Сладкий соблазн

– Как ты думаешь, можно устать от отдыха?

Рейф взбивал яйца. Как ни странно, ей вовсе не казался нелепым вид высокого, крепкого мужчины в брюках военного образца, стильной рубашке и с заткнутым за пояс посудным полотенцем в цветочек.

– Надо и мне чем-то заняться, – сказала Молли и вскочила так резко, что у нее закружилась голова. А затем она просто стояла, как дура, не зная, с чего начать. – Наверное, завтра они приедут. Надо убраться в доме.

– Зачем? Разве они наводили порядок перед твоим приездом?

– Это другое.

– Почему другое?

– Не знаю! – крикнула Молли, растерянно разведя руками. – Так положено! Я всегда убираюсь, когда кого-нибудь жду.

Ветчина шипела на маленьком огне. Рейф вылил в сковороду смесь для омлета.

– Сядь, Молли, – спокойно сказал он. – Раньше завтрашнего вечера они не появятся. Ты должна плотно поужинать и лечь спать. А волноваться будешь завтра утром. Если хочешь, я придумаю еще пару поводов для волнения.

Молли рассмеялась. Странно, но как только она поняла, что Рейф говорит ей именно те слова, которые она сама год за годом твердила Анне-Марии и Мариетте, смех забурлил в ней, словно пузырьки газа в минералке.

– Ты думаешь, это забавно? Хочешь, я начну прямо сейчас? Как насчет ситуации на Дальнем Востоке? Недавнего землетрясения? Цен на нефть и состояния экономики?

Молли стонала от смеха.

– Достань для меня сыр, – сказала она, когда к ней вернулся дар речи.

– Гм… он начал портиться, – предупредил Рейф. – Я срежу плесень.

– Ну и что? Зато есть еще один повод для завтрашнего волнения.

Завтра ей будет не до заплесневевшего сыра, но сейчас она собиралась наслаждаться оставшимися часами в обществе мужчины, который показал ей, что такое любовь.

Это смех. Это сочувствие. Это слияние тел, душ и разумов, как если бы они были двумя половинками одного целого. Это ужасная, пугающая мысль о том, что ты навечно привязан к другому человеку, и ничего не можешь с этим поделать.

И будь, что будет.

Рейф не сказал ей, когда собирается уезжать, но вряд ли он задержится надолго после возвращения Анны-Марии и Стю. Он вроде бы хотел убедиться, что они доехали благополучно, но затем ему уже незачем будет оставаться.

Наверное, ей стоит уехать раньше него, просто чтобы доказать, что она на это способна. А пока у нее остается последняя ночь.

Но после омлета и двух бокалов вина Молли потянуло в сон.

– Очень вкусно, но что-то я раззевалась. Ничего, если я посуду завтра вымою?

Постель была разобрана. Молли через силу разделась и натянула пижамную куртку. Завтра она будет подметать, вытирать пыль и беспокоиться о том, как жить дальше и исцелить свое разбитое сердце.

Возможно, у Стю и Анны-Марии появятся дети.

Возможно…

Одиннадцатая глава

Услышав, что Рейф пошел в душ, Молли уставилась в отсыревший потолок и принялась восстанавливать в памяти перечень поводов для волнения. У Анны-Марии все будет хорошо; теперь у нее есть Стю. А Стю во всем берет пример с Рейфа, так неужели он не сможет быть хорошим мужем? Эта мысль заставила ее вернуться к первому пункту списка.

А как насчет себя, любимой? Разве ее сердце не разорвется от боли, когда Рейф уедет в своей шумной и старой «ржавой жестянке»? Или улетит на белоснежном самолете с нарисованной на фюзеляже зеленой пальмой и оранжевым солнцем? Сумеет ли она пожать плечами и притвориться равнодушной?

Да, он ничего ей не обещал и даже ничего не просил. Молли с радостью отдала бы ему свое сердце, но зачем ему сердце, истоптанное другим мужчиной?

Молли решила, что связать их могут только дети. Он станет дядей, а она тетей. Будут дни рождения, семейные праздники, которые очень шумно отмечаются в Гроверс-Холлоу. Может, по Флоридским масштабам это не такое уж крупное событие, но их стоит ждать, ведь это гораздо лучше, чем ничего.

