погибших героеви просто случайных жертв,высохших узников концлагерей,солдат первой и второй мировой,с почерневшими от огня лицами.Остатки собачьего пирадостаются птицам.Каждое утро над нашим лагеремэти птицы рисуют круги, икто-то называет их ангеламиНо я знаю – ангелы совсем другие.

В доме Айги

Меня пригласили в мастерскую, гдена стене – керосиновая лампа,над ней рисунок божьего человека Луизы(линии и краски чистой души)далее – сноп из нескольких колосьев(что может быть предметнее хлеба),рядом – фотография византийской иконы(лицо святого размыто),плюс лампа советских времён в форме тюльпана,чьи лепестки не увядают, лишь покрываются пылью.На полу под окнамиколёса – одно деревянное одно железное,сверху – старая телевизионная антеннаи пластиковый обруч – хулахуп.На первом окне – тупой и обломанный нож,пригодный разве что для разрезания воздуха,на втором – птичье гнездо в керамической чашке,на третьем – четыре камня,один крупный, два более мелких,и жёлтый камень неопределённой формы:довольно большой обмылок времени —хватит ещё на несколько раз.У другой стены —диван, над которым липкая лента для мух на гвозде,рядом ещё несколько пустых гвоздей(некогда реализованных возможностей,а теперь снова ожидающих своего случая),маленький гранёный стаканчик,две пружины,свитые из стального прута толщиной в мизинеци сухая ветка берёзы.Напротив, около двери, розетка,в которой вместо электричестваперо кукушки и неизвестной мне птицы.Мне сказали, что из этих простых вещейможно собрать машинудля путешествия в самый конец света,и чтобы я смог ориентироватьсяповесили над столомрепродукцию картины звёздного неба Ван-Гога,прикрепив её к стене железной кнопкой.На этом небеона – самая крупная звезда.

«Разбудите старого барабанщика…»

Разбудите старого барабанщика,давно не рассыпалась по воздухубодрая сухая дробьего барабанов,лишь капли нашего терпениястучат по асфальту.Все чаши уже переполнены,но императорский оркестрне сможет сыграть ни один маршбез старого барабанщика,чьи палочки мелькаютперемешивая время.Мы отдали нашу кожудля его боевых барабанов,из наших костейсделаны их корпуса,наши сердца превратилисьв открытые раны,и враги пьют виноиз наших черепов.Разбудите старого барабанщика,чтобы пламя походных костровстало нашей кровью,и голоса небесных трубповели нас за собой.Разбудите старого барабанщика,пусть достанет из кухонного шкафаалюминиевую кастрюлю,на которой играл в детстве,представляя её то барабаном,то волшебной шляпой,откуда вылетали живые солнечныезайцыи другие чудесные вещи.

«Ветер спрятал ребёнка в моем доме…»

Ветер спрятал ребёнка в моем доме:такой небольшой сквознячок,пока он не вырос до урагана,не выскочил на улицуломая деревья, снося крыши,пока даже пыль не поднимает,только гуляет по комнатам,играет шторой, листает мои книгиничего не понимая.Впрочем, и я саммало что понимаюв этих книгах.

Ножички

Остается в ножички поиграть,отрезая землю за пядью пядьот машины без колёс до стены сарая,где почва мягкая и сырая.где бежит от ножа межа,и цари над ней не дышав тёмную землю по самую рукоятьвтыкают, пока еще могут стоять,пока хватает земли на след,пока из разреза чёрный светтечёт в небеса, в себе растворяямашину без колес да стену сарая.

«Небесный мусор…»

Небесный мусоркрутится вокруг земли:пустые ступени ракет,умершие спутникии космические корабли,небесный мусоротмеряет наше время,медленно сжимает круги,чтобы однаждысгореть в атмосферебез следа…где он уже вовсе не мусора падающая звезда.

