Без боя не сдамся

Воздушный поток перевернул его, словно пластиковый манекен, головой вниз. С нарастающим ускорением Алёша пронёсся мимо серо-жёлтых каменных стен.

Треск. И в одно мгновение ткань подрясника обтянула торс Алёши, и высокий воротник врезался жёстким краем в кадык, будто кто-то схватил за шиворот. Ветер перестал хлестать щёки. От встряски зрение снова стало чётким. Желтоватые кроны дубов, зелёное пятно пихтарника и белёсая с блёстками лента речки всколыхнулись, будто стекла в калейдоскопе, застыли на секунду, а потом, как на качелях, заколебались вправо – влево. Подвешенного вверх ногами Алёшу раскачивало над землёй, которая стала ближе на несколько десятков метров. Он изогнулся с трудом, но увидеть, что задержало падение, не смог. Он почти коснулся руками выступающего уступа скалы, но ухватиться не удалось. Послышался треск сухого дерева, Алёшу качнуло сильнее.

«О! Господи! Ты? – сглотнул послушник, чувствуя, как с давящей силой приливает к голове кровь. – Я всех предал… Я Тебя предал… И Ты повесил меня, как Иуду на дереве… Прости меня, Господи! Помилуй».

Дерево затрещало ещё сильнее и, наконец, хрустнуло. Длинный сук будто рычагом отбросил Алёшу к громадным пихтам. Он зажмурился. Порыв ветра вновь ударил в лицо. Тело, потяжелевшее от скорости, обрушилось на пружинящие колючие ветви. Задерживаясь на миллисекунды, а затем нещадно ломая их, оно скатывалось вниз.

Когда разодранный до крови жадными лапами пихт Алёша упал в кучу нанесённых откуда-то жухлых листьев и источавшей сырой смрад мёртвой хвои, он был ещё в сознании. От мощного удара сотряслись все органы; ноги, спину, руки пронзила жуткая боль. Она вырвалась наружу леденящим воплем, а затем растеклась по изломанным костям и разорванным тканям. Лёжа в неестественной позе, Алёша хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная стихией на сушу. Недвижимый и израненный, он смотрел сквозь ресницы на бесконечные стволы деревьев, устремляющиеся к навсегда потерянным небесам. Постепенно всё превратилось в тёмно-зелёное, мутное пятно и погасло.

Глава 17

Промедление смерти подобно

Вдоволь поплутав по лесу, Маша выбежала наконец на развилку горной дороги и остановилась. Бешено стучал пульс в ушах. Маша тяжело дышала и растерянно озиралась по сторонам. Впереди совсем близко виднелась побеленная хата в кустах чахлой сирени. На холмистом участке всё поросло сорняками, чуть поодаль за кособоким сараем начиналась улица. Под дружный лай заходящихся за заборами шавок Маша помчалась по станице, выискивая глазами знакомый дом с голубой калиткой.

Растрёпанная, исцарапанная, в измятом, грязном сарафане она ворвалась в благостное спокойствие двора и, не глядя на друзей, бросилась в домик.

– Маша! Марусь! – окликнули её ребята, но она не отозвалась.

Когда они ввалились в комнату, Маша судорожно запихивала вещи в сумку.

– Маша, – осторожно позвала Катя.

Увидев недоумевающие взгляды друзей, Маша застыла на секунду, и внутри будто щёлкнул триггер, включая замороженные чувства. Она опустилась на пол и разрыдалась. Захлёбываясь в безутешном плаче, она раскачивалась из стороны в сторону, как безумная. Антон принялся трясти её за плечи, пытаясь прекратить истерику. Но Маша не унималась. Ребятам было не понять, что её привычный мир, как витраж из цветных стёклышек, только что разлетелся на куски. Она не знала, как жить дальше. Маша попыталась вдохнуть, но поперхнулась, будто сомневалась, сможет ли, сумеет снова дышать – воздух застрял в горле. В лицо брызнула холодная вода. Маша закашлялась и выдохнула наконец. Она затихла, сглатывая слёзы, – рядом стояла Вика с полупустой бутылкой в руках. Маша чуть слышно пробормотала:

– Он хотел убить меня…

– Убить?! Кто?! – закричали хором друзья.

