Бурный финиш

– Не валяйте дурака, – крикнул я. – Мы на высоте тридцать тысяч футов.

В этот момент появился второй пилот с хлебным ножом-пилкой в руках. Увидев револьвер, он чуть не упал в обморок.

– Н-не н-надо, – пробормотал он. – Н-не н-надо.

Зрачки Билли расширились. Он не видел и не слышал ничего. Он впился взором в жеребца, готовый пустить в ход оружие, которое убьет всех нас.

Жеребец выбил чеку, скреплявшую брусья и, протиснувшись между ними, выскочил на свободу, словно поток, прорвавший плотину. Я сделал шаг вперед и ударил его ножом туда, где голова переходила в шею. Каким-то чудом я угодил в сонную артерию, но сам не успел отбежать.

Жеребец обрушился на меня, закатывая глаза, обливаясь кровью и тщетно пытаясь встать на ноги. Его грива забивалась мне в рот, лезла в глаза, а его тяжесть придавила к полу. Вздымающиеся бока жеребца словно делали мне искусственное дыхание, как в каком-то кошмарном сне. Он никак не мог подняться, постепенно его судороги ослабли, и он затих.

Тогда подошел второй пилот, схватил меня под мышки и выволок из-под жеребца. Кровь продолжала хлестать из его раны, растекаясь алыми ручейками по доскам пола. Альф распотрошил один из брикетов сена и стал забрасывать лужи. Сено тотчас же превратилось в бурую промокшую массу. Я не знал, сколько пинт крови в жеребце, но из этого, похоже, она вышла вся до капли.

Моя одежда намокла, от сладковатого запаха крови стала подступать тошнота. Шатаясь, я проследовал в уборную, сорвал с себя все, что на мне было, и стал отмываться. Я безудержно дрожал. Кто-то бесцеремонно распахнул дверь. Это был второй пилот. Он протянул мне брюки и свитер. Похоже, они были из его гардероба.

– Подарок фирмы, – сказал он.

Я кивнул в знак благодарности, оделся и пошел назад, успокаивая по пути прочих наших четвероногих пассажиров.

Второй пилот тем временем препирался с Билли насчет револьвера. Билли утверждал, что пуля не пробьет металлическую стенку. Пилот ругался и кричал, что нельзя так рисковать: мол, мог быть рикошет в стекла иллюминаторов. Меня же интересовало другое: почему Билли носит при себе заряженный револьвер так, словно это обычный бумажник?

Глава 5

Когда я вернулся домой, то рухнул в кровать и заснул как убитый. Утром я проснулся и еле успел в Кремптон, где проводились скачки любителей. Я подумал, что достойным завершением этой недели будет падение с той дохлятины, на которой я опрометчиво согласился выступать. И хотя я неверно рассчитал момент, когда мой жеребенок прыгал через последнюю канаву, я не слетел исключительно потому, что присосался к жеребцу, словно пиявка: уж очень не хотелось грохнуться на землю.

И хотя я удержался в седле, мой скакун, и без того не имевший особых шансов, вовсе потерял интерес к скачке. Я трусцой подъехал на нем к его склочному хозяину, который решил, что победа упущена из-за меня, о чем и не преминул сообщить. Поскольку он превосходил моего отца на несколько земляничных листьев[2 - Имеется в виду герб герцога в виде земляничных листьев на герцогской короне.], то считал, что имеет право свободно изливать свою желчь. Я слушал, как он выражает сомнения в моей способности проехать и в телеге, и думал, как же он обращается с жокеями-профессионалами.

Отец Джулиана Текери, проходивший мимо, услышал обрывки его монолога, и на лице его выразилось крайнее удивление. Когда я вышел из комнаты для взвешивания, он подошел ко мне со списком лошадей, которых собирался заявить на скачки, и мы отправились обсуждать его в бар. Текери купил мне лимонад, мы сели за дальний столик, и он разложил на нем бумаги. Я понял, что постоянные успехи его лошадей были не случайны: он был очень толковым специалистом.

– Почему вы не хотите стать тренером-профессионалом? – спросил я.