«Радиостанция Седьмой Шлюз…»

Радиостанция Седьмой Шлюз,глиняное небо, благая весть,оживают раздавленные змеи,огненные лисы переходят дорогу…Когда не осталось больше людейя стал полевым командиром цветов:пижма, продырявленный зверобой,а вокруг меня гвардии иван-чай.Когда не осталось больше людейя пошел в посёлок не знаю зачемстановясь все меньше в этой траве,в этой высохшей колее.Радиостанция Седьмой Шлюз,солнечный треск, полуденный звон,пижма, чертополох, зверобой,колокольчики, иван-чай.

Кино о любви

«Я снимаю кино о любви…»

Я снимаю кино о любви,подглядываю за влюбленными,жму на кнопку record, изелёное пятнышко ожидания в углу видоискателясменяется красным,камера глотает людей за столиками открытого кафе,пару, сидящую на берегу с бутылкой вина:два лица близко друг к другу крупным планом,но в записи почему-тоостаются одни скучные пейзажилишь иногдаоткрывается на несколько секундто вид на пустыню, то на горную гряду,то на улицу из далекого прошлого, по которой я сам иду,и крупным планом —воробьи, клюющие крошкис пустых столов открытого кафе,я вырезаю лишнее, делаю необходимые склейки,и улица с названием «проектируемая»сменяется улицей «несуществующей»,где во дворах голубятни, а в концеинтернат и психоневрологический диспансер,я оставляю кадр с человеком на велосипедемежду застывших машин,и снова снимаю кино о любвисловно снимаю одежду,словно сдираю собственную кожу —ведь без этого снять кино о любви невозможно.

Дзига Вертов

Никаких актеров:только нас таящая жизнь,киноплёнка не может без светатрепещет на солнечном ветру,пропадает за дождём царапинновый совершенный человек.Киноплёнка вспыхивает как порох,(тогда другой просто не было —какие там цифры —круглые коробки, похожие на мины,дымовухи в начальной школе….)Что от него останется? —дым и совсем немного пепла…Но пока волчок вертится,новый Франкенштейнсклоняется над станком,приклеивая совершенные рукик совершенному телу.Чуда не будет: Джеймс Бондхорошо стреляет.

«По радио снова прогноз погоды на Марсе…»

По радио снова прогноз погоды на Марсе,Патти Смит везёт камни тюрьмы Сен-Лоран на могилу Жене,треплет тёмные волосы ветер, живёт жизньюпростых насекомых…Что ты споёшь в этой странной пустыне, — говорит ей Жене, —ты мне ничем не поможешь.Зачем переводы на сто языков, если я говорю на одном,переводи лучше этот гашиш или русскую водку,я песен не слышу, язык мой присох к раскаленному небу Танжера,спасает лишь ветер, на Марсе есть ветер и дождь, есть даже Элизий, Патти.и я сам только несколько грамм удивительной пыли– но кто за неё мне заплатит?

Роберт Флаэрти

Киноплёнка не может без света,но солнце уже на горизонте событий,и снег такой плотный, что наружу не выйти —сиди, проявляй темноту,где проектор кузнечик стрекочет,и снег времени на экранезасыпает тропу,где тёмные звериидут по твоим следам,и собаки метят одинокие кусты:– Не ешь жёлтый снег, Нанукприбереги его для чудовищчто уже совсем близкои брось в их стеклянные глаза!Проектор стрекочетвращая бобины,наматывая куриную слепотуна слепоту сердца,ночь будет длинной, ножизнь не кончается смертьюв этом странном кино.

«Нет ничего свежего…»

Нет ничего свежего,даже ветер устаревает,сегодняшние газетыопоздали со своими новостями,продавцы вдоль дорогив кепках и ушанкахпредлагают гнилые яблоки, протухшее мясо,говорят: гниль – признак зрелости,потому человек с душкомлучше человека без запаха…Апостолы едут в старом автобусепросят водителя остановиться возле лотков.