– Монах… Алёша. – Она вытянула вперёд руки, на которых остались красные полосы от верёвки и ссадины: – Вот.

– Паскуда какая, – выругался Антон. – Где он? Где это было?

– Там. В лесу.

– Он сделал с тобой что-то? – напряжённо спросила Катя.

– Он… он… схватил меня… привязал к дереву. Нет, сначала мы поругались… Сказал, что я шлюха… потом ветки начал собирать, чтобы сжечь… Я поняла… он хочет меня… на костёр… – всхлипывая, рассказывала ошарашенным друзьям Маша. – А потом вдруг пришёл в себя… отвязал… прогнал…

– Он тебя не?.. – допытывалась Вика.

Маша только отрицательно покачала головой, подметая рыжими космами пол. Никто не заметил, как появился Юра. Он кинулся к подруге:

– Маша! Девочка моя! Ну и видон! Что случилось?

– На неё монах напал, – сообщила Вика. – Прикинь?

– Ёпта! Вот знал я, что добром дело не кончится! – в сердцах бросил Юра. – Маньяк чёртов! Убью гада!

– А съёмки как же? – поинтересовалась Вика.

– Не знаю, не хочу, – пробормотала Маша и снова жалобно заплакала. – Мне страшно… Я хочу домой… Давайте поедем домой.

Катя погладила её по голове и прижала к себе:

– Поедем, поедем, моя хорошая, только успокойся. Мы с тобой. Никто тебя больше не обидит. – И, не сдержавшись, выругалась: – Вот же отморозок!

– Урод конченый, – зло добавил Юра. – Так оставлять нельзя. Я за полицией. Думаю, и в этой дыре она есть. Пусть ловят подонка.

– Может, не надо полицию, Юр? – подняла глаза Маша.

– Не бойся, он тебя больше не тронет! Ты с нами, – гладила её по плечу Катя.

– Надо, пусть власти с ним разбираются! – выкрикнул Юра.

– Я такого ему наговорила… Я ужасная… – сказала Маша, но он раздражённо воскликнул:

– Ох и идиотка же ты, Мария! Хотя… это шок, наверное. Кать, у хозяйки чего-нибудь успокоительного попроси.

– Хорошо.

– А я к режиссёру пойду, расскажу, что произошло, – вызвалась Вика.

– Да, правильно, – кивнул Юра, – они, наверное, её уже по всему лесу ищут. Антон, и ты с Викой иди. Кто знает, как этого маньяка переклинило. Может, на всех кидаться будет…

Антон набросил на плечи рюкзак, а Вика посмотрелась в зеркальце и поправила волосы. Маша закрыла глаза и опять начала плакать, причитая:

– Зачем, зачем я приехала сюда?!

– Боже мой, успокойся, – ответила Катя. – Клип снимать приехала. Работа такая, у всех своя работа. Всё хорошо, всё хорошо. Тш-ш-ш. Никто тебя не обидит больше. Только не плачь!

– Отойдёт, не бойся, – уверил Юра, – не оставляй её. Антон! Вика! Мы теряем время!

Девушки остались одни, и Катя, прислонив рыжую голову к своей груди, тихонько покачивала Машу, как ребёнка. Наконец всхлипывания прекратились.

– Я же в него влюбилась… – прошептала Маша потерянно, – я же не хотела… всё этот Марк…

– Бедняжка моя, – утешала её Катя. – Пройдёт. Всё пройдёт. Вот уедем домой, и забудешь. Через месяц будет всё, как сон.

– Не забуду. Я его поцеловала вчера. Алёшу. Это было так… хорошо… А потом он увидел, что я с Марком… А он, сволочь, языком свои мерзким… руки стал распускать… Надо было ему по роже, а я… а я дур-ааа, – завыла Маша.

Катя озадаченно посмотрела на подругу:

– Погоди, Марк тут при чём? Монах приревновал, что ли?

– Не знаю. Я такого ему наговорила… Такого… и он…

– Да что бы ты ни сказала! – взвилась Катя. – Нельзя ж так – к дереву и на костёр. Тоже мне, христианин. Маньяк он.