За открытым окном раздалось пение пересмешника. Молли пришла к выводу, что к концу лета эта же самая птичка начнет ругаться матом. Лучше со смехом думать об этом, чем со слезами о том, что никогда не осуществится.

– Там еще осталась горячая вода, – крикнул Рейф из-за двери. Он заглянул в комнату, его мокрые волосы были гораздо темнее обычного. Его глаза казались… непроницаемыми – вот единственное слово, которое сумела выдумать Молли, чтобы описать его взгляд. – Вставай, ленивица. Тебя ждет полная кухня грязной посуды, которую нужно вымыть, прежде чем я возьмусь за приготовления завтрака.

«Забавно, – подумала Молли, – как быстро человек обрастает привычками». Она перемыла посуду, затем убрала постели. А так как день выдался солнечным, затеяла стирку. Машина работала с перебоями, вероятно, в ней было полно песка, но Молли необходимо было что-то делать, чтобы отвлечься от раздумий.

Она съела яичницу-болтунью из двух яиц, выпила свежевыжатый апельсиновый сок и крепкий колумбийский кофе, сваренный Рейфом, и подумала: «Мы в последний раз завтракаем вместе. Сегодня Стю и Анна-Мария вернутся, а Рейф отправится во Флориду».

– Я еду в магазин. Хочешь со мной? – поинтересовался он, отодвинув стул и взглянув на часы.

Даже звук его голоса выбивал ее из колеи.

– Нет, поезжай один. Мне нужно повесить белье.

Вчера они все обсудили и решили доесть остатки из холодильника и загрузить его полуфабрикатами. С рукой в гипсе Стю совершенно беспомощен, а Анна-Мария никогда не любила готовить.

Через окно Молли видела, как Рейф уезжает. Она пыталась убедить себя, что у нее аллергия на морскую соль, но ее горло сжалось, а глаза наполнились слезами вовсе не из-за соленого воздуха. Может, это и не любовь (умудрилась ведь она однажды ошибиться), но это чувство причиняет страшную боль и его обязательно нужно преодолеть. Не собирается же она до конца жизни лить слезы из-за мужчины, который в свой Флориде угощает красоток в бикини ирландским кофе и запеканкой из сладкого картофеля.

– Ерунда, – буркнула Молли.

Она развесила белье, две рубашки Рейфа, брюки и две пары шортов и с каким-то извращенным удовольствием подумала: «Он не сможет сложить вещи и уехать, пока его одежда не высохнет».

Взглянув на солнце, почувствовав дуновение юго-западного ветерка, Молли упала духом. Может, уехать раньше него? Надеть черную юбку и пуловер. Конечно, будет слишком жарко, но зато это ее самый эффектный наряд. Можно еще набросить шарф на плечи, чтобы он развевался на ветру, когда она будет уходить. Не оглядываясь, оставив за собой лишь слабый аромат духов «Je Reviens». Продавец говорил, что по-французски это означает: «Я вернусь». Не слишком ли слабый намек? Или все-таки слишком? Может, Рейф и внимания не обратит?

«Уходи и не оглядывайся». Молли слышала это шаблонное выражение всю свою жизнь и понятия не имела, откуда оно взялось, но неожиданно оно показалось ей не таким уж мелодраматичным.

– Я взял полуфабрикаты и замороженный пирог с тыквой, – объявил Рейф, разбирая покупки. Молли снимала во дворе высохшие простыни, а затем пощупала свои джинсы, которые, наверное, не высохнут никогда. Заодно она проверила и шорты Рейфа: они оказались почти сухими, кроме резинки.

Рейф протянул ей пластиковый пакет.

– Это подарок на память, – сказал он с усмешкой, явно предназначенной для того, чтобы разбивать женские сердца.

Он достал из пакета ярко-оранжевый пластиковый плащ и такую же шляпу.

– А коричневый выброси.

Молли не знала, плакать ей или смеяться.

– Именно это я и собиралась сделать. Он все равно пропускает воду. – Прижав к груди пластиковый дождевик, она подумала о том, что подарить взамен. Что-то, что напоминало бы о ней, когда Рейф вернется во Флориду.