«В цветном кино кетчуп вместо крови…»

В цветном кино кетчуп вместо крови,в чёрно-белом течет шоколад,а если кино о любви,то ни кетчупа ни шоколада не надо:только два билета в конец залаи чтобы места рядом.

«Посмотрели вчера картину…»

Посмотрели вчера картинугде большой портрет Тарантино,Шэрон стала милой старушкойи уже полвека её сыну,а грязные девочки Чарли,грязные апостолы грязного бога,по-прежнему молодыи живут напротив через дорогу.Они смеются, когда мой другвыходит из дома и заводит машину:Эй парень, покажи свой нож,так ли он хорош,мы готовы его заточить,если сможешь нам выстругать буратино…Тарантино на портретезаливается беззвучным смехом.Но мой друг, Юрий Гагарин,небесный ковбой и просто хороший парень,говорит одной из девчонок:Садись в мою ракету, поехали.

Жорж Мельес

– Построй голубятню и дело в шляпе,голубиная почта надёжнее всех надежд,когда их нет, наступает свобода, —так сказал мне однаждыконтрабандист иллюзий с глазами ребёнка,торгующий игрушками в лавочке на Монпарнасе.Голуби, вылетевшие из его шляпы,теперь важно расхаживают по моей крышеи внешне ничем не отличаются от обычных…Но лишь они находят дорогу к домудаже за тысячи километров.

«Странный фильм мне вчера показали…»

Странный фильм мне вчера показалибез начала и без конца:там под серой шинелью спит в подвалена железной кровати хозяин дворца.Он спит спокойно, а на экранеколяска с ребёнком катится к морю,но когда проектор трещать перестанетсовсем другая начнётся история,и может честней оборвать киноплёнкупока не сварили червивое мясо,пока не запахло повсюду палёным,и не перевернулась коляска.

«В телевизоре на моей кухне…»

В телевизоре на моей кухнечестный гаишниклихо разделывается с мафией,глянцевые людипредлагают дешёвые смартфоныот «Мегафона» и МТС:выбирай любой,и каждые полчаса красный ягуарлетит, разгоняя облаканад мокрой трассой.Россия рулит на всех фронтах,повсюду кризис преступления катастрофы,хорошее борется с плохим,добро со злом,но мир начинается с моей кухни,где в холодильнике – минус, а над плитой тепло,какая бы погода ни была за окном,и достаточно нажать на пультекрасную кнопку,чтобы исчезли эти добро и зло.

Воскрешение Пронина

Пронин умерего бронзовая кожа позеленела,голуби нагадили на его голове.Он застыл в позе лотосанад бедной страной,где ползают жуки-шпионыкопая старый перегной.Я приношу емубутылку армянского коньяка,Эркюль Пуаро —свою трость,Мегре —трубку и пакет табака,Шерлок —шапку с двумя козырьками,Комиссар Жюв —свою третью руку,а Джеймс Бонд(непонятно как он сюда затесался)– водяной пистолет.Лучшие разведчики и детективысобрались вокругсо своими дарамичтобы помочь майорув борьбе со злом:раз оно есть в этом мирезначит, оно есть и в том.– Все сорок дней, —говорят детективы —мы будем безжалостныно справедливы,чтобы ты смело шёл сквозь Бардо,отвергая соблазны демонов,не замечаятусклых огней ада,чтобы ты вышел к новому светуи снова обрел читателя!Одна мисс Марплстоит в сторонкес двумя красными гвоздиками,плачет.