– Слишком хлопотно, – улыбнулся он в ответ. – Так, если я ошибаюсь, то это мое личное дело. Не надо перед кем-то извиняться, обещать исправиться, не надо бояться, что владельцы могут взять и в одночасье забрать своих лошадей, не надо беспокоиться, что они месяцами не платят мне жалованье.

– Вы знаете все подводные камни, – сухо заметил я.

– Тренерская работа не приносит прибыли, – отозвался Текери. – Я обычно не несу убытков, иногда что-то зарабатываю. Но учтите, у меня еще есть ферма. Большая часть накладных расходов увязывается с доходами по ферме. Ума не приложу, как тренеры сводят концы с концами. Либо у них должен быть солидный начальный капитал, либо ферма, как у меня, либо они играют в тотализатор, иначе они ничего не заработают.

– И все же они не меняют профессию, – кротко заметил я. – И разъезжают в больших шикарных машинах. Стало быть, дела у них идут не так скверно.

Мой собеседник покачал головой и допил виски.

– Они хорошие актеры. Умеют прикидываться веселыми, беззаботными и преуспевающими, а у порога их караулят кредиторы. Ну да ладно, – сказал Текери, сложил бумаги и сунул их в карман. – Как вы думаете, вам удастся взять в следующий четверг выходной и поехать в Стратфорд?

– Думаю, что да.

– Отлично. Там, значит, и встретимся.

Мы встали. Кто-то оставил на соседнем столике «Ивнинг стандард», и я взглянул на газету мимоходом. Затем я остановился и подошел поглядеть повнимательнее. «Гибель потенциального дербиста» – гласил заголовок внизу на первой странице. В ней коротко сообщалось о том, что жеребец Борнео, записанный в дерби, погиб во время перелета из Соединенных Штатов, и тем самым все пари, связанные с его участием, отменяются.

Я улыбнулся про себя. Судя по отсутствию ярких подробностей и эмоциональных эпитетов, к публикации имел отношение скорее тренер, ожидавший Борнео, чем журналисты, учуявшие сенсацию. Ни один журналист, который видел или хотя бы слышал о мясорубке в самолете, не изложил бы факты столь сухо. Но останки жеребца быстро убрали, я сам помог вымыть салон, и любоваться было теперь уже нечем. Борнео был отлично застрахован, ветврач подписал акт о том, что ликвидация жеребца была продиктована необходимостью, мое имя было написано с ошибкой – Грэй, – и оставалось надеяться, что везение, а также умение Ярдмана выходить из подобных ситуаций позволят быстро исчерпать инцидент.

– Дорогой мой, – поспешно сказал мне он, когда его позвали в аэропорт, – нам вовсе ни к чему, чтобы лошади теряли голову, когда мы их перевозим, и потому вряд ли стоит трубить об этом происшествии во все трубы.

– Ни к чему, – согласился я, больше имея в виду мое собственное спокойствие, нежели репутацию его фирмы.

– М-да, печальный инцидент, – сказал Ярдман, пожал плечами и вздохнул с явным облегчением.

– Нам следует иметь при себе шприц…

– Да, а я об этом позабочусь.

Я тебе об этом напомню, думал я, стоя в уютном баре ипподрома Кремптона и ощущая на себе тяжесть тела умирающего жеребца. Мне казалось, я снова в крови Борнео. За двадцать четыре часа эти воспоминания еще не успели стереться из сознания, но я взял себя в руки, выбросил все из головы и пошел с отцом Джулиана смотреть скачку, в которой красиво победил один из наших конкурентов.

В субботу вечером я выказал максимум учтивости к очередной маминой юной гостье, хотя и проявил немало ухищрений, чтобы не остаться с ней один на один. В воскресенье же на рассвете я взял курс на север, в Линкольншир.

Когда я приехал в Фенландский аэроклуб, Том Уэллс стоял на площадке перед ангаром и лично проверял свои машины. Накануне утром он мне позвонил и сообщил, что я должен доставить в Глазго трех бизнесменов, где они собираются играть в гольф. Я должен был лететь на «ацтеке» и выполнять все пожелания клиентов. Это были солидные клиенты, и Том не хотел их потерять.

– Привет, Гарри, – сказал он, когда я к нему подошел. – Я даю тебе «квебек-браво». Ты наметил маршрут?