Еще один убийца

Во сне я работаю наёмным убийцей,убиваю за стакан вина и кусок хлеба,у меня тонкие волосатые рукии ладони изъеденные белыми червями,я никогда не вижу своего лица:во сне нет зеркал,и даже в воде, густой и тягучейничего не отражается,зато там есть светящиеся столбы,они уходят в небои стоят рядамипохожие на колоннаду античного собора.В эти столбы я прячутех, кого убил.Все мои жертвы без следов насилияхолодные, как фарфоровые куклы,я несу каждую, плотно прижимая к себе,до ближайшего столба,где он или она исчезает.Я ничего не чувствую,а если пытаюсь вспомнитькак я их убил,то сразу же просыпаюсь —такая вот странная амнезия.Но я помню старую ржавую машинус треснувшим лобовым стекломна каких-то задворках,где получаю заказы,по радио между песнямиконцерта по вашим заявкам…

«Два мандарина, три апельсина…»

два мандаринавыглядели одинаковопервый был нормальный, вкусный,а второй – оказался старый…Алла ГорбуноваДва мандарина, три апельсина —в поисках правильного продуктаГраф Карло Гоцци и фея Морганаходят по супермаркету,изучают номера на весах.Карло тайком надрывает кожурку,но вместо принцессы – лишь мякоть и сок.«Не написать мне новой фьябы —жалуется граф, —из бананов ничего не выйдет,мандарины попробовать разве,но на них у меня аллергия»,а фея Моргана надувает полиэтиленовый мешоксваливает в него половину лотка:«Грузите апельсины бочками, – говорит,􀊓—так меня учили братья Карамазовы.Тогда и о дольках некогда будет думатьпосле тяжелой работы».

История

у моего дедабыл старший братавиаторпервой мировойон однажды упал с небастал землей и травойу моего дедабыл средний братслужил царю и отечествуно однаждыпоймал пулю сердцемкрасным как город кронштадтмой деддожил до конца семидесятых,смерть нашла его в маленькойлитовской деревне обелу рагаспо-русски яблоневый рогпомню яблоки все собралии в подвале бродила брагабез ног

«Я кручу кино всерьёз…»

Я кручу кино всерьёз:тени моих пальцевпрыгают на экране —то собаки, то зайцы,я вырезаю из плёнки стрекоз —они летают по тёмному залу,сверкают крыльями…Всё это я делаю для тебя,но ты спишь на заднем рядуэтого кинотеатра-вокзала,а поезд стремительно приближаетсяпо лучу светаиз маленького окошечка —в пустоту.

Длинные вещи

Баллада о безумном альпинисте и прекрасной стопщице

Смотрю телевизор, в нём альпинистс тремя карабинами на поясе и ледорубом в руке:ему надо найти мешок алмазовдля тех, кто не был в горах ни разу.у безумного альпиниста времени нет,на его поясе звенят карабины,ему уже незачем пристегиваться —он сам по себе лавина,альпинист втыкает ледоруб в застывший воздух,высекает из него золотую рыбку,она крутится, виляет хвостом:загадывай, чего хочешь…И вот под его ногами асфальт трассы,перед ним – прекрасная стопщица с двумя ртами,что берёт водителей сверху и снизу,так что они становятся деревьями и кустами,она поёт альпинисту про синие горы,расстёгивает его красную куртку,чтобы добраться до самого сердца,но там только снег и лёд,Она облизывает альпиниста как льдинку,сама растекается по асфальту тенью,и он входит постепенно в её телооставив ледоруб на дороге.Тут приезжают друзья с большим тортом,сверху белым как горные кручи,читают мне вслух сонет Анненского:«творящий дух и жизни случай…»Автостопщица почему-то расстраиваетсяна блондинку, брюнетку и бритую наголо,всех трёх подбирает дальнобойщик,в кузове его фуры – скоропортящийся продукт:огромные пачки замороженного времени.

Пожарный

Сказали: скоро придет пожарный,досыпали песок в ящики,принесли новые огнетушителии длинный багор.Сказали: вынеси весь мусор,и пока я его выносил,одна кошка ушла в подвалы,а другая – во двор.Чай остыл на столе —едва дымится,сердце пылать перестало,и работа гореть в руках,но не идет пожарныйс очередной проверкой,хотя убрано все:даже негорючий велосипедспрятан в соседние помещения.Я вчера в телевизоре виделдвух мужиков,что терли о пластиксинтетические женские трусы —чтобы те, наэлекризовавшись,стали искрить и взорвалипары бензинав прозрачной коробке.Получилось,но только с третьей попытки.А если погладить кошкуи потом прикоснутся к железув загазованной атмосфере?Не проверить —кошки сбежали,да газ идет только по трубами не выходит наружусколько его не проси.На пожарном щитеповесили список,где я – член пожарной бригады,а что члену нужно делатьпока еще не сказали.Возможно, стоять,и когда появляется пламявыбрасывать пену,но пламя воркует в топкево мне не нуждаясь,не торчать же перед ней весь день.Этот пожарный, наверное,в городе заблудился,или же по дорогеслишком много встретил пожаров,слишком много вынес младенцевиз пылающих зданий,и, устав от тяжелой работы,заснул на садовой скамейке,в медном шлеме легионераи прожжёной до дырсеребристой робе.В его карманах спички и зажигалки,он их отобрал от детишек,пироманов и террористов,пугая своими усами,щекоча остатками ресниц,а теперь на скамейке дремлет,и ходят поодаль кругамиженщины словно акулы,возможно, их привлекаетзапах пота и гари —это тебе не «Шанель номер пять»или «Красная Москва».На груди у пожарного дудка,чтобы ее долгой песнейзаклинать все огни на свете,и в рукаве запрятансвисток, похожий на вспышку,вызывающий дождь.Правда, вместо дождя пороюна яростный свист прибегаютмилицьонер или дворник,тогда снова свистит пожарныйи уж точно – какой-нибудь дождик,пусть мелкий и моросящий,начинает сыпаться с неба.В его сумке лежит бутылкаогненной горькой водыдля вызова духа воинственности:хоть пламя – серьезный противник,но поллитра вполне хватает.Еще в его сумке лампас рефлектором и батарейкойвысвечивающая уголкисгоревших человеческих душ,где потерялся смыслжизни на этом свете.Так он сидит на скамейкеи птицы над ним безмолвны,и женщины ходят поодаль,боясь его сон потревожить.Снится пожарному время,где он, отмывшись от сажи,стоит перед городом белым,и ангел в сверкающем шлемевыдает ему красные крыльяи золотую трубу —гасить все пожары закатаи возвещать о восходе…Закончилась смена, кошки вернулись,но о пожарном ни одного мяу,я вытащил велосипеди накачал колеса,чтобы домой уехать,фонариком красным мерцая,словно рассказывая ночной дорогео славном пожарноми членах пожарной бригады.

Дорога на Тимбукту

Представьте себе человека,что живёт в своей престарелой машине,на которой гоняет долгими ночамипо бесконечному городу,словно остановка – это смерть.Он ужинает на заправках,берёт сумасшедших пассажиров,но заработанных денегхватает лишь на еду и бензин,остается совсем немного.Под утро он засыпаетв автомобильном кресле…Так он ищет свою любовь,но находит проститутокда случайных попутчиц:«У меня эксклюзивный минет, —говорит одна, – и совсемнедорого».Другая жепривычным жестом отодвигает сиденьедо упора и разводит ноги…Через час он уже высаживаеточередную подругуна каком-нибудь перекрёстке,где под тусклым фонарёмне встретишь ни дьявола, ни бога.Но однажды вечером в сумерках,когда все едут домой,и машины еле ползутрастворяясь в дымном мареве,он встречает одну женщину:она стоит на тротуареслегка отведя руку в сторонусловно держит в пальцахневидимую сигарету,и почему-то никто не останавливается.Уже в машине она называет адрес – Тимбукту.«Это клуб, – спрашивает он, – что ли?Я не знаю такого клуба,и гостиницы с таким названиемв нашем городе нет,я выучил наизусть все дорогидо самого последнего знака,до полустёртых указателейна тёмных окраинах,но о Тимбукту никогда не слышал.Сколько до него километров?»Так он говорит, обнимаяеё креслом своей машины,а в ответ слышит лишь сердцесвоей удивительной пассажиркии становится важнымлишь расстояние между ними.Но пока они едут прямопо дороге с односторонним движениемтаким плотным, чтоневозможно выбраться из потока,и еще остаётся времядо поворота на Тимбукту.

Сказка

Улитки заполняют сады,борщевик переползает ограды,он превращает солнце в ядовитое яблоко,плачет принцесса, покрытая струпьями,и король объявляет награду:руку принцессы и полцарства в придачутому, кто уничтожит улитоки сотрёт с земли борщевик.А в это время у одного старикаживут, конечно же, три сынатакие грязные, что яд борщевикане достигает их кожи,такие липкие, что улиткипокрывают их с головы до пят:нет противнее чем они ребят.И вот братья идут во дворец,ломают сады и леса, вытаптывают огороды,всему приходит полный п. ц,а они как часы в любую погоду,идут не оставляя никаких улик,кроме кустиков борщевикада случайно уцелевших улиток,которые вскоре от голоданабрасываются на борщевик,съедают его от корней до макушек,корчатся от яда в своих домиках,и над грудой безжизненных телподнимаются к небу улиточьи душижалуясь ангелам на земной беспредел.Братья подходят к воротам дворцахрустя несчастными улитками,шелестя букетами борщевика,и пока принцесса выбирает одного из них,первого съедает тоска,второй улетает мыслями в облака,а третий читает такой стих:«Тихо-тихо ползиулитка по склону Фудзи,тихо ползи из моей головыулитка к вершине горы…»Принцесса стоит, открыв рот,и улитка ползёт.

Странный вирус

Каждое утроон поднимается на лифтев свой стеклянный офис,садится за компьютер,ищет потерянное словов скучных текстах,где лишь белизна между строк.А однажды он искал Богане в душе, и не в небе, а в Интернете:на ключевое слово «Бог»поисковые системывывалили десятки миллионов ссылок,и первая из них – анекдоты.Он открывал страницу за страницей,искал в регионах земных и небесных,день проходил,за окном темнело,прощались друг с другом клерки,запирали комнаты, сдавали ключи,наконец, тишина наступила,даже лифт опустился на первыйи встал – некому больше ехать,лишь он всё сиделкликал мышкой,закрывал старые окна,открывал новые страницы,и далеко за полночьпосле десятой чашки кофе,когда совсем уже отчаялся,и стали слипаться глаза,на экране вдруг вспыхнуло слово —такое яркое, что ослепило надолгодаже сквозь веки.Потом погас экран и подвис компьютер,перестал реагировать даже на ctrl alt delete,пришлось жёстко перезагружаться.Теперь он ищет то слово,смысла которого даже понять не успел,в письмах, во временных файлах,но там лишь обрывки,мусор, ненужные страницы,а сокровенное словоуже не найти, не вернуть…

Самолёт-цветок

(случай на авиасалоне «Макс»)

На авиасалоне серьёзные людив строгих костюмахпримеряют военные самолёты,как одежду для своих маленьких стран.Самолёты Илюшина и Сухоговыделывают в воздухе немыслимые пируэты,мёртвыми петлями привязывая внимание публикик серому небу Можайска.Их мощные двигателипоют, заглушая голос диктора,который находит красивые слова для каждойиз этих машин, и даже пилотыне остаются обиженными.Но вдруг на взлётной полосепоявляется странное создание,его кабина сверкает стеклом,а на крыльях – цветные перья и лепестки.«А теперь позвольте представить, – начинаетдикторчерез динамики,установленные перед трибунами,но вдруг делает паузу, —это… аппарат неизвестной мне конструкции,сейчас я попробую уточнить.Но смотрите, как он легко разгоняетсясловно на поле танцует цветок.Наш диспетчер пока не может связаться с пилотоми не было команды на взлёт».В профессиональном голосе дикторауже нет ни тени волнения.А самолёт неизвестной конструкциибежит все быстрее и быстрее,так, что из бетонного покрытиявылетают камушки – искры.Он включает двигатели:старинный клавесин и виолончельсменяют барабаны и скрипка,звук её все выше и вышелетит вместе с машиной.Самолёт кружит над трибунами, рисуя радуги,разрезая крыльями облака слой за слоемдо синего неба.«С пилотом пока ещё нет связи, – говорит диктор, —но к взлёту уже готовитсябригада лучших истребителей,чтобы нарушителя программывернуть на площадку,а в случае неповиновения – уничтожить».И вот дюжина хищниковс боезапасом, способным смести городдо голого поля,взлетает стремительно словно стая,в предвкушении богатой добычи,пусть все увидят на делеторжество технологий.Диктор кричит: «Вау!Здесь никогда не было такого шоу!»А самолёт-цветокмолнией пронизывает небо,следом погоняраскатывается громом.Но когда истребителиначинают атаку,нарушитель вдруг пропадает:его даже нет на радарах.Выпущенные ракетыкрасиво взрываются в пустом воздухе,а публика рукоплещетсловно эхо каждого взрыва.«Как легко он от них скрылся,– говорит один в строгом костюме, —нам эта модель кажется интересной,какое бюро её разработало?»Никто не может ему ответить,боевые машины заходят на посадку,а я из программы полётовскладываю бумажный самолётик:пусть летит, пока дует ветер.

Однажды

Однажды в зимнем трамваезасыпая и просыпаясьниточку пульса наматываяя уходил в прошлое,сшивал небо и землюзамётывал шов снегом,потом ледяными мостикамисловно ключами от дверизвенел, поднимаясь всё выше,вытягивал родственников живых и умерших,приглашал друзейпод старую яблоню —единственное деревона единственной тёплой поляне.А там и бутылки тёмные раскопали где-то,собаки набежали,кот вернулся потерянный,чёрный, лоснящийся выскочил из автобуса:– Сам доехал, однако,воротником притворяясь,зайцем…Сообщил об этом и брезгливо понюхалмои пальцы,потом начались песни,собаки собирали всё, что падало со стола,а потом мы сами упалисловно яблоки на травувместе с пустыми бутылками и яблокамичервивыми, ненадкушенными…Утром пришла Пора Возвращатьсяпостучала строго костяшками пальцевотхлебнула из полупустой бутылки:– Я вам не Пора Разбрасывать Камни,стыдно,словно вы сад камней, а не люди!Вот ты, в пёстрой рубашке,или вы, голые двое,и ты, с головной болью,давайте-ка собирайтесьи марш по домам отсюда!Собаки поджали хвосты, в сторонуотошли и снова в свои хороводы,а мой котна яблоню забрался, чёрным яблокомповис над нами.– Ещё не все яблоки созрели,ещё никто не откусил ни кусочка,ещё не было даже змея,тем более Адама и Евы,мы случайно сюда попалии скажи лучше нам, сколько времени,коли тебе, Пора Возвращатьсяизвестно когда и что за чем следует, —говорю, – сюда пришли мои родственники,друзья, даже собаки и этот кот,Бог вёл меня на ниточке моего пульсакак машинку ребёнок ведётна верёвочке за собой,пусть он мной и занимается!Так стоял я возле дерева суровый, словно памятник,а она раздвинула свою грудь в стороны,открыла хрустальное пронзительное сердцеи сразу стало неуютно в этом раю:автобус вдруг облаком вырос,уехали гости с песнями и котом,собаки в лес убежали,и для нас наступило Потом —мы принялись за работу:Пора Возвращатьсясгребла мусор в кучу,пропылесосила траву ветром,я же выкопал яму для бутылоккем-то забытый носок повесил на ветку…Тут ниточка моего пульса до конца распустиласьсловно цветоки начала назад собираться:сначала исчезли дерево и трава,затем Пора Возвращаться,затем всё свернулось клубкомразноцветным как радуга,похожим на яблоков кармане моего плаща.

<<1 2 3 >>

На страницу:

Перейти

2 из 3